В ходе одного из интернет-интервью Председателя Высшего Арбитражного Суда РФ адвокат Г. Крылова задала В, Яковлеву вопрос о причинах избыточного (по её мнению) внимания к вопросу единства судебной практики.

Не вдаваясь в подробности, В. Яковлев пояснил, что толкование правовых норм является одной из важнейших функций высшего судебного органа, которая была, есть и сохранится в будущем. Однако в связи с чем такая функция возникла, поему существует и для чего должна сохраняться, не сказал ни слова [1].

1. Норма одна — судебные решения разные

Ответ на вопрос адвоката может представлять определённый интерес. Конечно, наша юридическая техника оставляет желать много лучшего, качество принимаемых законодательных актов общеизвестно, даже довод о том, что жизнь всегда богаче и разнообразней любого закона имеет право на существование. Но это очевидные недостатки правового регулирования, к тому же, и не сегодня возникшие. Следует, также, признать правоту В. Яковлева в том, что эти недостатки сохраняться и в обозримом будущем.

Выходит, мы обречены на разнобой судебной практики и на вечную борьбу за её единство?

Согласимся, что единообразие судебной практики является благом, отвечающим цели правового регулирования, которое направлено на установление в государстве единого правопорядка, особенно в условиях континентальной системы права. Вести борьбу за такую цель необходимо. Другое дело, — каким образом.

Для начала усомнимся. Если на основании одной нормы суды принимают два различных решения, почему одно из них надо считать незаконным? На законе основаны оба!

С другой стороны, АПК РФ признаёт, что даже неправильные выводы суда могут привести к принятию правильного решения, зачем два противоречащих друг другу судебных акта обязательно следует приводить к единому знаменателю, ведь каждый из них соответствует общей норме-матери? Выходит, мы зря культивировали принцип диспозитивности? Судейские иерархи ответ на этот вопрос старательно обходят молчанием.

2. Судейская мешанина — первое препятствие на пути к единству практики

Одним из основных факторов, воздействующих на судебную практику с позиций её единства, является надзорная деятельность высших судебных инстанций, формализованная в акты по конкретным делам; обзоры; обобщения, а также в постановления пленумов.

Такой формы, как постановление пленума нет только у Конституционного Суда РФ. Восполняя этот недостаток, высший орган конституционного контроля ввёл в юридический обиход понятие своих так называемых правовых позиций, которые предлагается определять как результат толкования Конституционным Судом РФ Конституции РФ и конституционного смысла иных нормативно-правовых актов.

Объективными признаками правовых позиций являются подконституционность, интерпритационный характер, юридическая обязательность и устойчивость [2]. С устойчивостью, конечно, можно поспорить. От выводов, содержащихся в постановлении пленума, правовые позиции в первую очередь отличаются тем, что формулируются не в результате обобщения разнообразной судебной практики, а в результате теоретической аналитики по конкретному делу.

Дела, как известно, разные, поэтому иная правовая позиция Конституционного Суда РФ способна поставить в тупик не одного юриста, особенно по вопросам налогообложения [3]. Однако в положительном смысле необходимо отметить закреплённую в судебном акте теоретическую аналитику, возможности которой практиками зачастую недооценивается.

Оставим в стороне споры о том, являются ли постановления пленумов самостоятельным источником права. Как по вопросу о смертной казни здесь примерное равенство доводов «за» и «против». Важно другое — в структуре права постановление пленума занимает место в зоне правоприменения, т.е. на конечной стадии процесса правового регулирования, когда общая норма уже превратилась в индивидуальную (объективное право трансформировалось в субъективное).

Представляется, что совершенствование правового регулирования должно начинаться на более ранних этапах, в первую очередь, безусловно, на стадии нормотворчества, но не только. Тут потенциал правовой позиции значительно выше, чем у постановления пленума, как-никак выступающего в качестве вторичного явления применительно к обобщаемой им судебной практике, которая, и это уже отмечалось, сама по себе занимает одну из последних ступеней в процессе правового регулирования.

Высших инстанций у нас три. Многовато. Чересполосица обеспечена. Надо сокращать. Пленумы и правовые позиции двух оставшихся унифицировать, обеспечить их стыкуемость (совместимость) друг с другом.

