О математике, психологии и ранней славе: Роман Трунин ответил нашему редактору Соне Долгих на все вопросы читателей и даже больше.

Соня Долгих. Недавно в твиттере ты написал, что закончил работу над большим текстом, расскажи о нем.

Роман Трунин. Да, последние полгода я с перерывами работал над тем, что принимал за небольшой рассказ, который в итоге вылился в нечто большее. Идея уже давно была, и я не думал, что она меня займет надолго, планировал быстро написать и идти дальше, но текст начал жить своей жизнью и постепенно увлек меня все больше. В результате получилась довольно объемная повесть, больше, чем «Маяк», можно сказать, такой мини-роман. Сейчас он в стадии правок находится, думаю, в скором времени будет готов.

СД. Кстати, насчет «Маяка» — является ли версия, напечатанная в альманахе «Гильотина», окончательной, или в текст вносились какие-либо изменения?

РТ. С «Маяком» вообще очень интересная история. Он постоянно мутировал, и, похоже, тексту это не пошло на пользу. Он попал в руки редактора в довольно неряшливом состоянии, я помню, в каком ужасе был от обилия замечаний Кирилла (главный редактор журнала «Vesalius» — прим. СД). Из текста были вырезаны некоторые сцены, кроме того, я убрал несколько автобиографических элементов, сочтя их слишком субъективными и неиграющими на произведение. Сейчас я думаю, что это был полезный опыт, но не могу назвать повесть удачной, местами она мне нравится, местами она вызывает у меня чувство стыда, особенно первые ее страницы. Не думаю, что я буду пытаться как-то ее реанимировать и исправлять, пусть так останется, это мое первое серьезное произведение, не дебютное, у меня уже были публикации, но совсем несерьезные и детские, по сути. «Маяком» я неудовлетворен и даже перечитывать желания нет, не то, что пытаться исправить. Мне уже тогда не хотелось публиковать особо, если честно.

СД. А с чего вообще началось твое творчество?

РТ. С игры. В буквальном смысле. Оно довольно органично выросло из первых детских игр. Первый мой опыт сочинительства пришелся лет на 7-8, я тогда в первом классе учился.

СД. И когда это переросло во что-то более серьезное?

РТ. Я даже не знаю. Меня как-то почти сразу записали в писатели, каламбурно звучит, но так. Город маленький, событий нет особенно, написали в газете про меня. В школу пришла журналистка, ей, видимо, указали на меня, она взяла интервью, подарила канцелярские товары. Дома где-то до сих пор эта вырезка лежит. Там, кстати, сказано, что тетради мне подарил правнук сказочника Бажова, передал через журналистку, с ним она тоже встречалась, где-то там есть фотография. Потом меня прозвали Писателем и Фантастом. Даже узнавали иногда, врач в больнице, или просто на улице. Я тогда писал про выдуманную вселенную, там обитали разумные динозавры и с ними всякие приключения случались, я даже их имена помню, странные такие, романтические. Потом писал всякие ужастики, про проклятые портреты, оборотней, постапокалиптические разные штуки, про маньяков. Написал рассказ, его отправили на городской конкурс, он занял третье место. Это и была моя первая публикация, в альманахе детского и юношеского творчества. Там же на следующий год опубликовали мою более эпическую вещь, написанную в жанре научной фантастики, это мне уже лет 13-14 было, она заняла первое место. Читал со сцены, пожал руку писателю и еще кому-то. Интересно, что я до этого вообще не читал научной фантастики, и сейчас этот жанр особо не люблю. Искренне надеюсь, что этих экземпляров уже не найти. Лет в 17 стал писать стихи, в огромных количествах, они были плохие, я все удалил, но что-то осталось, пара электронных журналов опубликовали. Я всегда считал себя прозаиком и писал много, но когда я так активно писал, именно тогда это у меня не получалось. Процентов 90 уничтожил, нет больше этого. Там довольно крупные были вещи. С «Маяка» уже другой этап пошел, настоящий.

СД. Ты явно много читал и читаешь. Назови авторов, которые больше всего повлияли на тебя и твое творчество.

