Ещё задумывая журнал с разборами стихов, я хотел примерно раз в четыре публикации украшать его обзором работ известных литературоведов. С радостью исполняю свою задумку. Начать решил с текстов Михаила Гаспарова.

Хочу прежде заметить, что мой обзор-отклик не предполагает детального анализа концепций и методов Гаспарова — хватаю по верхам. Тем более, что детальный анализ займёт много места (вам придётся читать длиннющий текст) и моего времени (а я пока не вижу необходимости). Например, его книга «Современный русских стих. Метрика и ритмика» очень интересна и заслуживает специального разговора. В нынешнем тексте я сосредоточусь на монографических разборах отдельных стихотворений.

Гаспарова интересуют не только признанные шедевры. Во-первых, не только признанные. Например, для него важно вернуть читателям имя Марии Шкапской, которую и современники не очень ценили, по словам исследователя, а уж потомки и вовсе позабыли. Во-вторых, не только шедевры. Гаспаров настаивает, что «обычные» стихотворения тоже заслуживают внимания, а уж научному разбору они поддаются точно так же, как и шедевры. Но в «обычных» можно лучше увидеть тенденции русского стихосложения вообще, всё-таки каждый шедевр сам по себе.

Гаспаров очень просто показывает преимущества филологического анализа и его пользу. В начале разбора стихотворения Фета учёный говорит, что обычно это стихотворение считают «простым». Пускай. Но тогда следующей мыслью будет не: «над чем тут думать, оно же простое!», а «почему оно кажется нам таким простым?»

Хотя, может, и не надо этих разборов? Если поэт наш современник, возьмём да спросим его самого! Но потому филолог и полезен, что о стихах поэта он знает больше, чем сам поэт: за счёт применения методов к разбору отдельного текста, всего творчества одного автора, поэзии определённой эпохи или нескольких эпох, благодаря установлению тенденций, закономерностей и тэ дэ. Это и оправдывает работу исследователя, потому он и нужен.

Мне нравится, как Гаспаров подаёт филологический разбор — как способ научиться читать. Совершенно верно, читать мы едва умеем, если под этим иметь в виду понимание, а не складывание написанных закорючек в слова. Учёный говорит: наука не научит нас писать великолепные стихотворения, но можно научиться хотя бы читать. При этом он изящно показывает роль научного метода:

«Не нужно думать, будто филолог умеет видеть и чувствовать в стихотворении что-то такое, что недоступно простому читателю. Он видит и чувствует то же самое, — только он отдает себе отчет в том, почему он это видит, какие слова стихотворного текста вызывают у него в воображении эти образы и чувства, какие обороты и созвучия их подчеркивают и оттеняют».

Здесь самое время заметить, что Гаспаров не раз напоминает: разбор (или анализ) — это одно, а трактовка (или интерпретация) — другое. И филологу желательно отдавать себе отчёт, когда его из разбора несёт в трактовку, то есть в размышления о том, какой именно таинственный смысл заложен в той или иной строчке, а то и вовсе в оценки, хорошо стихотворение или дурно.

В своих разборах Гаспаров проходит по трём уровням строения текста, напоминая, что их выделил Борис Ярхо в 1920-х годах:

1) звуковой (в него входят метрика, ритмика, рифма, строфика и собственно фонетические явления: аллитерации, ассонансы и тэ дэ);

2) стилистический (в него входят лексика (слова порознь) и синтаксис (слова в сочетаниях));

3) идейно-образный (идеи, эмоции, образы, мотивы).

И очень удобно разбирать стихотворение, просто пройдясь по трём уровням и собрав всё, что попалось. Если вы студент филфака, и на зачёте или экзамене вас просят рассказать о стихотворении всё, что вы в нём видите и слышите (но только это! Без контекста и биографии), можно дать неплохой ответ, разложив свои наблюдения по этим уровням. Гаспаров приводит подобный выдуманный кейс со студентом и обозначает три подхода к анализу текста:

1) от общего впечатления («я смотрю на стихотворение и стараюсь дать себе отчет, что в нем с первого взгляда больше всего бросается в глаза и почему»);

2) от медленного чтения («…останавливаясь после каждой строки, строфы или фразы, и стараюсь дать себе отчет, что нового внесла эта фраза в мое понимание текста и как перестроила старое»);

3) от чтения по частям речи («выписываем из стихотворения сперва все существительные, потом все прилагательные, потом все глаголы. Из этих слов складывается художественный мир произведения: из существительных — его предметный (и понятийный) состав; из прилагательных — его чувственная (и эмоциональная) окраска; из глаголов — действия и состояния, в нём происходящие»).

В пункте о медленном чтении Гаспаров снова напоминает о границе между разбором и трактовкой: «…речь идет только о словах текста, а не о вольных ассоциациях, которые могут прийти нам в голову! такие ассоциации чаще могут помешать пониманию, чем помочь ему».

Сказанного уже достаточно, чтобы лучше отвечать преподавателям, если вы не слишком пока успешный студент-филолог, или лучше видеть красоту поэзии, если вы просто любите читать, но со стихами отношения пока трудные. Гаспаров делает интересные наблюдения в анализируемых стихах, показывает тонкие приёмы, и всё же в первую очередь я отмечаю именно эту простоту: две-три простых триады в качестве принципов вдумчивого чтения — и вуаля! Упростить сложное — это делает как раз поэзия, и тексты Гаспарова, таким образом, сами к ней близятся.

Назову ещё пару приёмов, которыми пользуется наш автор. Во-первых, детально сравнивает редакции одного текста. Сами понимаете, чего можно достичь таким методом. Во-вторых, пересказывает стихи прозой, так сказать, выделяет фабулу. Как вспомогательный приём на определённом этапе анализа это довольно интересно. В-третьих, пару раз я встретил предложения читателю выполнить упражнение. Это и мило, и забавно, и полезно.

Отмечу и парочку не приёмов уже, а принципов. Лично мне очень близко, что Гаспаров ищет контрасты и подчёркивает их. В частности, этого много в тексте о Пастернаке. С другой стороны, Гаспаров стремится увидеть паттерны поэтической работы — например, в тексте о Цветаевой. Это уже, как вы поняли, не монографические разборы отдельных стихотворений, а привлечение множества стихов одного автора. А ещё Гаспаров оставляет шанс пустотам в своих разборах. Он не стремится непременно причесать всё своим аналитическим плугом и понимает, что всегда может выбиться какой-нибудь вихор. От этого анализ не становится плохим.

Самое же главное, что за исключением почти случайных, кажется, штампованных выражений типа «трагедия миновать не могла» и «диктует время», Гаспаров рассказывает о стихах и поэтах очень интересно, со вниманием и любовью. В следовании методам он строг, но не сух. А в текстах более публицистических, нежели филологических (о Маршаке, Семёне Кирсанове, Шкапской), даже и не строг.