Внезапно обнаруженные дополнения, приближающие писание, к наибольшей полноте. Дневники 1972-73 г.г.

Исх. 1 от Навина Петрова. Советское Пасхальное (март-апрель 1973 г. от Р.Х.) Стих 1-5 «да будет вам день сей памятен, во все роды ваши»

"…Люди ослепительного благородства сочувственно возлагали ладони мне на плечи: "Крепись, Валера, епту. Больше не ходить тебе в библиотеку!

Там минотавр из Прибалтики живет, что не стыдится восторгаться лентой «Лифт на эшафот», тот, знает задний, что проход, крыльца гостиницы, на реку, с открытки желтой, у Невы. О том хор вестников поет, слагая эпос величально, и Мохнорылов не случайно, заправив черно-белый кадр, в ошейник — «Зоркий»-аппарат, был рад снять рот у Лавры нощной, батон жующий «Городской» Кой меры чаша наполнялась? Грамм двести — двести пятьдесят. Зеленый глянец вещмешка макулатуру нес в Капоте. Похвальный Уч.Пед.Г.Из.-а том. Хуйни в окно листву сюиты, тебе нет места в караване том. Ни Бабалоны, ни Нюиты. Жлобиня пролетариата, пою я Прибалтийский край!"

Модный художник Островский спросил: «Ты кузину знаешь?» «Знаю», — говорю, — «Хули там не знать? У Горовца, например, спизжен аранжемент с пластинки сеструх Бейгельман-Бэрри, в копейку, только текст на русском. Оттого мне ближе вариант (ты охуеешь, ты постепенно охуевай!) Шелли Мэнна» Юлик мне и говорит: «Я не о мелодии. Ты с моей кузиной знаком?» Отвечаю, что не доводилось. «У нее есть хорошие препараты. Вам не мешало бы пообщаться» Намешав с водярой, мне вызвали неотложку. Прошла неделя.

…Мой глаз укрощает консервы. Неправая отощалая ветвь дрожа производит установку былых 0,75-литрЫ в изначальное местонахождение столовой поверхности, к периферии скатерти. На вилке, спизженной из «Астории», нацарапано откуда спизженно. Трезубец вонзается, и лишняя горошина, демонстрировавшая про меж надкусанной сосиски близ топей пюре, заколота в живот. Она увидится с неизбежным. Потолок на кухне один, однако, собравшихся под ним, несколько. Я средь них — Петров Валерий Георгиевич, и я главенствующ на этом табурете, ведь незаметен в седине. Один возможный Петров на всей кухне — это я, поверьте. Ебанул я бормотухи, занюхал оплавленным сыром, не обнажая его из фольги. Алико Мудошвили распевно: «Знавать, Навин Георгиевич тебя выжили с родного пейзажа» 11 часов наступило 360 секунд в зад. Обернувшись из гастронома, епту, Юлик Островский опорожнял авоську. Я насчитал винтовые пробки, коль не был в стороне от того, что делали товарищи. «Ровно 7», — подумалось во мне. «Ну, и хуй с ним», — подумалось вслед, парень, с таким эхом, как в переводном шлягере Нины Пантелеевой. Вероятно, расчет произведен из числа зашедших — бутылка на ебало. Но это не точно. А когда хуячишь с пенсионером Давидом Яковлевичем Даром абсолютно точно, что это не точно. Еще в 10-ом классе я вывел Бутылочно-Ебальниковую Теорему, формульно невыраженную, но зрелую (и это с поправкой на возраст составителя!) в практике. Теорема разрешалась доступно: сколько бы ебальников не было занято в распитии, независимо от, ёбщего на всех, литража, ебнуть они все должны поровну, в точности до грамма. Следует учесть, что теоретически это было неоспоримо, действие коэффициента погрешности не отменялось. Например, гражданин подыхает с перепоя лучше других, или частные страдания — тут можно было начислить и более. Давид Яковлевич, скажем, запросто обходился единственным толкованием: «Я старый, больной человек» За это ему щедро наливали, многим больше прочих. «Валерий», — обратился Давид, — «Что нам известно об этой Жидорецкой? Вы с ней меня навещали в минувшую субботу, но я ни хуя не помню» Жидорецкая напомнила о себе в середине марта. Я зашел ебнуть с Паузером и Михновым-Войтенко в ресторан Дома Актера. О том, что Жидорецкая — человек колоссального знания и высочайшей культуры, узнал лишь в тот вечер. Меня это очень удивило. Она знала как зовут пианистку (именно пианистку!) на ранних записях Зута Симса, она знала полюбовников Джона Парсонса, и даже незначительная реденькая строчка из Гельдерлина ей была знакома. Нормальный человек, без выебнов. «Я была у вас на именинах в сентябре. Что не помните? Пьянка во Дворце Белосельских. Я вам номер написала свой на салфетке. Вы не позвонили, я думала, угодили в вытрезвитель» — «Потерял салфетку», — пизжю (на самом деле я в нее сморкался, когда хуячил приступ насморка).