РТ. Ой, по-моему, очень сильно Набоков повлиял, приходится что-то вычеркивать из–за него, перестраиваться. Чехов. На него ориентируюсь в смысле лаконичности и глубокого, но сдержанного психологизма. Камю — нулевой градус письма. Венедикт Ерофеев. Саша Соколов. Модернисты, постмодернисты всякие. Хотя я борюсь с этим, попросил не указывать, «Маяк» как постмодернистское произведение. Гессе люблю. Фаулза. Павича. Кортасара. Сейчас я мало читаю, на самом деле, гораздо меньше, чем раньше, хотелось бы больше.

СД. Все время уходит на работу?

РТ. Работа много сил отрывает и времени, я же без выходных. Иногда так бывает, что просыпаешься, сразу садишься работать. Потом уже делать ничего не хочется, думаешь, лучше отдохнуть, фильм посмотреть, потом сидишь в интернете, уже не хочешь начинать, спать же скоро. Потом идешь спать и все по новой. Приходится как-то ломать эти циклы. График еще такой, что у меня утро и ночь только свободные, получается.

СД. Большая часть времени тратится на свои паблики, или на рабочие?

РТ. Своим пабликам я мало времени уделяю, это не является для меня профильной деятельностью. Я писатель в первую очередь, а это развлечение, иногда обкатка каких-то литературных, концептуальных изысканий. Я думаю свести эти два русла, пабликовое и литературное, хочу издать за свои средства книжку, написанную специально для подписчиков «ЧЗЖ». Возможно, они захотят приобрести за небольшую плату.

СД. Больше всего ты известен именно как автор абсурдистских миниатюр, которые публикуются в «ЧЗЖ». Ты конструируешь их для того, чтобы отточить какие-либо приемы, или за этим есть что-то еще?

РТ. Смешно немного от слова «конструирую». Это импровизация в 90% случаев. Пишется за раз и сразу же публикуется.

СД. А что является толчком к написанию миниатюр?

РТ. Иногда просто какая-то идея зажигается, ты думаешь: о, это смешно, необычно, стоит попробовать. Даже не знаю, с чего, это какие-то глубинные процессы, бессознательные. Иногда даже из снов. Мне, кстати, «In vitro», это так повесть называется, приснилась. Мне даже стихи снятся. Я так и записываю их сразу. Не часто, но пару раз случалось такое. Иногда что-то из диалогов вырастает, просто общаешься с друзьями, и начинается развитие какое-то. От безделья не пишу. Я знаю, что подписчики ждут новый пост, представляю, что они хотят увидеть. Это тоже диалог, коммуникация, я хочу, чтобы это органично выглядело, просто такой расширенный вариант общения, а не просто выбросил из головы: нате вам, все равно что делайте с этим.

CД. Кстати, что касается коммуникации. Некоторые твои вещи производят впечатление очень герметичных текстов. Ты сознательно стремишься к этому?

РТ. Какие, например? Мне кажется, я наоборот, стараюсь писать доступно, у меня такой принцип. Я пишу ясно, не напускаю ничего, изредка даже разбалтываю, чтобы не выглядело излишне завершенным. Все строится на логике, есть структура, система.

СД. Взять, к примеру, тот же «Маяк». Да, его можно читать как относительно знакомую историю в духе кафкианского «Замка». Но по сути это довольно непростое переплетение сразу нескольких текстовых пластов / реальностей. Например, само количество повествователей можно поставить под вопрос. «Маяк» герметичен в том смысле, что он сложен для интерпретации сторонним читателем.

РТ. Новая повесть не проще будет. А я боюсь законченных вещей. Прямых вещей боюсь, плоских. Сколько читателей, столько и мнений — этого мало, на самом деле, я хочу, чтобы у каждого была своя интерпретация. Я не настаиваю на том, что есть окончательный вариант, это не головоломка, не кубик Рубика. Я считаю свои работы лишь художественно оформленной интерпретацией, я их пишу как бы в обратную сторону, сначала интерпретирую, потом читаю, а дальше уже в глаз читателя утыкаешься. А где пишу, не знаю. Я ввожу в собственный опыт понятие кибернетики текста. Он не живет своей жизнью, нет, он живет по программе, по алгоритму. Серьезно, я создаю условия, потом наблюдаю, как будут себя вести герои, мне самому интересно. Если я не знаю, что это значит, я отбрасываю, мне самому все должно быть понятно. Потом уже можно из полученных сведений делать правки, например, что-то подогнать, решить, состыковать. Я пытаюсь добиться самоорганизации текста, чтобы он не был отдельным существом, а сразу экосистемой.