3. Нормативная мешанина — второе препятствие на пути к единству практики

Повсеместно наблюдаемая сейчас фетишизация практики по понятным причинам бесконечно продолжаться не может, что неминуемо отразится на качестве пленарных постановлений, которые и сегодня далеки от идеала. Возьмём в качестве иллюстрации ситуацию, складывающуюся в трудовом праве, которое испытывает сейчас необычайно сильное воздействие со стороны права гражданского.

В законе (ст. 11 Трудового кодекса РФ) легализован приоритет гражданско-правовых отношений в сфере труда. Трудовые отношения будут признаны существующими только в том случае, если заинтересованные лица докажут такое существование путём применения специальной процедуры. Если не докажут — приоритет останется за гражданским правом. Значение этой нормы для российского трудового законодательства трудно переоценить.

Объективно Трудовой кодекс РФ не отстоял позиций, занимаемых ранее КЗОТом РФ, и широко открыл шлюзы гражданскому праву.

Например, 232 статья ТК РФ закрепила положение, в соответствии с которым сторона трудового договора, причинившая ущерб другой стороне, возмещает этот ущерб в порядке, установленном Трудовым кодексом РФ и другими федеральными законами. Под иными федеральными законами в первую очередь имеют в виду Гражданский кодекс РФ. Об этом свидетельствует хотя бы ст. 277 Трудового кодекса РФ, прямо установившая, что расчёт убытков, причинённых виновными действиями руководителя, осуществляется в соответствии с нормами гражданского законодательства.

Статья 230 ТК РФ провозгласила, что в случае грубой неосторожности застрахованного лица, способствовавшей возникновению или увеличению размера вреда, причинённого пострадавшему, в акте (о несчастном случае) указывается «степень вины застрахованного в процентах».

Это всё равно, что заставить врачей в процентах устанавливать «степень» беременности. Вина — субъективная сторона любого правонарушения (в т.ч. в сфере охраны труда), характеризующая психическое отношение нарушителя к своему деянию и его последствиям. Она может выражаться в форме умысла (прямого или косвенного) либо неосторожности (небрежности или самонадеянности), но никак не в процентах.

По мнению некоторых авторов, материальная ответственность работодателя за вред (увечье, профессиональное заболевание) вообще не нашла в новом кодексе своего надлежащего закрепления, поскольку ст. 184 Трудового кодекса РФ предусматривает лишь гарантии и компенсации при повреждении здоровья или смерти работника, но не материальную ответственность работодателя.

Положения данной статьи относятся к институту оплаты труда, а не к институту материальной ответственности. В разделе У1 «Оплата и нормирование труда» также нет речи о материальной ответственности работодателя, в главе 38 «Материальная ответственность работодателя перед работником» этот вид ответственности тоже отсутствует, тогда как КЗОТ РФ (ст.159) такую ответственность работодателя предусматривал [4].

Стирание граней между нормами гражданского и трудового права можно назвать стратегической линией дальнейшего развития трудовых отношений на данном этапе, обусловленном курсом государства на выстраивание рыночной структуры общества. Как далеко зайдёт этот процесс сказать сложно.

Теоретически нельзя исключить, что рабочая сила и труд, вопреки требованиям Конвенции МОТ № 143 (1975 г.), будут официально объявлены специфическим видом товара, как, например, электроэнергия, и войдут самостоятельным разделом в Гражданский кодекс РФ. Однако с реалистичных позиций такой ход развития событий представляется маловероятным.

Этого не позволят сделать фундаментальные нормы трудового права и охраны труда, которые в силу их специфики невозможно целиком втиснуть в гаржданскоправовые рамки, несмотря на обилие положений, связанных с возмещением вреда и другими сходными правоотношениями, которые объективно тяготеют к гражданскому праву.

К примеру, Федеральный закон от 24 июля 1998 г. № 125-ФЗ «Об обязательном социальном страховании от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний» почти дословно воспроизводит 59 главу Гражданского кодекса РФ в части возмещения вреда.

