Владимир Матвеевич Колдаев (01.08.1926 – 23.06.2018)
Ветеран трудового фронта Великой Отечественной войны. После окончания Военно-юридической академии работал следователем в Военной прокуратуре Северного военного округа.
С 1954 года — на службе в органах внутренних дел. С 1955 года — следователь следственного отдела МВД РСФСР, затем — заместитель начальника отдела УБХСС МВД РСФСР. В 1963-1970 годах — начальник 3 отдела УБХСС МВД СССР. С 1970 по 1974 год — заместитель начальника Оперативной службы МВД СССР.
Кандидат юридических наук, доцент. Автор 28 научных трудов, опубликовал ряд книг об истории сыскной полиции и
Полковник милиции в отставке. Награжден 9 медалями, в том числе, медалью «За отличную службу по охране общественного порядка».
Источник
http://vgueb.ru/70vov
***
— Родился я в Мещёре, в селе Тюково Спас-Клепиковского района Рязанской области, в 1926 году в крестьянской семье.
У меня было еще пять братьев и одна сестра, умершая в раннем возрасте. Основной источник дохода семьи — земледелие и лесозаготовки.
Из раннего детства помню дядю — Степана Колдаева, прикованного к постели
Мне посчастливилось это сделать позднее, через много лет после смерти дяди Степана, когда мы ненадолго вернулись на родину во время Великой Отечественной войны.
В сундуке хранились книги русских писателей Достоевского, Толстого, Чехова и других. Но было и несколько номеров журнала «Нива» с рассказами А. Конан-Дойла о сыщике Шерлоке Холмсе. Я зачитывался ими.
Необыкновенные способности Шерлока Холмса в раскрытии преступлений не только поразили меня, но и дали соответствующее направление мыслям: я твердо решил стать таким, как он.
А рос — то я в городе. Когда мне было четыре года от роду, семья перебралась сначала в
Когда немцы подошли к Москве, я вместе с другими жителями строил бомбоубежище во дворе дома № 46 по Новослободской улице, рыл окопы и противотанковые рвы вокруг Москвы, был несколько раз под бомбежкой.
В критический для столицы момент семья была эвакуирована. Мы оказались на родине, в селе Тюково, где я убирал картофель, занимался другими обычными крестьянскими работами. Жили бедно, голодно и холодно. Согревали душу только книги из заветного сундука дяди Степана.
Рвался в Москву. Улучшив момент, захватил с собой полпуда ржи и убежал на станцию, чтобы уехать в Москву. Еле — еле добрался в столицу, преодолев милицейские и воинские заслоны.
Поселился я у товарища, с которым вместе договорились бежать на фронт. Готовили сухари и другие припасы. Но его родители предотвратили этот наш «подвиг», предложив проявлять патриотизм в тылу, пока не подрастем.
К этому времени вышло постановление правительства о создании спецшкол для подготовки юношей в артиллерийские училища. Я и пятеро моих дружков подали заявления в 5-ую Московскую артиллерийскую спецшколу и без особых осложнений были приняты. А уже через день эшелон со школьниками был отправлен в город Ишим Тюменской области. Там нас рассортировали: старших школьников отправили сразу в артиллерийские училища. Мне выпало пробыть в этой спецшколе еще два года.
Разместили нас в доме бывшей семинарии — помещении большом, холодном, мрачном и запущенном. Отапливали мы его сами: дрова возили из леса, пилили, кололи и топили многочисленные печи.
Учили нас хорошо. Преподавательский состав был весь из Москвы — специалисты отменные и требовательные.
Жили дружно, ссор и драк не помню. А вот голод чувствовался. Ежедневно получали 500 граммов черного хлеба и кружку кипятку. На обед — чашка галушек (заваренных в кипятке комков черной муки). Кто мог, покупал кое-какие продукты на рынке, в основном хлеб и картошку.
В бане мылись редко, и донимали нас вши, избавиться от которых было невозможно. Некоторые умельцы приспособились прямо на уроках устраивать «вшивые» гонки. Победитель получал от побежденного пайку хлеба. Были и другие развлечения, подобные тем, о которых рассказал Н.Г. Помяловский в «Очерках бурсы».
В конце 1944 года школа № 5 вернулась в Москву, ученики стали готовиться к выпускным экзаменам на аттестат зрелости, введенный впервые в 1945 году.
