При той зашкаливающей концентрации абсурда, в которую всякий раз мы погружаемся, включая, например, федеральные каналы, странно, что антиутопия до сих пор не стала самым популярным жанром в российской литературе. Мейнстримовые авторы интеллигентно самоустраняются в прошлое, противопоставляя историческим подменам документальные истории; колумнист Пелевин делает «альтернативные факты» достоянием альтернативной реальности; но мало, страшно мало примеров полноценного художественного осмысления реального человека эпохи Дмитрия Киселева и Петра Толстого. Саша Филипенко пишет громкую и чересчур прямолинейную «Травлю». Игорь Сахновский невнятно высказывается в «Свободе по умолчанию». У Елены Чижовой выходит роман «Китаист».

Действие романа разворачивается в 80-х годах прошлого века. Фашистам все же удалось одолеть советских солдат во Второй мировой, захватить столицу и территорию до Уральских гор: здесь теперь их колония Россия, где все говорят на нем-русском, этакой смеси школьно-немецкого с гопно-блатным. СССР же отстоял землю за Уралом, там жизнь продолжает течь в лучших советских традициях: нехватка нормальной одежды прикрывается лозунгами о лучшей в мире стране. Алексей Руско, тот самый китаист, советский разведчик (по его же весьма сомнительным показаниям), едет из СССР в Россию на историческую научную конференцию, знакомится там с местным неугомонным историком и с его помощью неожиданно находит родственников, которые из–за войны оказались в другой стране (хотя, может, это и не они). А если совсем коротко — просто наблюдает за жизнью граждан профашистской республики и постоянно сравнивает их порядки со своими.

Сразу надо оговориться, что никакой альтернативной истории здесь, конечно, нет. Автора мало интересует, как изменился бы мир при действующей фашистской идеологии (чем в описываемое время занимаются сама Германия, ее союзница Япония или на худой конец американцы — неизвестно). Что произошло бы с Советским Союзом, проиграй он войну, Елену Чижову тоже на самом деле не очень волнует. Ее волнует Россия 2016-го; она ее так пугает, что романную, оккупированную страну писательница делает карикатурным отражением России сегодняшней: речь проректора в научном институте напоминает правительственную риторику, а ведущий новостей говорит как уже упоминавшийся Киселев; население делится на несколько «классов», среди которых самый низкий — «желтые»; власть организовывает подставные митинги, а народ безостановочно смотрит сериалы и ток-шоу (и голосует, у кого из участников отобрать заветный паспорт).

Главный герой все больше ужасается, наблюдая за нем-русским народом, но не понимает, что его советское Зауралье выглядит не сильно лучше: там точно так же выгоняют людей на демонстрации, по телевизору показывают только хорошие новости, а историю переписывают при первой надобности. Да, есть перегибы на местах, думает Руско, зато люди более образованные, не такие агрессивные, и потом — все равны. Словом, две нечеловеческие системы выясняют, какая из них имеет больше прав на существование, — собственно, это и вынесено в аннотацию под историей двух молодых людей, выросших «по разные стороны баррикад».

Так или иначе, высказывание произошло. Автор говорит, что мы снова опасно близки к исчезновению правды как понятия, от факта остается одна его интерпретация («Кто тут агрессор, кто — подвергшаяся вероломному нападению сторона?»). Что наше отношение к Родине вновь становится номинальной причиной для необоснованных преступлений («Но в том-то и дело, что советская душа рассуждает иначе: патриотизм не поддается рационализации»). Что мы так и не научились жить без постоянного внешнего раздражающего фактора («История пишется не врагами. А теми, кто внутри страны»). И что, наконец, мы сами станем персонажами «Китаиста», если не обратим на это все должного внимания.

Но всякое высказывание функционирует по своим собственным законам: будь то речь перед толпой на митинге, колонка в бизнес-журнале, манифест анархистской группировки или литературное произведение. Общественно-полезная цель «Китаиста» не оправдывает тех тривиальных, слабых средств, с помощью которых он сделан. Книга использована как место для сатиры и критики, как инструмент для передачи авторских суждений, но вряд ли эта критика будет иметь силу, потому что дочитать саму книгу до конца оказывается очень сложно.

Череда сцен словно выстроена по образцовой инструкции для написания заметок: один абзац — одна идея. Каждая из них недвусмысленно намекает на те или иные реальные явления, видимо, успешно выполняя авторскую задачу, но при этом оказывается слабо связанной со сценами предыдущей и последующей. Герой перемещается из одной в другую, будто проходя через бутафорские двери: не меняясь ни внешне, ни внутренне. Ему скучно, он бродит по городу и знакомится со случайными людьми, слоняется по квартире и смотрит вместе с сестрой сериал, гуляет и беседует со своим новым странноватым другом Иоганном…

Рассуждают они только о политике, о режиме, об истории, в них почти невозможно разглядеть живых, дышащих людей. И так со всеми: граждане оккупированной России разговаривают как один, в любом из них легко угадывается архетип, и поэтому их как-то не получается ни жалеть, ни порицать. Можно, конечно, представить, что в вымышленной стране люди совсем одичали, но есть ли толк в том, чтобы выносить обществу строгий приговор, отказываясь увидеть в нем хоть какие-то ростки благоразумия? Здесь нет положительных героев: что Руско, что те, кого он на своем пути встречает, одинаково ушиблены системой.

Главный герой (которого, не зная его возраста, можно в равной степени принять и за молодого аспиранта, и за «молодого» пенсионера) смотрит на мир глазами прямо какого-то Горбункова Семен-Семеныча: сначала всем верит, потом их же подозревает в шпионаже, постоянно представляет себя на месте боевых действий, невпопад шутит и слишком много думает; а главное — сам не знает, какое секретное задание выполняет. Найдя через двадцать лет тетрадку со своими записями, Алексей Руско дивится «своей тогдашней наивности», однако в то, что подобный герой может от наивности вообще избавиться, верится с большим трудом.

В любом случае непонятно, зачем нужна была легенда о победивших немцах: Елена Чижова могла бы прибегнуть к другому фантастическому приему и с помощью машины времени отправить Алексея Руско из его Союза в современную Россию. Наша страна произвела бы на него похожий эффект — и очень может быть, что к этой мысли автор нас и подводит.

В романе есть еще множество моментов, которые обращают на себя внимание, но оставляют только вопросы. Скрытая гомосексуальность героя. Встреча Алексея Руско с бывшей «желтой» студенткой оккупированной России Юльгизой Сабировной, когда та спустя время (уже в наши двухтысячные) становится министром культуры. Наконец, истинное назначение странной поездки к соседям непутевого «шпиона» (если это все не было просто сном). Разобраться во всех них под силу, пожалуй, лишь читателю, обремененному нездоровым желанием докопаться до истины. Но от Чижовой и ее героев этим желанием вряд ли заразишься.

Статья написана для портала «Прочтение» и опубликована на сайте издания.