Не особо люблю Москву. В том числе и за то, что в метро часто дует ветер, и нужно кутаться в шарф, даже когда на улице тепло. Но бывать там по разным делам все равно приходится.

Недавно я снова оказался в столице. Спустился в метро и поехал по адресу. Глядя сквозь надпись «Не прислоняться» на свое отражение, я вдруг вспомнил то, что случилось 17 лет назад. Когда я был безбородым щеглом и приехал в Москву в надежде заработать.

Тогда я был вздорен и резок, и к посторонним относился строго. Была весна, как сейчас. Время шло к полуночи. Я возвращался с очередной халтуры, усталый и с прогрессирующей простудой. Мы вместе с толпой ехали на эскалаторе с кольцевой на свою ветку, когда я услышал пение.

Бывает, что вечером в метро включают репродукторы с музыкой, но пение звучало не так. Похоже было, что какая-нибудь женщина поет на платформе. Я заметил, что другие тоже вертят головой, ищут источник звука.

Когда мы выехали наверх, я лениво повертел головой. Слева никого не было. А справа я увидел парня неизвестно какого возраста. Он стоял в самом углу, как-то вжавшись в него спиной и задом. Но лицо его держалось прямо, и глаза смотрели на нас, поднимающихся на платформу. Смотрели не отрываясь, но как-то и украдкой, будто стесняясь. А голос у него был звонкий и мягкий. Он пел «Зима-холода», но не как в оригинале, а воздушно и печально, что ли.

Может, потому, что песня эта звучала из каждого утюга, никто не ахнул. Я тоже не ахнул и машинально прошел мимо, потому что денег давать в переходах не привык. Я встал у края платформы ждать поезда. Вдруг я снова услышал его пение, и меня как пронзило. Я не знал, что мне делать. Дернулся обратно, вышел за колонну и сделал несколько шагов назад. Потом остановился. Потом задумался. Пение стихло. Подошел поезд. Я еще поколебался, потом зашел в вагон.

Я был в совершенном смятении. Когда я очухался, оказалось, что следующая станция — моя. Я встал и прошел в край вагона к двери, чтобы не пропустить остановку. Прислонился к приступочке и посмотрел направо, на стекло. Там, где отражались глаза, было какое-то мутное пятно.

И через 17 лет, глядя на себя, уже не такого молодого, в стекле вагонной двери, я снова вспомнил о том парне, который пел про зиму и холода. И я подумал: может, это и хорошо, что я тогда оказался в таком смятении и не разрешил его ни в какую сторону. Может, такие эпизоды, оставшись с нами, помогают кое-что понять.

Поезд остановился на моей станции, я вышел и двинул к эскалатору. Весной в метро опять дул ветер, поэтому я потуже завязал шарф.