Известный композитор Рихард Вагнер считал, что миф — это древнейшая форма поэтического воображения, которая возникает из–за неспособности древнего человека усилиями рассудка представить подлинные причины явлений. Все формы культуры вышли из мифа. При этом миф в первую очередь связан с музыкой. Голос и музыка чрезвычайно тонко передают настроение и отношение людей к хаотическому миру вокруг них и к своему месту в нем. Соединяясь с образами, они развиваются вместе с мифами и влияют на них. Идеями Вагнера вдохновился Фридрих Ницше, для которого миф является основой любого типа культуры, и без которого любая культура теряет свой “здоровый творческий характер природной силы”. Миф и музыка являются зеркалом мировой Воли, которая движет мир. Музыка способна порождать мифы, а мифы рассказывают о всемогуществе Воли и ужасах индивидуального существования — другими словами, об экзистенциальных вопросах, которые сознательно или бессознательно волнуют любого человека.

Славой Жижек в Pervert’s Guide to Cinema указывал на музыку, голос и глобально звук как на мощное вторжение извне в контексте тоталитарных режимов — например, в виде маршей или объявлений на улице через громкоговорители. Эфемерный, но тяжелый; без явного источника и проникающий всюду Звук является инструментом для реализации тоталитарного желания подчинить себе внутренний мир человека. Этот Звук порождает новые мифы, на которых выстраивается тоталитарный режим. Но, конечно же, влияние Звука не ограничивается только тоталитаризмом. Если осознанно прислушаться к окружающей реальности, то окажется, что подобное звуковое давление окружает нас много где. И рекламщик с мегафоном возле входа в ювелирный или продуктовый магазин является наиболее безобидным представителем тотальности — капиталистической, в его случае. Бодрая полутанцевальная музыка постоянно сопровождает нас в торговых центрах — храмах современному культу потребления и избытка. А на концертах музыкальных групп социально дозволено полностью отдаться коллективному растворению в невидимых волнах, стирающих границы между людьми. Именно здесь мы можем неожиданно осознать, что тоталитаризм и иные системы не воссоздают мифологичность с нуля — они использует нашу глубинную потребность в контакте с мифами.

Когда я еду в московском метро, то держусь той стороны эскалатора, по которой мне удобно идти или на которой стоять, а не только правой, хотя диктор в динамиках по сторонам эскалатора регулярно советует делать именно так. Вообще, в метро очень немногие люди по-настоящему спешат. Они скорее находятся в трансе, который заставляет их стоять на эскалаторах только по нужной стороне или бежать к закрывающимся дверям уходящего поезда, когда следующий поезд прибудет всего через две минуты. Поэтому мое поведение в реальности никому не мешает, хотя и вызывает ответную реакцию людей, почему-то желающих поддерживать порядок в метро или считающих, что им надо куда-то быстро доехать. Но если убрать из их голов влияние коллективного транса, то окажется, что на мое поведение всем плевать. И в первую очередь, плевать той системе, которая контролирует метро. Знание о том, кто именно построил, управляет и заботится обо мне в этом подземном царстве Аида, прочно сидит в моем бессознательном уже много лет — в виде вездесущего Голоса, от которого нигде нельзя скрыться. Мой персональный безличный Харон, заботливо предупреждающий о названии следующей станции и закрытии дверей, везет меня в своей лодке по темным тоннелям — вот только куда и зачем…?