Морской бой страшен, когда огромные корабли, словно замки, сталкиваются своими клювами. Некачественный текст пишу я. Текст низкого качества, полный повторов, неточностей. Даже не оригинальный текст, наспех состряпанный, наскоро сбитый. Я пишу этот текст для количества. Этот текст вовсе не стоит читать. Наша жизнь есть дорога или распутье, подобное пифагоровой букве Y. Дайте поэзии, дайте стиха, пустите ток, пустите воду. В поисках времени шарю: крик, ночь. “Looking for satellites” в поисках жабы. Часы отмеривают время. Вставлю сюда фрагмент посторонний, пусть будет. Матинов прислал. Лягу на травы, примну их своею могучею плотью, ноги подъемлю и с шумом из груди воздухи извергну. Ноги обрушу затем я на теплую землю и грохот будет от этого слышен в далёких степях и предгорьях. После на брюхо возлягу, упрусь я ладонями в землю. Буду давить, от себя отторгая праматерь живого, сам поднимаясь и вновь опускаясь, как маятник, мерно. Потом покроется вскоре заморский костюм с начертаньем белых полос и с трилистником также, однако, упорный буду свой жим продолжать и вершить, и пока не свалюсь я в изнеможении, с матерной бранью, не кончу занятий. Далее тулово я оголю и особый надену род кимоно боевого для сильных мужей многомощных. Выйду на бой, на татами, взорвутся арены, со свистом. Будут меня боевые друзья подбодрять, причитая. Бабы горячие, мне обещать не забудут телеса. Груди свои вынимая из легкой одежи, и с воем их прижимая к стеклу запотевшей ограды тончайшей, что отделяет воителей, нас, от презренного плебса. Впрочем, все это да будет во время другое, теперь же, ноги подъемлю и вновь опущу, сокрушая растенья. Воздух со свистом исторгну из тулова, перевернувшись, землю толкая, и потом заморский костюм орошая… Дальше фрагмент про часы: автоматические часы считают даже ночное время вращением колёс, большее из которых тянется тяжестью, увлекая за собой другие колёса. Пальма парит над окном во двор, книги — любителям, позы — поэтам. В поисках времени голодаю: злой, злой. Вышел весной. Чаще всего человек просто накручивает себя. Бывает, впрочем, за него делает это среда. Первый случай со временем сливается со вторым, включается в работу социальное тело, эта удивительная ложноножка, атавизм насекомого мира, перекочевавший в человеческий улей. И вот, наконец, насекомый себя накрутил. Он теперь пестик, тычинка, трутень, самец, рабочий, колхозник, начальник, певец, учёный, художник, писатель, философ, наконец, гений, святой. А что дальше? Прекрасно показано Толстым в «Отце Сергии». Дальше человек либо играет свою роль уже до конца, либо ломает её, словно кокон, уходит. Собственно, только уходя, человек делается человеком. Уходя, по своей, разумеется, воле, вопреки социальному телу. Вы читаете некачественный текст Владимира Матинова, состряпанный наспех, сбитый наскоро, наобум. Человек это асоциальное животное, вот в чем секрет. Писатель должен замолчать, философ перестать философствовать. Но что же дальше? А дальше человек должен стать, собственно, человеком, придумать себя. Впрочем, я отвлекся. Итак, существо — назовем его человеком — чаще всего накручивает себя абсолютно некачественным плёвым текстом. Бывает, впрочем, за него делают это другие. Первый случай со временем сливается со вторым, вступает в игру социальное тело, этот насекомый нарост, так хорошо обыгранный Гоголем в «Носе». Нос и есть социальное тело. Но вот, нос на месте, а значит можно требовать и получать согласно определенному выше. Рабочему — рабочее, телеведущему — телеведущее, женскому — женское, мужскому — мужское, мне -моё. Забронзовел уже пластиковый текст мой, вознёсся пародией на самого себя. Вознёсся памятником самому себе, как ему кажется, а на
Некачественный текст
Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma