Летом 2018 года специально для «Теорий и практик» я собрал подборку книг, так или иначе рассказывающих об образовании, которые должны быть интересны и студентам, и прогрессивным педагогам. Материал был опубликован на сайте издания. С разрешения редакции публикую статью с расширенными комментариями к каждой книге.

Теория образования

«Педагогика угнетенных» Паулу Фрейре

Написанная полвека назад работа бразильского ученого, предназначенная, по его же словам, для «радикалов», стала одной из «программных» в критической педагогике. Угнетенные здесь — не только те, кто по разным причинам не имеет доступа к нормальному образованию (Фрейре сам обучал малограмотных крестьян, пока писал книгу, и всю первую главу, вооружившись научным материализмом, говорит о преодолении постоянного угнетения одних другими). Это еще и обычные ученики/студенты в «стандартном» учебном заведении. Автор сравнивает учителей ни много ни мало с некрофилами, потому что они умеют говорить только о том, что уже застыло и перестало развиваться; учитель — такой же угнетатель, требующий к себе (часто неоправданного) уважения, подавляющий инициативу ученика и представляющий реальность как нечто «систематизированное и предсказуемое»; ученику такая реальность, конечно, интересна в меньшей степени.

Выводимые здесь постулаты порой звучат как нечто само собой разумеющееся, и уж пора бы: обучение состоит из актов познания, а не передачи информации; обучение возможно лишь тогда, когда изучаемое приобретает личностный смысл; зубрежка лишает учеников способности мыслить… Да, это давно прописные истины, но еще совсем не наши достижения. Фрейре при этом вполне в революционном духе обращается совсем не к учителям, а к ученикам; систему должны менять именно они.

Цитата: «Точно так же, как педагог не может разрабатывать программу для людей, так и исследователь не может разрабатывать “путеводители” для исследования тематической вселенной, отталкиваясь от принципов, которые предопределил он сам. Как образование, так и исследование, существующее для его поддержки, должны быть “сострадательными” видами деятельности, в этимологическом смысле этого слова. Другими словами, они должны включать в себя общение и совместный опыт существования в реальности, которая воспринимается во всей сложности ее постоянного “становления”».

«Пятьдесят современных мыслителей об образовании»

Эдакая хрестоматия, которую начинающий изучать педагогику может использовать как список всей «начальной» литературы. Тут собраны и практики, только-только разбирающиеся с человеческой психологией в начале XX века, и великие философы этого же столетия, и нынешние профессора-социологи, разбирающиеся с системой образования на местах: Мартин Хайдеггер, Джон Гудлэд, Пьер Бурдьё, Анри Жиру и другие. Тут не про образование в школе или в университете, а про образование вообще как идею.

Каждому мыслителю посвящено небольшое эссе, в котором кратко изложены его биография и основная идея, которую он и развивал последовательно в течение всей жизни. Вы читаете, выбираете того, кто больше импонирует, и, следуя приведенному списку, ищете уже более специальную литературу по этому автору. Еще полсотни других авторов представлены в сборнике «Пятьдесят крупнейших мыслителей об образовании»; составители делают множество перекрестных ссылок между двумя этими книгами.

Цитата: «Кляйн и Айзекс сходились во мнении, что внутреннее супер-эго можно смягчить терпимостью, однако излишняя толерантность порождает в ребенке чувство вины (такое замечание Кляйн сделала после визита в Мэлтин Хаус вскоре после прибытия в Лондон). Необходим баланс между полной свободой выражения — и ограничением этой свободы, к такому выводу пришла Айзекс».

«Открытый доступ к науке» Наталии Трищенко

Кратчайшая (на 100 страниц), но весьма содержательная история того, как научные открытия постепенно должны стать достоянием не только строго определенного и, как правило, закрытого сообщества, но и вообще всех нас; и еще — про то, почему в бесплатном чтении и скачивании серьезных монографий нет ничего плохого.

Во-первых, у граждан есть элементарное право на знание, во-вторых, государство финансирует академические исследования на их налоги. Ну, а в-третьих, это помогает и самим ученым. Самые престижные научные журналы не разрешают выкладывать опубликованные у них статьи в сеть, и в итоге их цитируемость снижается; к примеру, цитируемость работ ученых МГУ «составляет 12% из ста возможных» — потому что их просто не найти в сети. К 2020 году в Евросоюзе уже закреплено, что результаты «всех научных исследований, проведенных за счет государства», должны быть в открытом доступе. Посчитано, что это не просто окупится, а принесет прибыль — ведь молодые ученые получат больше информации, что поможет им сделать больше новых открытий. Говорить про «недоверие к информации в открытых источниках», кстати, уже неуместно: есть исследования, показывающие, что Википедия превосходит в точности Энциклопедию Британника; или вот Перельман — опубликовал же свое доказательство гипотезы Пуанкаре на бесплатном архиве электронных публикаций.