Следует отметить, что кооптировать нормы трудового права Гражданский кодекс РФ может лишь в той их части, которая относится к частно-правовой (договорной) сфере общественных отношений. В охране труда, наоборот, доминируют нормы публичного права, договорная составляющая минимальна и этот водораздел гражданскому праву, скорее всего, не преодолеть, хотя на пути к рынку возможны любые сюрпризы, в том числе и в области законотворчества.

Однако изготовление законодательного винегрета путём механического перемешивания в одном акте норм из различных отраслей права следует прекратить, ибо понятийный аппарат отраслевого регулирования существенным образом разнится и привести его к единому знаменателю (пониманию) невозможно.

Если будет время, посмотрите на досуге, как понятие «страховой случай» толкуют Трудовой кодекс и законы «Об обязательном соц. страховании от несчастных случаев», «Об организации страхового дела», «Об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств», «Об обязательном страховании жизни и здоровья военнослужащих», «Об обязательном пенсионном страховании» и «Об основах обязательного социального страхования».

С другой стороны, интересным будет глянуть, как Трудовой кодекс определяет время без привязки к срокам — своевременно, несвоевременно, незамедлительно, немедленно, периодически.

4. Против ветра

Необходимо иметь в виду, что возврат к гражданско-правовым методам регулирования противоречит историческому ходу развития событий. В Х1Х в европейских государствах (Австрии, Венгрии, Германии и др.) трудовой договор изначально представлял собой разновидность гражданско-правового договора о найме услуг.

Это обусловливало возмещение вреда при несчастном случае в рамках договорной ответственности, т.е. ответственность работодателя могла наступить только при наличии его «доброй воли», зафиксированной в договоре. Поскольку ни один работодатель не горел желанием добровольно брать на себя ответственность за травматизм, механизм возмещения вреда не обеспечивал работнику необходимый уровень защищённости.

В попытках преодолеть так называемую «хозяйскую власть» работодателя, юридическая практика постепенно перешла на позиции внедоговорного, т.е. деликтного механизма возмещения вреда работнику. Суд с учётом вины каждой из сторон трудового договора, мог установить как размер причинённого вреда, так и размер его возмещения, несмотря на то, что в трудовом договоре такие условия не оговаривались. Это был шаг вперёд в деле защиты прав человека, но и он не полностью удовлетворял общественные интересы.

По некоторым данным, примерно 40% несчастных случаев не были связаны ни с виной работника, ни с виной работодателя и не подпадала под механизм безвиновной ответственности последнего как владельца источника повышенной опасности. Такие случаи тяжким бременем ложились на общество.

Иными словами, в 40% случаев методы гражданско-правового регулирования при возмещении вреда были бессильны, пострадавших содержали за счёт средств бюджета разных уровней, т.е. за счёт налогов, имеющих ярко выраженный публично-правовой характер.

Придя к выводу, что работник стабильно подвержен риску получения травмы, который нельзя полностью исключить профилактическими мероприятиями, теория стала рассматривать несчастный случай с работником при отсутствии вины сторон трудового договора в качестве явления, подобного поломке оборудования. Бороться с этим явлением стали путём страхования, включая расходы на него в себестоимость продукции.

5. Возмещение вреда как камень преткновения

Порядок возмещения причинённого вреда изменился, он уже определялся не индивидуальным договором между работником и работодателем и не судом в условиях деликта, а законом, установившим единые для всех стандарты, не взирая на территориальную или отраслевую принадлежность субъектов правового регулирования. Включился публично-правовой механизм. От гражданско-правовых принципов пришлось отказаться.

Право пострадавшего на возмещение вреда на основе договорной или деликтной обязанности конкретного лица объективно трансформировалось в право на социальное обеспечение [5]. Поэтому даже частичный перевод трудовых отношений на гражданско-правовые рельсы следует рассматривать как явление регрессное, понижающее уровень реальной защищённости работающих, особенно в сфере охраны труда.

Однако законодательные новеллы получили своё дальнейшее развитие в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 17 марта 2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации».

Из п. 1 постановления следует, что если спор возник по поводу неисполнения либо ненадлежащего исполнения условий трудового договора, например, на предоставление жилого помещения, то, несмотря на то, что эти условия включены в содержание трудового договора, они по своему характеру являются гражданско-правовыми обязательствами работодателя, что сказывается на определении подсудности спора.

