Create post

О людях и духах

dddrey
Stanislav Litvakovsky
panddr
Фото:Настя Обломова
Фото:Настя Обломова

Сумасшедшие люди всегда любили меня. Наверное все–таки кто-то в детстве проклял: цыганка или какое-то иное лицо, курирующее потусторонние отношения. Хотя булавка, по логике разрушающая все силы тайных миров и запросто отводящая порчу заботливо на курточке маминой рукой сотворилась, и на портфельчике — тоже, но должного эффекта все–таки не производила. Возможно, просто что духам требовалось что-то повесомее — осиновый кол, вываливающийся из пакетика со сменкой, палица среди учебников по химии, меч-кладенец или веселый Роджер, развивающийся на балконе нашего четвертого этажа в хрущевке около Гаражной улицы. Боевое крещение мне пришлось пройти еще в возрасте дошкольном, а потому особенно восприимчивом. Видя что соседский мальчик умоляющими глазами смотрит на мои формочки для песка, мамы договорились, что мы можем подружиться на время гуляния во дворе. Я перед занятиями в подготовилку, а он — даже не буду предполагать чем. Вообще родители с незнакомыми взрослыми разговаривать запрещали, а вот на детей это правило не распространялось. Считалось, что они по умолчанию безвредные. Да и кому в голову пришло бы, что милый веснушчатый мальчик с веселым помпоном окажется дьявольским отродьем, заставившим играть ранимую душу и доброе сердце в «кладбище»? Улучшив минутку, когда мамы по очереди занимали очередь в мясной отдел, булочную и «Соки-воды» в продуктовой стекляшке, строго на строго запрещая нам выдвигаться из безопасной зоны с песком, маленький деспот мгновенно снес своей лопаткой куличики, которые мы только что построили, и таинственным голосом возвещал: «А теперь будем играть в похороны!». Лепить могилы надо было особым образом, только ему одному, упырю, ведомому. За каждый неправильный экземпляр тварь дрожащая, то есть я, получала лопаткой нагоняй по макушке и попытку исправиться — сделать еще одну, как он выражался «идеальную могилу». Особое удовольствие мальчик испытывал от воздвигания у изголовья всего этого безобразия камешков или стекол от бутылок. Для этого родительский наказ пришлось обходить и обход этот, надо сказать, затянулся почти до следующего квартала, где покорный раб по наводке господина опустошил несколько помоек и выудил настоящее золото — кусок проволоки от шампанского — вещь, в похоронном бизнесе, совершенно незаменимую. Действительно, что значит родительский запрет для начинающего, но внутренне уже вполне закостенелого садиста с уклоном в некрофилию? Что значит порка и другие наказание в сравнении с любовно выстроенной могильной оградкой в песочнице? Пытка закончилась с появлением на горизонте маминого шиньона. Домодедовское, Введенское и Донское ловко снеслись уверенной рукой мучителя, из чего я заключила, что прецеденты все–таки были.

С возрастом любовь ко мне у людей с приветом не пропала, а наоборот, расцвела пышной сиренью, раздобрела в размерах, принимая масштабы совершенно невероятные и даже катастрофические: любовь могла, например, прогуливаться с чем-нибудь тяжелым под мышкой и кричать о конце света, карая несогласных. Не забыв, избрать меня, спешащую на урок по гитаре, в качестве проводника, придерживая за шкирку для верности. Любовь пыталась выпорхнуть с моста, диктуя мне, неудачно проходящей мимо в Университет, свою последнюю волю и наказ держаться подальше от демонов. Одна дама, например, как-то летом ловко отрезала мне путь с Покровки в Хохловский переулок и кровожадным голосом велела посмотреть внимательно: кровит ли солнце и можно ли ей сегодня снять очки? Очки от обычных, само собой, отличались выбитыми окулярами, покрашенными сверху красным лаком для ногтей. Да и сама дама одета была немножко не по моде. Особенно вглядываться в себя заставлял полиэтиленовый пакет торчащий из–под фиолетового вязаного берета. С солнцем ничего определенного не происходило, так что дама безбоязненно сняла очки и рассказала мне по секрету, что позавчера у нее голова болела, когда она пыталась остановить падающий самолет и что я в новостях наверное слышала об этом. Или вот мужчина с выражением лица инопланетянина, который определенно попал на Патриаршие пруды из–за какой-нибудь неисправной гравицапы, вцепился мне как-то в плечо осенним погожим днем и слезно умолял меня найти ему Запад. А было и так, что еду я, такая вся безмятежная и счастливая в Невском Экспрессе прогуливать рабочее совещание, потому что жить-то тоже надо успевать, пусть даже иногда и по средствам левого больничного (спасибо тебе Господи, за он-лайн опции современных технологий). Подходит ко мне дед, с противоположного угла задумавший нарушить мое маленькое счастье офисного планктона, разваливается напротив, ноги возложив друг на друга, и сообщает так по-соседски: «Мне нельзя выходить. Меня там убьют». Выглядывая из–за обложки с портретом Федора Михайловича, и робко интересуюсь, кто хочет убить? Дед невозмутимо отвечает: «Духи». Ага, думаю, наш пациент. Рассказав что-то не очень из этой жизни, дедуля, подмигивая, пытается вступить со мной в сговор, конечной целью которого является дерганье стоп-крана. Он бы и сам дернул, но ему нельзя — у него руки раскалятся. Причина на столько уважительная, что придраться даже не к чему. На вопрос мой, зачем он сел в поезд, дедушка поведал, что сбегал второпях и ночью, в надежде от них, духов окаянных, оторваться. А сейчас он вот буквально минутку назад вышел покурить и увидел одну из этих тварей летящих в окне — рядом летела и его высматривала. Поезд я не остановила, хоть и женщина, нам такое не в первой, но пообещала духам не рассказывать, где дед. Он благодарил и наказал: если вдруг проговорюсь, то сожрет меня дьявол прямо сегодня. Вполне себе нормальное дружественное пожелание на дорогу.

Самое интересное, что сумасшедшие будто специально выискивают меня в разных городах. То ли какой-то злой гном сообщает им о моем приезде телеграммой, то ли почтовый голубь с посланием летит на специально отведенную для шабаша гору, чтобы привести всю нечесть в рабочую готовность: в Одессе после концерта меня поджидал косматый мужчина, сбежавший из психиатрической больницы в тапочках и пижаме, с просьбой купить ему поесть в супермаркете. В Смоленске подкараулило нечто с бородой, но в женской одежде и театральным монологом о бренности жизни. В Феодосии состоялось знакомство с девушкой Аполлинарией, которая утверждала, что одежду ей принесли чайки, а еду — единорог. И что искренне она за меня страдает, потому что мое незнание вселенной в конце концов любую душу убивает.

Про себя я думаю, что городской сумасшедший — это показатель нормального развития мегаполиса. Пока они есть, не так страшно думать, что мы все одинаковые, как карандаши. То есть, все–таки какие-то подвижки в природе существуют: пробуются эволюцией новые методы, новые технологии, как в свое время с динозаврами: вот здесь хвост вырастет, а там вот уши увеличатся. И слава Богу, что есть кто-то, у кого в голове не только покупка нового айфона или поиск нового ресторана, куда пойти вечером с друзьями. Глядя на всех этих параллельных нормальной реальности людей, невольно думаешь, что как же, разрази меня гром, у них все в жизни интересно: раскаленные руки, фольга на голове от космических захватчиков, конец света и единороги, единороги…

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
dddrey
Stanislav Litvakovsky
panddr

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About