Гилиап дорого обошелся Рою Андерссону. Вторая полнометражная лента режиссера провалилась глубоко и основательно, утащив за собой несколько десятилетий его карьеры и славное имя в придачу.

Позже выяснилось еще кое-что. Грохот, с которым в далеком 75-м обрушились надежды молодого кинематографиста, напрочь заглушил все воспоминания о самой картине. Даже сегодня каждый разговор о «Гилиапе» начинается и заканчивается обсуждением того грандиозного фиаско.

Ирония или, если угодно, магия произошедшего заключается в том, что «Гилиап» — это буквально ода провалу.

«Привет. Наша жизнь — одни мучения», — нервно посмеивается один из обитателей отеля «Бусаревски». Гилиап кивает и идет дальше.

Он, к слову, еще не Гилиап — кличка появится позже. Он безымянный официант, пару дней назад получивший работу в ресторане гостиницы. Грустный как Киану, нелепый как Дилан Моран, новичок прекрасно вписывается в местный ландшафт: здесь всё начиная от узора на обоях, заканчивая лицами жильцов выглядит обреченно, жалко, бестолково.

Оседающий в Лету отель когда-то, вероятно, и впрямь был роскошным. Впрочем, память о тех временах хранит только его хозяин — деспотичный старик в инвалидном кресле.

«У этого отеля есть класс», — не устает повторять он. И чем чаще звучит эта фраза, тем менее убедительной кажется.

— Мы должны обслужить их по высшему разряду! Нина, будь добра, собери вчерашние гвоздики и сделай большой красивый букет.

Населяют «Бусаревски» очаровательные в своей гротескности фрики. Речь идет, конечно, не о постояльцах, а о его подлинных обитателях — портье, официантах, работниках кухонного ножа и топора для рубки мяса — невидимом фронте гостиничного дела.

Каждый из них — словно плохо сыгранная фантазия о самом себе, фантазия, в которой он (или она) — персонаж не то нуара, не то гангстерского фильма. Необходимая атрибутика в виде темного прошлого и такого же будущего — в комплекте.

— Ты здесь проездом?
— Можно и так сказать.
— Я тоже так говорила. Двенадцать лет назад.

Они кутают собственную беспомощность в покрывала тайны — благо стиль позволяет, и периодически красноречиво молчат, устремив взгляд по направлению к камере (прием, который в более поздних фильмах Андерссона приобрел откровенно абсурдистский характер). Как актеры плохого «мыла», они бы и рады полностью вжиться в роль, но не умеют, и, кажется, сами страдают от фальши. Однако отказаться от этого фарса с привкусом целлулоида полувековой давности обитатели отеля тоже не могут. Ведь если признать, что «Бусаревски» — это всего лишь паршивая старая гостиница, а вовсе не зловещий остров сирен, заманивающий доверчивых путников, придется принять еще пару-другую неприятных истин. Например, то, что единственная сила, удерживающая здесь людей — их собственное бессилие. И единственное, что может произойти здесь с ними — это ничего. Ничего хорошего, ничего дурного, вообще ничего.

А поскольку пустота, как известно, хуже ада, жители «Бусаревски» продолжают отыгрывать свои старомодные роли, поддерживая окружающий их уютный адок в его цикличном (прямо по Кингу) порядке.

Но во всякой игре рано или поздно должен появиться шпильбрехер.

Наглость Гилиапа неслыханна. Он не только сам пренебрегает правилами, но и других провоцирует — миловидная и мягкая как тряпичная кукла официантка Анна, благодаря новичку, вдруг проявляет удивительную стойкость характера. Влюбленные даже предпринимают попытку сбежать из «Бусаревски». Но этой затее не суждено увенчаться успехом.

Все дело в том, что преданные игроки не любят шпильбрехеров — не любят даже больше, чем шулеров. Густав, он же Граф, — идейный вдохновитель постановки и одновременно самый харизматичный ее персонаж (странная помесь крестного отца с князем тьмы и капитаном пиратского судна), наедине со своим настоящим «Я», по-видимому, несчастен настолько, что готов пойти на всё, лишь бы сохранить образ и текст. Именно эта самозабвенная преданность игре приводит Графа к самому существенному в его жизни провалу.

Никто, включая Анну, Гилиапа, Густава и зрителей у экрана, кажется, до последнего не верит, что чеховское ружье действительно может выстрелить. Но, в отличие от всего остального в этом фильме, ружье, как и смерть, оказываются настоящими.

Своими собственными руками Граф превращает выдуманный им адок в подлинный земной ад, откуда ни его, ни Гилиапа больше не спасет никакая фантасмагория.

Впрочем, даже трагедия в фильме выглядит как-то неубедительно, банально. При виде смерти лица персонажей ненадолго вытягиваются от удивления. А через несколько секунд экранного времени — склейка: Гилиап садится на поезд. Грустная и нелепая, сплетенная сплошь из неудач, да разочарований история идет дальше — за черным экраном титров.