Create post

Вещь не в себе или феномен старого зайца

Наталья Туркина
Kirill Drapkin
Баева Людмила
+5
«Вещи к нам куда ближе любых ощущений. Мы можем слышать, как в доме хлопают дверьми, но мы никогда не слышим акустических ощущений или хотя бы просто шумов. Чтобы услышать чистый шум, нам уже приходится отворачиваться в cлухе от вещей, отвлекать от них свой слух, слушать абстрактно»
М. Хайдеггер «Исток художественного творения»

Человек неразрывно связан с вещами — нас окружают вещи, мы создаем вещи, уничтожаем вещи, мы придаем им значение и отражаемся в них, мы бережем вещи, наконец, мы обмениваемся вещами. Обычно под вещью мы понимаем нечто, имеющее физическую природу, наделенное определенными свойствами и качествами, составляющее некоторую ценность. Причем ценность не всегда связана с функциональностью. Она формируется исходя из внутренних ощущений или внешних — социального мерила, а значит, имеет динамичную природу. К примеру, iPhone 6 сегодня — вещь, имеющая высокую социальную ценность, которую в перспективе недалекого будущего гарантировано потеряет. То есть, ее физическая ценность находится здесь и сейчас. Но мы способны также наделять вещи чувственной ценностью. И тогда достаточно пропутешествовать во времени к iPhone, например, 666, чтобы его бесценный в наше время собрат стал тем же, чем сейчас является Motorola для бывших подростков 90-х — символом поколения, глотком юности.

«Мой первый телефон — панасоник. Это была огромная труба металлического цвета с маленькой откручивающейся антеннкой и экраном в три, кажется, строки, подсвеченные зелёным. Он у меня появился в тот момент, когда у всех уже вовсю были телефоны. А сама я училась, наверное, на третьем курсе университета. Мне его ужасно хотелось, но достался он мне б/у (сестра что ли как-то подшаманила). С одной стороны, это было прекрасно — это как войти в новый мир людей с телефонами, с другой — тогда только набирала обороты социальная оценка, построенная на марке и модели телефона, и в этом смысле он очень и очень проигрывал. Мне он не нравился, что уж там, но я гордилась своей принадлежностью к миру тех, кто «связан телефонами». У него был чудесный чехол (уже позже появился) в виде розового зайца: со стороны казалось, что я говорю в зайца, и мне это нравилось. Со временем телефон стал сильно разряжаться, но это не стало достаточным поводом для расставания с ним. Я просто заменила аккумулятор и, как детали от битых машин, он был уже другого цвета — сам телефон остался серым, а спина (у этого телефона не спинка, а целая спина) стала густо-синей. Я его стеснялась. Наконец наступил момент, когда и новый аккумулятор стал приходить в негодность и в кратком двухминутном разговоре мог спонтанно отключиться. Вот тогда настало чудесное прекрасное время, когда я смогла выбрать себе технику сама и радостно распрощаться с ним. Как вся техника того времени, он перекочевал в дом к маме или сестре.»

* здесь и далее используются цитаты участников социального пространства.

Описывая «Общество потребления» еще в 70-х Жан Бодрийяр, французский социолог и философ, отметил, что «люди в обществе изобилия окружены не столько, как это было во все времена, другими людьми, сколько объектами потребления». Эволюция изобилия происходит не только вертикально — в количественном выражении, но и горизонтально — в качественном. Изменился сам «дрогстор» — от материальной единицы до информационной. Можно предположить, что эксклюзивным продуктом современного общества потребления стала эмоциональная единица. Если раньше «вещь для нас», представляла «гоголевскую шинель», — набор функциональных и статусных критериев, составляющих суть внешних отношений «я и общество», то сегодня она наполняется внутренними связями «я в прошлом-я в настоящем»/«я в настоящем-я в будущем», — превращается в «вещь о нас». Мы ищем свое отражение в вещах, присваиваем через них и свои старые воспоминания, и свои будущие представления или даже пространства — места.