СД. Описание напоминает складывание паззлов.

РТ. Если говорить о паззлах, то я тут и тот, кто нарисовал картинку, и тот, кто сделал паззл, и тот, кто его собирает, может, и сам элемент мозаики, чуть-чуть. Который со всех сторон с выемкой, квадратик такой.

СД. Большая часть твоей читательской аудитории сосредоточена в «ЧЗЖ», скажи, они знакомы с серьезной стороной твоей литературной деятельности?

РТ. Нет, не думаю, что сильно, в основной массе не читали. Все думают, я какой-то юморист.

СД. И ты не планируешь выкладывать «In vitro» в «ЧЗЖ», например?

РТ. Отрывок выложил. Репостами буду, если все–таки окажется на страницах Vesalius’а. Полным текстом, мне кажется, проблематично, там много читать, с экрана не каждый решится. Я обязательно дам прочитать кому-нибудь из подписчиков «ЧЗЖ» и друзьям перед финальной правкой, хочу выслушать мнения.

СД. А у тебя есть постоянный критик / критики?

РТ. Нет, наверное, нет.

СД. А есть ли потребность в критике, или ты уже сам научился смотреть на свои работы с другой стороны?

РТ. Да нет, ну как ты на себя с другой стороны посмотришь, лица же не видишь, всегда нужна критика, или зеркало хотя бы.

СД. В прошлом году ты участвовал в томских чтениях. Как тебе такой вариант коммуникации с публикой и есть ли желание повторить подобный опыт?

РТ. Это морально довольно непросто, хотя и атмосфера была неформальная, но все равно много затрат в плане энергии. А еще дорога. Я тогда не очень в хорошем был состоянии, потому что опоздал на автобус, поехал поездом, полдня проторчал в Тайге на вокзале, потом электричкой ехал. Но я бы согласился, это хороший опыт. Правда, выступаю я плохо, ужасно читаю, нервничаю, голос плохой. Было бы что читать, катастрофически мало материалов, которые можно прочесть.

СД. Ну, «Гимн дурака» можно читать, и там даже не на один раз выйдет.

РТ. «Гимн дурака» прямо там и написать можно, загадать строчки и составить.

СД. Неплохой выйдет перфоманс. То, что нужно на литературных плясках. Кстати о «Гимне дурака». У тебя в творчестве очень много экспериментов с формой, а какую роль играет содержание?

РТ. Если говорить о «Гимне дурака», то там сама форма содержание, но это исключение. Мне кажется, с формой уже много экспериментов, мне больше интересен эксперимент с содержанием. Планирую следующую вещь написать просто от первого лица, упор сделать именно на внутреннюю сущность литературной реальности. Так у меня нет четкого разделения, здесь для меня идеальный образ — это лента Мебиуса, у нее нет ни внутренней, ни внешней стороны. Вообще я за то, чтобы привносить в текст математические и физические понятия различные, чтобы можно было говорить о топологии текста, его кибернетике, синергетике, вводить новые приемы, основанные на квантовых процессах, суперпозиции, например.

СД. А как квантовые процессы, например, могут воплощаться в художественном тексте?

РТ. Вот и хочу ответить на этот вопрос. Для меня написание текста это всегда поиск ответа.

СД. Интересно. Это можно считать твоим творческим кредо или методом? Придерживаешься ли ты вообще в своем творчестве каких-либо течений, направлений, концепций?

РТ. Нет, я не следую никакой программе, не пытаюсь создать какое-то новое направление, осмыслить какой-то манифест, я это не понимаю, это очень старо, я не хочу, чтобы на меня вешали какой-то ярлык, говорили, что это вот абсурдизм, это постмодернизм, это там еще откуда-то.

СД. А что ты думаешь о концепции архиреализма?

РТ. Не понимаю и не приветствую. Зачем? Это не нужно, оно совершенно лишнее, текст должен сам говорить за себя. По-моему, у него много общего с эгофутуризмом. Нужно быть или очень большим человеком, чтобы провозглашать что-то такое, или очень эпатажным.

СД. Есть ли у тебя в планах публиковаться где-нибудь помимо Vesalius’а или участвовать в каких-либо конкурсах?

РТ. Да есть, как только соберу необходимый литературный капитал, обязательно попытаю свои силы, постараюсь выйти на новый уровень.