6. У семи нянек дитя без глаза

Развивая эту тенденцию дальше, отметим, что по новому кодексу заработную плату уже невозможно отграничить от вознаграждения по гражданско-правовому договору, поскольку таковы формулировки ст.129 Трудового кодекса РФ. Следовательно, есть все основания ожидать, что подсудность споров по заработной плате также будет отнесена к гражданско-правовой сфере, несмотря на то, что заработок — одно из существенных условий трудового договора.

Причём, ждать, видимо, придётся не слишком долго. Двумя определениями без номера от 18.03.2005 г. Бабушкинский районный суд г. Москвы прекратил производство по иску Д. к ФГУП «Московский приборный завод» о выдаче трудовой книжки и выплате некоторых сумм в счёт компенсации неиспользованного отпуска и т.д.

В части трудовой книжки суд прекратил производство, т.к. посчитал вопрос решённым ранее в порядке ст. 220 ГПК РФ, а в части выплаты денежных сумм поводом для прекращения избрал факт объявления ответчика банкротом и введения конкурсного производства. В резолютивной части определения истцу рекомендовано решать вопрос о взыскании компенсации за неиспользованный отпуск в рамках конкурсного производства. Дуалистический подход Верховного Суда РФ к оценке трудового спора, зафиксированный в постановлении пленума, получил своё воплощение на практике.

Дело по иску Д. высветило одну характерную закономерность формирования единого правового пространства. В силу своей зависимости от практики постановление пленума не может на стадии реализации «противостоять» (сопротивляться) правовой норме, даже если та заведомо некорректна (противоречит цели правового регулирования, системе его принципов или совокупности других норм).

Правовая позиция Конституционного Суда РФ, отталкиваясь от цели правового регулирования, системы его принципов и совокупности других норм, наоборот, такой возможностью обладает, поскольку расположена непосредственно между нормой и предметом правового регулирования.

Хороша эта реалия или плоха, правильна или нет — второй вопрос. Следует ожидать самых полярных суждений на этот счёт. Важно другое — правовая позиция вырабатывается в момент, когда общая норма не успела превратиться в индивидуальную, т.е. на стадии, когда трансформация объективного права в субъективное ещё не произошла. Уже в силу этого обстоятельства правовая позиция способна с большей эффективностью, чем постановление пленума, обеспечивать единство судебной практики.

7. Кто нам мешает, тот нам поможет

Правильно выстроенную систему правовых позиций условно можно сравнить с юстировочной линией, в результате прохождения которой на склад завода «Калибр» попадают только однопорядковые изделия.

Судя по всему, путь к усилению правового воздействия лежит именно в структуризации размещенных между предметом правового регулирования и совокупностью норм таких элементов, как «юридическая конструкция», которую рассматривают как особый способ связи между первыми двумя явлениями [6].

Типичным примером юридической конструкции является состав преступления в уголовном праве. По всей вероятности, правовая позиция является ничем иным, как формой существования особой связи между нормами права и предметом правового регулирования. Если это действительно так, традиционное представление о схеме правового регулирования должно быть пересмотрено и как можно быстрее.

Сноски

[1] См. Интернет — интервью В.Ф. Яковлева от 21.12.04 г. (httpp://consultant.ru/news/interview/yakovlev/2).

[2] Кряжкова О.Н. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации: вопросы теории и рпкктики // Авториф. дисс… на соиск. уч. степ. канд. юр. наук. Москва-2004. С. 8.

[3] См., например, Сасов К.А. Об обязательности правовых позиций Конституционного Суда РФ // Налоговые споры: теория и практика № 11 / 2004. С. 3-10.

[4] См. Р. Лебедев «Испытательный срок для Трудового кодекса РФ», Российская юстиция, № 8, 2002 г.

[5] Подробнее см.: Ковалевский С.М. Обязательное социальное страхование от несчастных случаев на производстве. (Правовые аспекты) М., «Анкил», 2004. С. 7-17.

[6] Винницкий Д.В. Юридическая консультация элементов налогообложения в Российском налоговом праве// Советское государство и право,2004, № 9. С. 55.