Donate


radio.syg.ma is a community platform for mixes, podcasts, live recordings and releases by independent musicians, sound artists and collectives
Art
Map
Books

«Потерял слепой дуду» Александра Григоренко


Потерял слепой дуду. Александр Григоренко. ArsisBooks. 2016
Потерял слепой дуду. Александр Григоренко. ArsisBooks. 2016

В короткой повести «Потерял слепой дуду» рассказывается о такой же короткой жизни Шурика Шпигулина, который родился в тишине (потому что глухой), и так же тихо, то бишь незаметно, умер (замерз на дороге). За свои тридцать с небольшим, или около того, Шурик, живущий в маленьком то ли городке, то ли поселке, успел жениться, завести дочь, устроиться на завод, развестись, потерять работу, познакомиться с плохими парнями, найти другую любимую, потерять паспорт… Словом, вполне содержательная жизнь, которая в итоге оказалась совершенно бессодержательной: человек много чего пережил, но это его никак не изменило; кажется, он и родился вообще, только чтобы всё это претерпеть.

Говорят, что Александр Григоренко, автор двух мифологических эпосов «Мэбэт» и «Ильгет», совершил впечатляющий разворот к сугубо реалистической прозе. Но это, конечно, не совсем так. В своей последней повести Григоренко вновь рассказывает если не миф, то притчу, и притчевый характер повести виден и по тексту, и по ее объему. Происходящих здесь событий хватит на полноценный роман, в который можно совершать длительные глубоководные погружения. Но автор этого не делает, позволяя себе лишь выборочные остановки на жизненном пути главного героя. То ли он понимает, что прочесть крупный нарратив о такой жизни непутевого было бы не просто изнурительно, а прямо-таки невыносимо. То ли пишет совсем не о жизни, а, извините, о каком-то житии.

Говоря о стопроцентно реальном, узнаваемом и довольно, кстати, заурядном персонаже (то, что он глухой, выделяет его слишком грубо; а то, что простофиля — вообще не выделяет), Григоренко не может обойтись без того, чтобы не превратить это в сказ, легенду или миф. И думается, всё это совсем не оттого, что он не может отвыкнуть от своей мифологической «дилогии» (за это время у автора были и другие публикации). Григоренко хочет, чтобы про его глухого какое-то время спустя тоже пели песенку, как про того слепого, что потерял дуду (эту песенку бабушка героя напевает внуку, а тот впитывает ее, даже не слухом, а скорее тактильно). Поэтому автор не рисует объемного человечка, а вырезает плоскую фигурку, поступки которой прямолинейны и простодушны; такие нужны нам не живыми, а оживленными — в куплетах и преданиях.

В самом деле, как уже было сказано, Шурик, или Александр Александрович, — пожалуй, единственный персонаж повести, который перед читателем вообще никак не разворачивается. Зато на его фоне разворачиваются остальные. Он одномерен и односложен, сцены с ним в главной роли предугадываемы. Зато другие персонажи иногда делают что-то такое, чего мы от них не ожидаем, показывая, что они, как любой нормальный человек, многогранны. Шурик как нечто неизменное, как небо, как колпак, покрывает других героев, копошащихся в бытовой сумятице.

В общем, Шурик, конечно, не просто человек — и это-то сильнее всего расстраивает. Огорчает то, что русский писатель часто чувствует себя неуютно без замаха на эпичность; ему не хватает просто рассказать о человеке, он считает должным еще и дописать для нас выводы; да и вообще героем сделать не человека, а архетип. Поэтому разбираться, кто кого на самом деле потерял в этой повести, не сильно увлекательно: окружающие — своего Шурика, когда тот внезапно, но так запросто оставил земной мир; или Шурик — всех своих покровителей (коими были бабушка, невеста, тетка…), отчего он, может быть, на самом деле и умер. Григоренко транслирует весьма русскую мысль о бесполезности всякого покровительства вообще: сколько ни помогай человеку, написанное на роду возьмет верх.

Это всё правда, но читать «Дуду» интереснее не затем, чтобы уловить авторский посыл (его уловить не сложно), а ради его деревенской действительности, в описании которой как раз нет никакого пафоса. Григоренко показывает трагичность одинокого человека, которого легко представить и в городских условиях, деревня здесь лишь место действия, реальные привычки и говор местных — обязательная часть антуража. Как кажется, у автора нет задачи драматизировать жизнь в деревне как таковую, кричать о том, что она погибает. И потому жители ее, хоть пьют и не работают, не выглядят разговаривающими мертвецами; они живые и объемные, и выступают не в качестве рассматриваемой в микроскоп блохи, а в роли настоящих художественных героев, способных менять ход сюжета, тащить одеяло на себя, обманывать наши ожидания. Вот это и есть настоящий реализм, который часто становится инструментом чуть ли не манифестов, когда речь идет о современной деревне или провинции. Здесь его тоже очень мало, но всё же есть, и как хорошо, что есть.

Sergey Poliakov
Igor Lukashenok
Roza Zaripova

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About