Эссе о явлении Егора Летова народу

«…я там, а вы — здесь. Счастливо оставаться».

Е. Летов

Из интервью «200 лет одиночества», КонтрКультУр’а №3, 1990: «…все мои песни (или почти все) — именно о ЛЮБВИ, СВЕТЕ И РАДОСТИ. То есть о том, КАКОВО — когда этого нет! Или КАКОВО это — когда оно в тебе рождается, или, что вернее, когда умирает» [1].

Никаких биографических сводок — всего теперь вдоволь. Общество любит своих мертвецов. Но когда еще написать о той мощи, которую возможно помыслить целиком только после ее перехода в другое измерение? «Х*й на все на это, и в небо по трубе». Теперь самое время записывать каверы, снимать клипы, строчить посты, таскать по каналам, брать интервью у «друзей» и «коллег» — накормим же каждого желающего разлагающимися останками мертвеца (не имеющего никакого отношения к реальному).

Когда время восторженных рефлексий кончается, впору вооружиться стальной теорией. Как применить ее к тому, что одновременно с легкостью поддается интерпретации и осмеивает ее в ту же секунду, разоблачая как надуманную фальшивку, испорченную игрушку и намеренно засунутое в зубы «понимание»? Политика, коммунизм, нигилизм, атеизм, деньги, сарказм, анархия, панк — какое понятие из этого списка желаете разобрать относительно «творчества» Егора Летова? «Я убил в себе государство». Образов, сотворенных собственноручно и присвоенных кем-то другим — масса: от беспонтового мудозвона до пафосного трагика, от успешного пиарщика до конченого алкоголика. Обращать внимание только на дерьмо — значит, в нем жить. Удивиться, что вокруг есть что-то еще, значит дать себе шанс на маленькую личную настоящесть.

Шаманские танцы на сцене, поиски дурачка, своего двойника, которого нужно во что бы то ни стало прикончить под каким-нибудь деревом в лесу. Взгляд, которым глядят дети и безумные, но ни к первым ни ко вторым Летов не принадлежал. А еще интроецированный образ Христа, мессии, который пришел сказать все на своем языке. Летов во время своих выступлений танцевал так, как говорил Заратустра: «Возносите сердца ваши, братья мои, выше, все выше! И не забывайте также и ног! Возносите также и ноги ваши, вы, хорошие танцоры, а еще лучше — стойте на голове!» [2]. Летов стоял на голове, забрасывал ноги, отрывал куски себя и швырял ими в толпу. Торчащие изо рта окоченевшие от омских морозов конечности истины и просвещений, их безудержный поток в глаза и уши тем, кто хочет только хлеба и зрелищ.

«Людям страшно — у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик» [3].

«Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг». Опыт трансгрессии и деструкции изнутри — необходимые смыслы для частичного понимания того, что делал Летов. «Непрерывный суицид для меня». Не быть в себе, но пребывать вокруг, знать, что против, но не знать, против чего. Это не заигрывания со смертью, не показушная тяга к инфернальности, не инфантильный эксгибиционизм, и даже не испытание себя на прочность. Подобная позиция наоборот взывает к демонстрации собственной мощи, к максимальному утверждению себя как субстанции, как явления. Масштаб же этого явления внушителен: пласты философского и классического литературного дискурса вскрывают себя в текстах Летова, тем самым обнажая внутренний набор культурных кодов, которыми оперировал автор. Благо, до этого далеко не всем было дело, что оставило хоть небольшой зазор в медленно, но верно, движущейся волне популяризации Летова в массах. Этиловую элитарность никто не отменял. «О высшие люди, ваше худшее в том, что все вы не научились танцевать, как нужно танцевать, — танцевать поверх самих себя!» [2].

Мат как хохот, а слово как камень, поэтому мат — выдох, а слово — вещь. Переход в пространство частичных объектов, отсюда нагромождение однородных слов и немыслимый калейдоскоп сравнений и переходов. Депривационная камера, пространство, в которое Летов умел погружаться и которое умел покидать.

Разобрать тексты как откровения блаженного, увенчать околопсихологическими терминами, приправить анально-тщательным разбором музыкального материала — подходящий выход для «празднования» очередной годовщины, отмеченной написанием обязательного текста, посвященного страшному и великому представителю «сибирского суицидального панка». Но «…лучше неуклюже танцевать, чем ходить хромая» [2].

Собраться и распасться, чтобы потом вновь пребыть целиком. Зашифровать себя в лексических конструкциях, чтобы было чем заняться после. Ни вынести за скобки, ни дать определение Летову как явлению не получается. Бытийное гетто — оно везде, а значит «я летаю снаружи всех измерений».

Примечания

[1] Журнал «КонтрКультУр'а». Опыт креативного саморазрушения. 1989-2002. Документальный роман. — М.: Сияние, 2017.

[2] Ф.В. Ницше. Так говорил Заратустра. — М.: АСТ, 2016.

[3] В. Маяковский. Люблю: Поэмы, стихотворения, проза. — СПб.: Азбука-классика, 2010.