Цитата: «По сравнению с научным изданием расценки на медиаматериалы кажутся очень демократичными: Джордж Монбио в статье “Помещики в науке. Как научные издания получили феодальные права?” пишет, что один фунт стерлингов, уплаченный за доступ к Times и Sunday Times Руперта Мердока, дает возможность за сутки прочитать и скачать любое количество статей, а ученому, пришедшему на сайт одного из крупнейших научных издателей, придется заплатить за каждый материал, который он захочет изучить».

История университета

«Университет и город в России (начало XX века)»

Составители этого сборника исследований утверждают, что в истории университета как институции невозможно обойтись без истории отношений городов и их университетов. «Университет — это городское изобретение», он в принципе не может существовать без городской инфраструктуры. Значит, и искать, «откуда ноги растут» в обустройстве нынешних вузов, надо и в социокультурной истории города и его жителей. Особенно это касается российских преподавателей, которые, в отличие, например, от немецких коллег, не разъезжали с курсами по городам империи, а закреплялись за определенным местом, где и проводили всю жизнь.

В книге рассказывается о жизни университетов в Петербурге, Москве, Казани и Тарту в начале прошлого века. Здесь и про сугубо «внутренние» университетские дела (как преподаватели зарабатывали на жизнь, кроме штатных ставок) и про оппозиционные настроения студенческой братии. Наименее наслышан читатель, скорее всего, будет о казанских университетах, но и там происходила весьма активная студенческая жизнь.

Цитата: «В марте 1913 года Казанская губернская земская управа отправила запрос губернатору о политической благонадежности лаборанта магнитно-метеорологической лаборатории университета Ивана Картиковского, принимая его на работу заведующим метеорологической сетью губернского земства. Губернатор в свою очередь запросил жандармское управление и полицмейстера, получил ответ, что И. Картиковский когда-то учился в Московском университете, затем был выслан в Нижний Новгород за участие в студенческих беспорядках, затем поступил в Казанский университет. В целом же он характеризовался положительно, поэтому губернатор дал разрешение принять его на работу».

«Академическая харизма и истоки исследовательского университета» Уильяма Кларка

Уильям Кларк останавливает внимание на тех вещах, об истории которых мы бы вряд ли стали задумываться. Начиная с позднего Средневековья, он исследует, как из (почти) полностью устной академическая культура перевоплотилась в письменную (говоря шире, как визуальная модель восприятия стала преобладать над оральной, аудиальной и тактильной). То есть буквально: когда и почему лекции стали записываться (а всегда ли это были лекции?); студенческий экзамен стал содержать письменный ответ; а магистранты, аспиранты и доктора наук стали должны писать диссертацию. Более того — в какой момент в университете появились уставы, письменная отчетность о занятиях и досье на студентов и преподавателей? И самый больной вопрос: как получилось, что главной характеристикой хорошего профессора стало количество его письменных (то есть опубликованных) работ?

Как ни странно, корень всей этой «бюрократизации» образовательного процесса — рационализация. Три-четыре столетия назад, когда господствовали государство и церковь (а не государство и общество), и учеными становились либо теологи, либо правоведы, рационализация была призвана постепенно покончить с традициями откровенного кумовства и фаворитизма среди «высшей профессуры». То есть нужны были средства, с помощью которых профессор мог бы «объективно» доказать свою состоятельность. Вот они, достижения прогресса: Отчетность и Публикации.

Цитата: «Пока не сложились режимы исследовательской деятельности, свойственные эпохам Просвещения и романтизма, типичный образец научной продукции, например, в сфере классических языков, принимал одну из двух крайних форм. С одной стороны, ученые постоянно цитировали классических авторов, таких как Цицерон, а также, ради усиления красноречия, то есть для демонстрации стиля, их тексты. Или же, с другой стороны, демонстрировали собственные таланты посредством исправления или толкования чрезвычайно запутанных, искаженных либо неясных отрывков из тех или иных текстов, знаменитых или малоизвестных. В любом случае смысл заключался в демонстрации, а ключевой была виртуозность как таковая».

«Университетское пространство и его обитатели» Ирины Кулаковой

Не научпоп, а настоящее научное исследование о том, как учрежденный Екатериной II Московский университет менял городское культурное пространство во второй половине XVIII века — и наоборот. Не будь это первый вуз европейского образца в России, монография получилась бы о «духе времени» москвичей указанного периода: здесь и про букинистические магазины, и про литературные кружки, и про Ботанический сад, и даже про то, как россияне реагировали на вести о том, что Земля вертится вокруг Солнца в числе еще многих тысяч таких же планет.

Но все–таки это не только о «повседневной жизни москвича» — это, по сути, история зарождения российского образования в момент, когда «роль науки, учения как особой сферы деятельности пока не осознается». Русские, перенимая зарубежный опыт, размышляют, где вообще следует разместить университет и как он должен выглядеть; где лучше жить преподавателям и студентам; какие науки должны быть в программе и как их надо изучать. Ну и главное — как вообще смотреть на студента: держать его в строгих ограничениях или предоставлять свободу мысли и творчества? Огромное, больше тысячи, количество ссылок, по которым можно дальше раскапывать тему.

Цитата: «Неохотно отпускали и на жилье на квартиры: нужно было прожить в университете 1-2 года, чтобы заслужить доверие начальства, и только потом получить позволение жить на квартире (или “на уроке”) с получением жалования “в руки”. М.П. Третьяков, живший на Таганке, совершал ежедневные переходы в гимназию, причем должен был выходить из дому задолго до рассвета, т.к. учеба начиналась в 8 часов. Выход для 14-летнего мальчика нашёлся: устроившись писцом в университетскую канцелярию, он “почивал в самой канцелярии”».

Университет на практике

«Зачем нужны университеты?» Стефана Коллини

Профессор Кембриджского университета возвращается к этому вроде бы банальному и риторическому вопросу по двум причинам: деятельность любого вуза оценивается сегодня с экономической точки зрения; гуманитарные науки поддерживаются, по тем же причинам, сильно меньше, чем новые технологии или медицина. Коллини рассматривает историю университетов с XIX века — именно тогда они стали такими, какими и остаются по сей день, и с того же времени их задачи становятся все более разнообразными и размытыми.

В итоге университет становится целым городом, где победы футбольной команды ценятся не меньше новых программных разработок. А государственное финансирование зависит от того, каков вклад конкретного вуза в национальное экономическое благосостояние (отсюда и система рейтингования, которая способствует страшной бюрократии в области; отсюда и слабый интерес к специалистам-гуманитариям). Доктору филологических наук Алексею Любжину, который рецензировал книгу после ее выхода, многое в ней «показалось описанием современной ситуации с высшим образованием в РФ»; ну еще бы.

Цитата: «…порой утверждается, что нет причин, по которым те, кто сами не учатся в университете, должны своими налогами покрывать часть затрат на студентов. Но это означает, что университетское образование и все, что их него проистекает, рассматривается в качестве исключительно частного блага. Я могу принять решение не заводить детей, однако я рад покрывать часть расходов роддомов, начальных школ и т.д., поскольку хочу жить в обществе, в котором есть культура поддержания подобных вещей».

«Социология интеллектуальной жизни» Стива Фуллера

Ехидный социолог и философ Стив Фуллер, известный противоречивыми высказываниями и обобщениями, проводит черту между академиками и интеллектуалами — отдавая предпочтение сами понимаете кому. Почему? Потому что академики (это не только крупные ученые, но и любой преподаватель и аспирант) занимаются лишь воспроизведением знания, каждый раз упаковывая его в новую коробочку. Тогда как понятно ведь из истории, что люди, сделавший наибольший вклад в научный прогресс, как раз сомневались в прописных истинах своего времени. Академик же не может сомневаться в системе, потому что так он рубит под собой сук — в отличие от интеллектуала, свободного от правил восхождения по карьерной лестнице.

Так что же делать? Избавиться от костенеющего академизма. И с этим сам Фуллер справляется лучше всего — не в том смысле, что пишет просто и легко, а в том, что защищает знание, полученное неакадемическим путем. Будто лишь ради иллюстрации «полезного сомнения» он критикует целый ряд мировых ученых; не слишком подробно останавливаясь на каждом, как бы только желая, чтобы мы взглянули на них под другим углом. В последней же части он и вовсе защищает «импровизацию» как метод выдвижения новых идей и теорий; сегодня планка для новых гипотез так высока, что доказательство следует до самого ее озвучивания. Почему бы не сделать наоборот? Ох как рискованно; но именно на «интеллектуальный риск» Фуллер нас и толкает.

Цитата: «Для наивного наблюдателя интеллектуал и академик очень похожи. Оба много говорят, бурно жестикулируют и плохо одеваются. Большая разница между ними, однако, заключается в том, что интеллектуалы действительно заботятся об идеях и знают, как их эффективно использовать. Идеи могут быть переданы посредством различных медиа разным аудиториям в любой допустимый момент времени и в любую доступную точку пространства. Если вы не можете передать нечто таким образом, значит, либо вы не такой уж интеллектуал, либо то, что вы пытаетесь передать, навряд ли является идеей. Тогда вы прессагент, продвигающий политическую программу, предприниматель, рекламирующий продукт, или академик, делающий карьеру».

«Модель Нового американского университета» Майкла Кроу и Дэбарса Уильяма

Проработав с десяток лет в Колумбийском университете (входящем в Лигу плюща) и став там старшим проректором, Майкл Кроу переходит на работу ректором Университета штата Аризона — главном вузе в штате, но ничем не примечательном в масштабе страны. Используя набранный опыт и отталкиваясь от негативных черт институтов «золотого стандарта», он придумывает ту самую «новую модель», которая сделала его известным на весь мир.

Главным тезисом и «претензией» Кроу к университетам Лиги плюща стал их необоснованно высокий проходной барьер, который поддерживается в «гонке за престижем»; это же стало одним из новых принципов работы в Аризоне. Кроу значительно расширил возможности учиться для людей с небольшими финансовыми возможностями — заметив, что у таких студентов мотивация к учебе как раз зашкаливающая. Еще два основных «поворотных» момента: устройство университета по принципу федерации — без строгой иерархии, с большой автономией у каждого подразделения; размытие границ между дисциплинами, а иногда и вовсе их соединение, что способствует новому, прогрессивному взгляду на привычные вещи. Собственно, 6 из 7 глав книги авторы исследуют мировой и американский опыт, который и натолкнул их на эти конкретные тезисы; последняя глава посвящена тому, как их удалось реализовать в Аризоне. Единственный минус книги: написана она как бы постфактум и рассказывает, зачем нужны были изменения и почему с ними стало лучше; однако, пожалуй, не хватает практических советов — реорганизовать университет на 70 тыс. студентов, думается, не так просто.

Цитата: «Университет штата Аризона — государственный исследовательский университет полного цикла обучения, качество работы которого измеряется не числом тех, кого он отсеял, а числом тех, кому он дал возможность получить образование, и их образовательными достижениями».

«Университет. Руководство для владельца» Генри Розовски

«Владелец» здесь — скорее пользователь, тот, кто непосредственно связан с университетом: студенты, преподаватели и администрация. Именно на такие три части книга и разделена. Неизвестно, читается ли «Руководство» как руководство в самой Америке, но для русского читателя (и особенно вузовского сотрудника) это нечто вроде обмена опытом: а как у них? Розовски, имеющий опыт работы деканом в Гарварде, разъясняет, что для американца значит «широкое общее образование», чем «младшекурсники» отличаются от «старшекурсников» (и кто они такие), как проходят выборы кандидатур на постоянную штатную должность в университете (это важно, потому что каждая такая должность «требует дополнительно 2 млн долл. чистого капитала»: зарплата, социальные льготы, кабинет и пр.), ну и из чего, собственно, состоит работа декана. Здесь есть даже главка «Упадок сил, зависть и прочие страдания».

Розовски, в отличие от многих других авторов в этой подборке, не критикует текущее положение вещей, тепло отзываясь о родном Гарварде (а частенько и просто нахваливая свой университет). В конце Розовски представляет несколько эффективных принципов управления вузом, первый же из которых звучит так: «Не все то улучшается, что становится более демократичным» (где он говорит, что передача студентам все больших возможностей самоуправления часто ни к чему хорошему не приводит). Словом, не для «радикалов» книга.

Цитата: «Многие питомцы Гарварда стали процветающими бизнесменами. Университет неизменно следит за теми, кто достиг финансового успеха, заставляя их свидетельствовать почтение к alma mater в материальной форме. И поскольку их достижения, главным образом, экономические, они благосклонно относятся к этому предмету и обеспечивают для отделения новые профессорские должности. Иногда ими движут прямо противоположные мотивы, которые парадоксальным образом приводят к тем же результатам. Проведя несколько лет в мире бизнеса, эти выпускники убеждаются, что их учили неадекватным и ложным теориям — часто, как они полагают, окрашенным левыми предрассудками. И они хотят спасти будущие поколения от своей участи, для чего и создают новые кафедры, иногда предлагая при этом ярлыки и названия, упоминающие свободное предприятие, делающие акцент на политических исследованиях и тому подобном».

Телеграм-канал «Стоунер»