СД. Есть ли в твоем творчестве темы, которые для тебя наиболее важны / актуальны?

РТ. Да, все, что касается психики, когнитивных процессов. На концептуальном уровне — все, что может расширить литературное пространство, вывести его до пределов реального мира. Либо наоборот создать гиперпространство текста, короче, говоря, эксперимент. Большую роль играет тема смерти, разрушения и созидания, потери или обретения своего Я.

СД. Твой интерес к психике —это интерес к этой теме вообще, или ты добавляешь что-то от себя, например, собственные личностные особенности, мировоззренческие установки и так далее?

РТ. Меня давно интересуют особые состояния психики. Я как-то нашел в школе книжку по наркологии, и меня очень увлекло, я сказал себе, что обязательно вернусь к этой теме. И я вернулся, почитал пару книг по психологии, понял, что это совершенно не то, и прочитал все учебники по психиатрии, психопатологии, наркологии, неврологии, что нашел в местной библиотеке, потом прочел все психиатрические монографии, что нашел в публичной библиотеке, читал журналы медицинские, и сейчас, когда вижу, что пишут что-то об открытиях в области нейронаук, нейробиологии, каких-то экспериментах психологических, всегда читаю. Я очень болел не психически, а психиатрически, психиатрия надолго стала моей страстью, думаю, если бы я нормально доучился до 11 класса, а не ушел в техникум после 9-го, я бы взял себе естественнонаучный профиль и постарался бы поступить в мед, наверное, или на биологию. А свои установки я стараюсь не вносить, мне кажется, я могу так разрушить текст изнутри, собой. Я наоборот что-то выношу из написанного собой. Да, это полная эзотерика, но иной раз увлечешься, напишешь, потом прочтешь и думаешь: вот откуда я это взял, это воспринимается как что-то новое. И это очень круто.

СД. Ты говоришь о том, что твои личностные установки могут разрушить текст изнутри. А есть ли что-то еще, что мешает, или наоборот помогает тебе в процессе написания текста?

РТ. Я просто сажусь и пишу, главное, держать в голове, быть хотя бы на пару сцен дальше своих персонажей, но обычно у меня уже есть полная картина в голове. Я пишу по порядку, но сочиняю вразброс, иногда бывает, что появляются какие-то необходимые вставки, они тебе не очень интересны, но я не принимаюсь писать сразу о том, о чем хочу, я постепенно двигаюсь к этому, я очень последователен в этом плане. Бывают моменты, которые хочется упустить, написать и уйти от них, наконец. Поэтому так бывает, что сегодня страницу написал, завтра пять. Писать это работа для меня, сочинять — другое дело, это я люблю, но когда я сажусь, я понимаю, что сейчас будет работа. А одну идею я могу годами вынашивать. У меня уже сегодня в голове идеи для двух романов и повести (двух, одну я так и не закончил, валяется на три четверти написанная), и я знаю, что их напишу и допишу и закончу, и знаю, в каком порядке и когда. Я зануда, я слишком рационален.

СД. Рационален в каком смысле?

РТ. Вообще, по характеру мышления. Есть люди, которые могут создавать течения, завихрения, хаос, ураганы, а я понуро строю какой-то лабиринт в сторонке, и увожу себя все дальше и дальше. А вдруг там тупик или чудовище с головой быка? Но я же сам его построил, справлюсь. Это постоянная рефлексия и интроспекция, я живу у себя в голове, постоянно что-то обрабатывается, распознаются какие-то сигналы, это мешает жить, это ненормально, но я так живу.

СД. Что на твой взгляд важнее —талант или мастерство?

РТ. Талант — это углерод, природа делает из него алмаз, но его еще нужно найти, отмыть, очистить, и это уже мастерство, но я знаю, что есть что-то, что делает из него бриллиант, и это работа. У тебя есть, ты знаешь, что с этим делать, как и для чего. Все это необходимо, все компоненты важны. Природа тоже важна. Вот природа меня особенно интересует в этом плане. Всегда есть что-то невыразимое, божественное, если хотите, или волшебное, не суть, это не религиозный или мистический дискурс, речь идет просто о среде, нужно чувствовать время, пространство, аудиторию, все то, к чему ты можешь и должен приспособиться, а развить никак не в состоянии. Это интуиция.