…Я напомнил пенсионеру Дару, что она хотела написать его портрет. Рисование не сложилось — натура наебенилась раньше живописца. Давид Яковлевич послал нас на кухню за пепельницей и фужерами, потом на хуй из обители. На кухонной случилося такое. Жидорецкая попросила подсадить (стульев на кухне не было), чтобы достичь антресоли, и балансируя, соскользнувшей рукой, угодил ей в пизду (на счастье, она была в брюках — это преградило конфуз). Замечу, не умышленно, я даже извинился. Она мне: «Валерий Георгиевич, вам напомнить как мы с вами ознакомились?» Меня это не интересовало, потому не помнил: «Вы рассказывали же. Пили на аманинах» — «Наплевательски вы к людям относитесь, похуистски. Знакомы мы с вами очень давно, просто, понимаешь, епту, слыш, просто редко виделись, а когда виделись, вы все время нажравшийся были. Лет 5 тому мы с вами пили на «Крыше Европейской», в общности подруги-дикторши из юношеской студии «Горизонт» Ленинградского телевидения», — говорит. «И что? Новости! Я много с кем пил» Жидорецкая: «Я это прекрасно понимаю, но тащить вас пьяного в тот день отчего-то было поручено мне» — «Ну, и вы тащили?» — «Нет, поймала таксера. Вы не могли сами идти, засыпали» — «Благодарю вас» — «Благодарю? Помните, что, дремав в такси, вы мне тоже руку в пиздень тыкали, пальцы совали? Таксист зеркало заднего обзора поправлял» Удивленно я вознес левую бровь: «Тогда-то вы в чем были? Тоже в брюках, надеюсь?» Жидорецкая ответила, что за окном невского такси был июль, а на ней платье, но она отнеслась с пониманием, даже улыбалась. «Сдерживалась, чтобы не кончить. Пьяный-пьяный, а в клитор указательным попадали, будучи совершенно бездыханным. Время от времени вы прерывисто говорили с кем-то во сне, цитировали строчки из Алексея Крученых» От 73-го года я вычел пятилетку. В 68-ом я страдал: перестал общаться с Трайзербаум, ввиду ее отъезда. Она ценила творения Алексея Елисеевича, на общепочвенности интересов познакомилось. Все, о чем говорила Жидорецкая, встало по своим местам, и я почуЙвствовал неловкость. Но, вовсе, не оттого, что пальцами по клитору и внутрь, а оттого, что она для себя это неверно истолковала. Уснув, я спутал ее с отъехавшей. Не удивительно, ведь моя голова была занята любезной Трайзербаум. Меня уважала ее родня, сама она была крайне комплиментарна к нашему рылу. «Крученых, говорите? Может, все же я вас с кем-то перепутал? Не думаю, что был какой-то умысел» Жидорецкая: «А сейчас? “Был какой-то умысел»?» — «Тоже нет. И не будет», — искренне отвечаю, хотя она могла предположить, что я пизжю. «Со мной что-то не так, по-вашему? Мы с вами общаемся почти месяц. Для чего, Валерий Георгиевич?” Я объяснил кое–как. Многое, ясное дело, артикуляции не поддавалось. Вероятно, что-то ей, вовсе, показалось слишком изображаемым и неправдоподобным, с нашей сторонки. Да, и поебать. Начал с хуйни: «Послушайте, Жидорецкая. Я же вам говорил, что наткнулся на прибалтку. И где?! В одинокой библиотеке Ленинского района, города-героя Ленинграда! Из–за того разругался с сотрудниками читального зала (а ведь когда-то нормально общались). Хули она там могла позабыть?…»

©

Валерий Георгиевич

https://vk.com/wall-58804732_1196