«Сейчас оглядываюсь, смотрю по сторонам…Вот к стене прикреплены три билета: на концерт, автобус, самолёт. Каждый как символ перемен: билет на концерт символизирует перемены не только в моей жизни, но и в стране в целом; автобус — это прощание; самолёт — другая веха в работе. Мамина фотография: она молода, прогуливается с отцом. Вот крошечный рисунок на стикере: шхуна и северное сияние. Коллекция фигурок божьих коровок. Всюду какие-то маленькие вещички памятные или не очень, но они, самое любопытное, имеют свою функцию — призваны создавать уют и давать ощущение дома в чужих помещениях. Приедешь в пустую, нежилую квартиру, прикрепишь фотографию на стену, поставишь фигурку на полку — и помещение вдруг преображается…»

В своем сборнике рассказов «Чемодан» Сергей Довлатов очень точно раскрывает богатую эмоциональную связь с предметом/вещью с полным отвлечением от его/ее функциональности. Конечно, такие связи не возникают вдруг и, пожалуй, имеют историю фамильных драгоценностей. Явная нематериальная ценность их стала очевидной теперь, возможно, благодаря развитию информационной единицы — сетевой контент все больше наполняется не описанием событий, а ретрансляцией впечатлений. Почему ретрансляцией — потому, что это попытка передать от «я сегодня» чувства и ощущения «я вчера», эдакое ностальгическое воспроизведение значимых точек или придание значимости незначительным.

«Предмет связан с памятью. Он как носитель информации — своего рода компакт-диск с данными. Как-то на даче я нашла бабушкину гребенку для волос: пластиковую, всю в земле и траве, вернее, это было все, что от гребенки осталось. Я держала ее в руках и просто увидела как бабушка надевала ее по утрам, закалывая волосы на затылке, как она работала в саду…может с соседкой через забор разговаривала — она это любила делать подолгу. И все доброе и хорошее, что связано с моим детством и бабулей, оно как киношка или струя какая-то прошло через меня. По идее, конечно, гребенку можно было выкинуть, но я не стала. И таких вещей у меня полдачи.»

Художественная красота таких посланий неоспорима — они получают эмоциональный отклик, становясь зеркалом для читателя. Хотелось бы разобраться в анатомии их происхождения, а также точках и степени их влияния на самого посланника — что он нам на самом деле говорит, и что мы в сущности отражаем. То есть, что мы храним и то ли мы храним.

Вот к примеру история. Молодая женщина собирала небольшую коробку памятных вещей, наполняя все новыми артефактами, «души» которых запирала в дальний угол шкафа. В одну из генеральных уборок она наткнулась на эту коробку. За прочим старьем в ней оказались и женские шифоновые перчатки, то ли бежевого айвори, то ли цвета уже выцветшей временем ткани — свадебные перчатки матери. Вещь эта, как оказалось, кочевала из квартиры в квартиру более 30 лет. Брак родителей продлился едва ли в половину этого времени, болезненно распавшись и не принеся радости ни одному из его участников. Таким образом, оказалось, что молодая женщина трепетно хранит воспоминания об опыте матери словно вещественные доказательства ее провала. Женщина не замужем и на любые разговоры матери о браке реагирует жестко и однозначно. В этом контексте свадебные перчатки могут сказать: «у меня есть доказательства, что у тебя ничего не вышло, значит, и у меня не получится, поэтому я не стану рисковать» или «ты не имеешь права говорить мне о браке». В любом случае, если эти перчатки и хранились их обладателем как символ любви и семьи, их давно пора было бы выбросить за истощением актуальности.

Близкие, более или менее драматичные, истории сегодня раскрываются почти с порнографической откровенностью. Взрослые люди рассказывают о первой детской игрушке, старой отцовской гитаре или первых фирменных джинсах, вытряхивая архивы своих «чемоданов». Во времена «изобилия» становится значимой сопричастность к «дефициту». Причем, не только материальному, но и культурному, духовному, эмоциональному дефициту. За предметами стоят не только таксономические предикаты — определяющие предмет, но и сложные характеризующие связки суждений. От «это изделие из ткани — детская игрушка» до «этого плюшевого зайца купил дед моему отцу на его пятый день рождения».

«Часы дедовы есть — “Звезда”, им не меньше шестидесяти, но они на ходу и после репассажа. Деда я знал мало — в своей взрослой, сознательной жизни уже не застал, но любил. Остались только часы — это были его единственные часы за всю жизнь. По работе ему приходилось заниматься хронометражем, время было тяжёлое, денег особо не было, да и часов тоже. А ему без них как без рук. Ну и бабушка как-то сказала, пойдём, купим тебе часы. Ну, они пошли и купили. Он их берёг: с работы придет — снимет, и на полочку. А теперь они у меня. Надеваю иногда в выходные — когда дома отдыхаю или на даче, но не работаю, а именно отдыхаю. В них делать-то ничего особо нельзя — старенькие они, водозащиты нет.»

Иметь эмоциональную связь только при таксономических предикатах невозможно. Эту связь создают как раз сложные связки, реляционные предикаты. От того, каким закрепился набор суждений о предмете в прошлом, будет и полярность чувств, с ним связанных — положительные или отрицательные. Нейтральные, как правило, не фиксируются в качестве воспоминаний.

Дэвид Юм выделял два класса восприятия ума — идеи и впечатления. Человек может отображать, копировать или воспроизводить свои чувства и ощущения, вызывая их в памяти, — эти образы и есть идеи. Однако идея (или воображение) не достигнет силы и живости первичных ощущений (живых переживаний) — впечатлений.

«Мне кажется, вещи, которые так бережно хранятся, — крючочки, за которые цепляется память, и которые будят воспоминания, что ли… Взял в руки — возник перед глазами человек, с которым эта вещь связана. Воспоминания имеют свойство тускнеть со временем, становиться несколько размытыми… А вещи-крючочки делают их ярче, возможно…»


При «записи» воспоминания в память той или иной вещи, происходит неминуемое отдаление от ее имманентных свойств — свойств, присущих ей первоначально как вещи/предмету. Вещи не могут нести такой большой груз как человеческие воспоминания без вреда для собственной сущности. Взять хотя бы тряпичного зайца. Вдруг найденная в чулане игрушка становится яркой вспышкой чувств. Ее обладатель погружается во впечатления, переживания настоящего опыта, связанного не с вещью в прошлом, а ведет диалог с собой здесь и сейчас. Вещь лишь виртуальный носитель тех переживаний — проводник. Но что происходит со «старым зайцем», когда о нем рассказали или написали — опыт пережит, воспоминание пере-пережито. Далее заяц может откладываться до следующего воспроизведения в пыль и забытье — туда, откуда пришел. Как и чувства, с ним связанные.

Если это происходит, искажаются прежние связи, казалось бы сильные, искренние, цельные. Вещь доживает свой век в лучшем случае в памятной коробке, ее «дожевывает» время. Поэтому, встретившись со старой вещью, прежде всего стоит понять, какие чувства в нее закодированы, чьи они и почему им нет места в настоящем, а если есть — что мешает реализовать их. Ведь можно хранить вещи, чтобы просто иметь доступный портал в прошлое, или не выпускать из рук, оставаясь, таким образом, всегда немного в прошлом.

«Я разделяю хранение каких-то вещиц родных и вещиц от бывших любовей. Первое для меня словно островок в бушующем море — то, что подтверждает незыблемость, в том числе и меня лично. Для меня сейчас это кофеварка на песке — предмет советских годов, который словно весь мой дом детства. А второе — … раньше я что-то хранила, но в какой-то момент (примерно в 27 лет) всё выкинула и больше уже ничего не храню. Беречь нужно то, что есть, а не воспоминания, материализованные из каких-то вещей.»

Между тем, почти любой предмет можно наполнить новым духом, создать новую ценность для себя и, возможно, близких. Не порождать фантомы, строя «музей восковых фигур», а освободить пространство своей жизни для НОВОГО опыта, впечатлений, ощущений, отношений, вещей и хранить только то, что истинно ценно.

Для вещи это тоже новая жизнь, а иногда и важная трансформация на уровне имманентных свойств. Так старый сборник аудиокассет, собранных в юности, может стать необычным торшером, мамин любимый халат — оригинальной детской игрушкой, забытая отцовская гитара — часами в гостиную.


Это происходит не за счет контейнирования эмоций в вещь, а посредством усложнения связей с ней — развития ее истории, общей истории. Тогда, если оглядеться, найдется новое место и старому зайцу.



Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Наталья Туркина
Kirill Drapkin
Баева Людмила
+5

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About