По окончанию школы я был направлен в 1-ое Московское минометно-артиллерийское гвардейское училище, которое окончил в 1947 году. После этого я служил в разных артиллерийских частях Московского военного округа, в должности командира взвода. Перспектива службы в артиллерии в мирное время не радовала. Образ Шерлока Холмса не забывался…
Помог случай. Проходя службу в артполку Кантемировской танковой дивизии в Нарофоминске, я на два месяца был прикомандирован дознавателем в Военную прокуратуру этой дивизии. Возглавлял ее молодой энергичный подполковник юстиции Аралов. Следователь был в отпуске, и Аралов сходу поручил мне ряд материалов по различным происшествия, в том числе — о гибели солдата, погибшего под Гжатском в одной из частей, занимавшихся разминированием немецких «подарков».
Прибыв туда с предписанием прокурора, я осмотрел место происшествия и труп погибшего. Провел ряд следственных действий и точно установил, что солдат погиб от наезда на него грузовика, когда уснул на посту. Но такой вывод не устраивал командира части. Он настаивал, что солдат погиб при разминировании, и требовал от меня признать это, прозрачно намекая на плохие для меня последствия в противном случае.
Я отказался идти на обман и все материалы со своими выводами доложил прокурору. Факт был очевиден и не вызвал у прокурора сомнений. Доложили командиру дивизии генералу Якубовскому, который строго наказал командира части за гибель солдата.
После этого случая Аралов без особых опасений привлекал меня к проверке других серьезных материалов о кражах, изнасилованиях, дезертирстве.
После окончания срока работы дознавателем по рекомендации Аралова я был переведен из Нарофоминска в Главную военную прокуратуру, а оттуда в Петрозаводск, в прокуратуру Северного военного округа, сначала на должность секретаря, а вскоре — военного следователя Сортавальского гарнизона. Прокурором там был в это время подполковник Бутрин, опытный юрист, обучавший меня премудростям следствия. Но учеба продолжалась недолго — он ушел в отпуск, оставив меня одного.
Уезжая в Сочи, предложил мне сначала разобраться с уголовными делами, так как следователя в прокуратуре не было давно, и дела эти лежали мертвым грузом.
Буквально на третий день после моего прибытия в Сортавалу был обнаружен в гостинице труп капитана, прибывшего из Германии. Ужасная картина: горло перерезано, на полу лужа крови, в которой валяется опасная бритва. Рядом сумка и вещи умершего. Милиция не стала заниматься этим делом и в помощи мне, тогда еще «чужаку», отказала.
Рассматривались разные версии: самоубийство, убийство, несчастный случай. Я сумел доказать, что это было самоубийство на почве ревности. Прокурор округа утвердил мое постановление по этому делу.
Разделавшись с этим делом, я, не мешкая, приступил к другим — по кражам, изнасилованиям, попыткам побега через границу. Они не представляли трудностей и были мной закончены без брака.
Вскоре вернулся из отпуска Бутрин. Вдвоем нам стало легче. Но мне явно не хватало знаний. Пришлось поступать на заочное отделение военно-юридической академии.
Много приходилось сотрудничать с милицией. Меня в то время очень удивляла ее оперативность и, как бы помягче сказать, некая вседозволенность. Многие вопросы милиция решала оперативнее прокуратуры, ценные данные получала без всяких следственных действий и сообщали мне.
Присматриваясь к деятельности милиции, я вскоре через своих новых друзей из ее среды выяснил, что существует агентура, которая в значительной степени помогает оперативному составу милиции. В сложных для меня делах я использовал эту возможность милиции, хотя прокурор предупреждал, чтобы я этим не увлекался. Но, как говорится, когда запахнет жареным и дело чрезвычайно трудно раскрыть без агентуры, приходилось опираться на Сортавальскую милицию. Помощь была взаимной и плодотворной.
Навыки работы с агентурой совершенствовались и приносили успех в разоблачении преступников.
В 1953 году я окончил Военную юридическую Академию и перевелся в МВД. Тогда Хрущев сокращал армию, и под этот шумок без особого труда можно было уйти «на гражданку».
В 1954 году я был принят в МВД РСФСР и назначен в следственный отдел на должность следователя.
Мне дали пачку уголовных дел по одной из областей для изучения и подготовки рекомендаций: что с ними делать? Я довольно скоро справился с этим, так как в Сортавале на подобную работу мне отводилось в три раза меньше времени. Потом выезжал в командировки в разные УВД, составлял справки и докладывал их руководству отдела. Тогда особое внимание обращалось на факты укрытия совершенных преступлений: отказывали необоснованно в возбуждении дел или не регистрировали преступления.
При такой рутинной работе легко было потерять свою квалификацию. Многих это устраивало, другие, в том числе и я, требовали «живых» дел. Особо настойчивых руководство решило наказать, подбросив «дохлое» дело.
Мне предложили расследовать дело, связанное с убийствами нескольких человек. Вместе с работниками уголовного розыска мы довольно быстро вышли на подозреваемого. Некто Нестерчук — учитель из Саранска (окончивший между прочим МГУ) собрал группу учеников и вывез их в Москву на экскурсии.
В Москве он бросил их на произвол судьбы, дескать, почти взрослые люди, не пропадут. А сам подался в Краснодар «на перекладных», ночуя где придется и… убивая заранее припасенным топором женщин, пускавших его на ночлег. Наконец, в Краснодаре он был арестован на рынке, где сбывал имущество только что убитой им очередной жертвы. И сразу стал симулировать психическое заболевание, «ступор», характеризующийся полной обездвиженностью больного и заторможенностью или полной потерей речи.
Несколько месяцев расследовал я это дело и, несмотря на трудности, довел до суда, который приговорил убийцу-симулянта к смертной казни.
Не успел завершить это дело, как получил новое — на группу цыган, занимавшихся воровскими набегами во время кочевок. К уголовной ответственности привлекли тогда несколько десятков человек во главе с так называемым «цыганским бароном», изъято большое количество ценностей и мешок золотых монет царской чеканки.
Спустя некоторое время в моем производстве оказалось уголовное дело о крупных хищениях на Брянском мясокомбинате. Возникло оно по просьбе начальника следственного отдела Брянского УВД, так как местные следователи не смогли даже приступиться к делу: никто из свидетелей и подозреваемых не давал никаких показаний.
Проведя различные оперативные комбинации, с помощью оперативного состава БХСС и уголовного розыска, мы обнаружили-таки слабые места в защите преступников. Они стали «раскалываться» и сдавать ценности. Дальнейшее мое пребывание в Брянске становилось ненужным, и следствие повели местные работники. Дело получилось громким.
А тем временем в МВД пошли разговоры о передаче следствия со всем штатом из МВД в прокуратуру.
Начальник ОБХСС Главного управления милиции МВД А. Жуков предложил, мне перейти на работу к нему в отдел. Я дал согласие. Было это в 1958 году. Здесь после многих реорганизаций возникло сначала «штучное» отделение, а затем отделы, один из которых — 3-ий — я возглавил.
Отдел занимался борьбой с валютными нарушениями, хищением драгоценных металлов и камней. В отдел были назначены Александров, Аскалонов, Богуш, Зубарев, Канаев, Московцев, Рашевский, Рыжов. Все они с достоинством и высоким профессионализм выполняли нелегкие свои обязанности.
Основное внимание отдел уделял борьбе с хищениями промышленного золота в местах его добычи и на путях вывоза к местам сбыта. В поле нашего зрения попадали скупщики драгоценных металлов, камней, металла из слитков, похищенных с предприятий, которые эти драгоценные металлы употребляли в производстве.
Ежегодно сотрудники аппаратов БХСС изымали у преступников до сотни килограммов золота. Похищенные золото и серебро уходили в основном на Кавказ (в Дагестан, Чечню, Северную Осетию и Азербайджан). Там борьба с этими преступлениями практически не велась, а наши редкие выезды туда ничего не давали. Приходилось организовывать мероприятия по изъятию драгоценностей на подступах к этим республикам.
Вспоминаю некоторые случаи удачных задержаний преступников с большим количеством валютных ценностей.
В
Особо много промышленного золота изымалось работниками милиции при посадках в самолеты в портах Якутска и Магадана.
Трагикомический случай произошел в Якутске, где преступник с похищенным золотом, вполне резонно решив, что в салон ему безнаказанно не проникнуть, приспособился было лететь в пустотах для колес аэроплана. Когда при взлете шасси были убраны, он упал на поле аэродрома. В одежде трупа нашли около пяти килограммов промышленного золота.
В Москве отдел осуществил успешную операцию по задержанию с поличным известного валютчика Когана, у которого при попытке сбыта изъяли бриллиант весом 16 карат и стоимостью по тогдашним деньгам 40 тысяч рублей.
Было и много других случаев подобного рода.
В заключение напомню, что в борьбе с этими преступлениями отсутствовала правовая база, главным образом в работе с агентами. Действовали они на грани провокации, один неверный шаг — и агент попадал в подозреваемые. Многие оперативные работники просто боялись применять агентуру по таким делам. Это сдерживало работу по разоблачению преступников и влияло на конечные результаты изъятия валютных ценностей.
Источник
Сергеев Е.А. Золотой телец. Москва. ГУП Издатцентр «Старая Басманная». 2002. С. 241-250