Create post

Не сахар мужчина

Фото: Настя Обломова
Фото: Настя Обломова

Он был как сказать? Что-то такое маленькое, озлобленное, но без подразумевающей травматической агрессии. Такие в детстве мутузят во дворе себе подобных, но чтоб без сильно заметных синяков. Или бесят воробьев, выбегая из подъезда с криком «Аааа». Вроде бы гнилой, но не до конца. И фамилия — Чулков. Как бы носочное, но не по-настоящему.

Ходил угрюмо, раздражительно отрывая ноги от линолеума высоко, как по болоту.

В общем, не сахар мужчина.

О нем знали только то, что у него все–таки была дочь. Такой маленький намек на живое, заставляющая других обрадовано качать головой. «Ого, он — человек» — думали они, глядя на его ожесточенное стремление расписать давно кончившуюся шариковую ручку — немое насилие стола. Или хорошенько пропитанный десятилетним трудом синий свитер.

И были, конечно, книги. Но тоже, как и все в его жизни, — остаточно. Только переплет. Или, допустим, только обложка. Он их любовно измерял, растягивал, нарезал картон по долевой. Молча тер тряпкой, макая в трехлитровую банку со суспензией.

Ему из жалости иногда приносили пару изживших себя томов какого-нибудь великого. Надменно разглядывал, перебирал страницы почерневшими ногтями, выдыхал маньячно, удлиняя мягкость на конце фамилии: «Гогольь…».Пришел-таки. К нему.

И были, конечно, студенты, то есть мы, но сейчас вот начнешь вспоминать правильное название этого предмета, и только выуживается что последний этаж в дальнем крыле. И что шел он всегда понимающе — последней парой.

Даже имя его не удается точно воспроизвести: то ли Геннадий, то ли Георгий, но абсолютно точно что-то крючковатое, затхлое и бесполезное, как старая брезентовая раскладушка.

Про таких говорят: «он не ест мясо», а потом выясняется, что он не относит птицу к мясному, потому что она летает и не мычит. И в пельменях тоже одна только соя. А колбасу можно после пасхи — раз в год или чтобы горько не обидеть маму. Но все–таки, не смотря на отступления и подпункты, такому человеку своим выбором необходимо терзать остальных. Потому что мясо — это смерть. Это крах и опасность.

Опасностью было и гипотетически возможная передача информации некому врагу. А потому все знания, которые предполагались в учебном семестре перейти в как минимум 25 незрелых умов, были тщательно зашифрованы хитроумной системой из трехцветой бумаги.

Или вот еще: всеми силами воспитать глубокое уважение к технике. А лучше даже не уважение, а преклонение перед ее возможностями. Нет, не просто романтический пантеизм, но борьба по вписыванию его в жесткие современные реалии. Например, Windows 95 нужно было «вежливо попросить работать». Если такого не происходило, то в противостояние вступала «душа» компьютера, чувствовавшая, что ее хотят оскорбить. Так в ходе какого-то бытового конфликта между не поладившими душами экран монитора выдал синий экран, поколебав спокойствие борца за нарушение прав техники в мире людей.

Он долго сидел, в сумерках, прорвавшиеся в кабинет сквозь толстые двойные рамы на окнах, как доктор у постели умирающего, поглаживал старенький системный блок и шептал утешительно: «Ну, ничего, ничего».

Шутить с ним более никто не собирался. Даже обоюдные приветствия сводились к легкому покачиванию головы, но обязательно без слов. А иначе — едкий запах желудочного сока в ответ.

И классный журнал после его рук отдавал чем-то состарившимся, затхлым. Как долго лежащая рыба в магазине, которую так никто и не купил.

Весь как бы законсервированный, но давно. Даже если захочешь — все равно открыть не получится. Заржавело.

***

Как-то раз забилась надежда во всех сразу — выпускной. Прощенное воскресенье перед тем, как навсегда расквитаться с осточертевшими стенами. Концерт с раскрашенной простыней «Выпускники 2005», плачущая классная руководительница в больших очках. Дешевое вино, охапки цветов и старенький магнитофончик с выпадающей батарейкой. И дальше — очередная взрослая жизнь.

Набор чутких сердец в нерешительности топчет линолеум: пригласить ли? Ну, а вдруг? (Есть же, в самом деле, дочь!)

Удивился, но сразу как-то потемнел. Ответил тихо, сипя где-то в гортани, как будто уксус, тот самый, что он пил всю жизнь, наконец-то добрался до адресата: «Не люблю я эту всю самодеятельность. Поют своими фальшивыми голосами — слушать тошно».

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About