Мы вышли с разгрузки уже под вечер. Серега стоял у ворот пилорамы и рукой отряхивал спортивные штаны от пыли. Потом, отряхнув, он выпрямился, смачно харкнул себе под ноги и сказал:

— Погода — говно.

Я кивнул, закончил отряхиваться и устало стоял уставившись в небо, серое и дождливое. Было еще светло. Из–за дождя все штаны у меня были в грязи, а на кроссовках выросла вторая подошва из комков глины. Говорить не хотелось. Руки и спина ныли. Дождь усилился. Серега отошел под крышу, сел на корточки и закурил.

— Дай сигарету.

Серега поднял голову, посмотрел на меня недовольно, потом протянул пачку красного «Максима». Я примостился рядом и щелкнул зажигалкой.

— Ну и дрянь.

— Ну извини, — пробурчал Серега.

Пока мы курили из одноэтажного желтого здания, похожего на ангар, вышел завскладом Андрей и по грязи трусцой побежал к нам, пряча голову под натянутой на затылок курткой.

— Нате, пацаны, по косарю сегодня. — он протянул по купюре каждому.

— Ага…- промычал Серега, убирая деньги в карман, — завтра че, во сколько?

— Давайте в восемь. Больше будет.

— А по деньгам че?

— Ну где-то полтора.

— Ништяк.

Серега встал, выплюнул окурок на землю, он упал в лужу и погас. Я тоже встал.

— Ну все тогда. Давайте, пацаны, спасибо.

Мы пожали руки и пошли в сторону ржавых ворот складского комплекса. Я накинул капюшон. Ноги утопали в грязи, и когда мы вышли со складов на асфальтированную улицу, то несколько минут обтирали подошвы о дорогу и бордюры, а потом обмывали в луже.

— Пошли в «Кружку»? — спросил Серега

— Айда.

На улицах никого не было. Обычно, когда мы возвращались, всегда вокруг кишели толпы народа. Мамы с детьми, школьники, вышедшие на каникулы. Бабушки торговали зеленью. Сейчас, из–за дождя, улица будто вымерла. Только машины изредка проносились мимо, орошая грязными брызгами тротуары.

Серега в такие моменты неизменно выругивался:

-Сука, олень!

Мы медленно ковыляли по узкой пешеходной дорожке. Не знаю, как Сереге, а я сильно устал и идти было тяжело. Как-то даже лень. Хотелось сесть на лавочке, закурить и долго-долго смотреть куда-нибудь в стену. Еще страшно хотелось есть. Серега, словно читая мои мысли, сказал:

— Так жрать хочу.

— Ага.

Пока мы шли я постоянно останавливался на несколько секунд и поправлял штанину своих спортивных брюк. Проклятые три полоски вечно сползали на заднюю сторону икры, хотя должны были быть сбоку. Смотрелось это уродски и я уже сто раз проклял того узбека, у которого их покупал. Я давно хотел их обрезать на шорты или вообще выкинуть, но тогда у меня остались бы только джинсы и шорты. Работать было бы не в чем, приходилось вот так каждые пять минут останавливаться и оттягивать эти полоски на бок. Когда я в очередной раз остановился Серега вдруг повернулся и сказал:

— Да ты задолбал. Че ты как этот. Никто на тебя не смотрит. Как телка.

— Иди в жопу.

— Пошли быстрее.

«Кружка» — самая дешевая в округе пивная, редко пустовала. Когда мы только подходили к девятиэтажке, на первом этаже которой, к недовольству всех местных жителей, зияли вечно открытые двери пивной, то уже слышали дурную музыку и пьяную ругать. Вход в «Кружку» был с торца дома. Подходя Серега полу-кивнул сидящим в черной десятке с логотипом ЧОПа охранникам. Они всегда тут стояли, чтобы разнимать драки до приезда ментов, которые все равно приезжали, если в округе кого-нибудь грабили или били.

«Кружка» была небольшим заведением. Сразу напротив двери, метров через пять, стояла небольшая барная стойка за которой, меняясь, сидели либо старая и некрасивая Катя, либо молодая и все равно не красивая Инна. Влево и вправо от двери были понатыканы пластиковые столики, которыми был не занят только узенький коридорчик от двери к кранам. Самые хорошие места были справа и слева от стойки. Там всегда было полутемно, вокруг никто не ходил, никто там тебя не видел и для того, чтобы попросить добавки, не нужно было вставать со стула — до стойки можно дотянуться рукой. Эти то столы и были заняты какими-то алкашами, когда мы подошли к стойке и разглядели их.

— Инна, привет. Дай мне чешское одно и соленых орешков. — сказал Серега.

— А тебе? — Инна недовольно посмотрела на меня. Она носила розовую майку, которая обтягивала начинающие обвисать груди.

— Немецкое и сухари.

— С тебя 90 — сказала она Сереге, потом поставила стакан с темным на стойку и обратилась ко мне: — с тебя 60.

Мы расплатились и сели у левого окна, оттуда была видна проезжая узкая улочка и вереницы домиков. Эта девятиэтажка, в которой была пивнушка, была редкостью для этого района. В основном здесь были пятиэтажные панельные дома и бывшие общаги, или еще сталинские двухэтажные бараки. Девятиэтажка была квадратной, недлинной, всего в два подъезда, поэтому ее называли «свечкой».

Я буквально упал на пластиковый стул, тот ощутимо подпружинил подо мной. Я сделал большой глоток пива. Холодная жидкость скатилась по пищеводу в желудок, разливая приятную прохладу. Инна поставила на стол пепельницу. Я закурил и провожая ее взглядом смотрел на разжиревшие ноги с проступающими синими венами. Помню, когда я первый раз пришел в «Кружку» было как-то не по себе. Кислый запах разлитого пива и духота не создавали уюта. Так мне тогда казалось. Но это было совсем давно, еще до армии. Потом как-то потихоньку привык, втянулся.

Мы быстро пригубили по первой кружке и взяли еще по одной. Время подходило к шести. С интервалом в несколько минут заходили усталые мужики с мешками под глазами, брали себе две или три бутылки разливного и уходили домой, к женам и детям. У меня жены не было, поэтому я никуда не торопился.

Допив вторую я сходил за третьей, купил сигарет и, вернувшись, закурил уставившись в окно. На светофоре загорелся красный. Две бабушки неторопливо поползли через дорогу. У перехода стол шикарный черный лексус. В этом районе редко можно увидеть такую машину. Я подумал, что, наверно, едут куда-то за город. За рулем сидела молодая рыжая девушка лет двадцати. На пассажирском сиденье был молодой паренек в пиджаке, с какой-то модной стрижкой. Он что-то оживленно рассказывал девушке, та смеялась, красиво так, аккуратно. Не как Инна. Та, когда смеялась, показывала всем ряды кривых подгнивших и пожелтевших от курева зубов. У этой, рыженькой, зубы были в порядке. Она вообще была какой-то маленькой, аккуратненькой, ухоженной, счастливой. Я посмотрел на парня. Он тоже казался аккуратным и ухоженным. Я подумал, с какой-то завистью, что хорошо, наверно, ходить в костюме, ездить на лексусе с такой красивой девушкой куда-нибудь за город, развлекаться с такими же друзьями, пить дорогое пиво. Интересно, он ее парень, друг или брат?

— Санек, че там? — вдруг хрипло спросил Серега.

— Вон, — я кивнул головой в стороны машины, — такие молодые, а уже на «лексусе».

— Да, бляди, — желчно процедил Серега, — мажоры, сука. Я вот тебе отвечаю, они ни дня не проработали. Батя все купил, который в девяностые понапиздил советского добра. Они все–такие.

-Ага, — я вяло кивнул.

«Лексус» тронулся, смеющаяся девочка и аккуратный парень в пиджаке уехали по своим аккуратным делам. Я поправил штанину, натянув сползшие полоски обратно.

Серега был социалистом. Он постоянно грезил СССР, в котором прожил всего несколько лет и из тех, понятно, ничего не помнил. Хотя самому Сереге казалось, что он сильно старше своего возраста. Поэтому он вечно вспоминал, как все было раньше. В «Кружке», к слову, эта тема вообще никогда не теряла актуальности. Железное правило: не о чем поговорить — вспоминай СССР и ругай буржуев. Как-то в канун выборов мы курили с соседом на лестничной клетке. Сосед у меня был студент. Он сказал, что за коммунистов голосуют нищие, потому что в союза они хоть что-то значили, потому что рабочие профессии были в почете. То есть государство уважало этих людей, а сильно богатых особо не было. По-крайней мере «лексус» на улице встретить было нельзя. Они, бедные, чувствовали за собой какую-то силу и признание себя. А сейчас, мол, этого нет. Как хотите, так выкручивайтесь. А потом студент добавил, что коммунисты знают об этом и поэтому делают ставку на рабочих, на бедных. Их много. Они за них голосуют. А им и хорошо, на депутатской пайке в 400 тысяч в месяц.

— А вообще, все партии — говно. И страна эта всегда была нищей, и всегда такой будет. — заключил тогда студент.

— Ну да

— Вот. Так что, голосуй не голосуй, все равно получишь…

— А я и не голосую.

Мы иногда болтали с тем студентом. Потом он переехал. Иногда он рассказывал мне какие-нибудь интересные вещи из истории. Про войну, Сталина. Он учился на истфаке. Тоже, кстати, иногда носил пиджак. Умный пацан.

Мы допили с Серегой пиво и пошли по домам. Особо напиваться сегодня нельзя. По дороге я купил пельменей. Пока я шел из продуктового к своей пятиэтажной общаге, я все думал про тех ребят из «лексуса». Вот как они так? Откуда они его взяли? Чем больше думал, тем сильнее завидовал. Когда я зашел в свою общагу и снова уперся взглядом в обшарпанные стены, харчки на полу и кожурки от семечек, то расстроился совсем. На лестничной клетке знакомые пацаны курили и пили джин-тоник.

— Санек, че такой хмурый?

— Да голова болит.

— На, выпей, че ты, — протянул мне бутылку Никита, семнадцатилетний парень. Он учился в шараге на газовщика.

Я отказался и пошел домой. Поев я завалился на диван и смотрел хоккей. Та рыжая девушка то и дело вспоминалась. У меня девушки не было уже года полтора. В двадцать три уже пора вставать на ноги, а не работать грузчиком на пилораме. Хотя я, обычно, зарабатывал в месяц тысяч пятнадцать. Правда половину отдавал за квартиру. Иногда я думал, что нужно вернутся к родителям в Верхнеуральск. Но там из работы только магазины, да посевная. Я думал о том, чтобы вернутся, уже года два, но так и не возвращался, работая то тут, то там. Золотое время было прошлым летом, мы тогда работали на частной стройке. Я думал отучится на права, но стройку прикрыли через два месяца. Скопленную пятнашку я проедал, пока не устроился по-новой. От этих мыслей стало совсем тошно. Я вышел в подъезд, выпить с Никитой, но они уже разошлись. Расстроенным я вернулся домой и уснул под хоккей.

На следующий день мы отработали на полторы тысячи. В четверг на 800 рублей. В пятницу на тысячу. Все время, что мы работали, я то и дело думал о деньгах, достатке. Как и все, я решил, что если стану богатым, куплю маме то, что она хочет: духи, платье, серьги золотые. Путевку на море. Они были только в Крыму, и то тридцать лет назад. Машину куплю себе. В своих мечтах я руководил нефти-перерабатывающим заводом, строил дома. Да кем угодно, лишь бы деньги были, чтобы также ездить на лексусе, с красивой девочкой, сидеть не в пивнухе, а в пабе. Отдыхать не на пляже местного водохранилища, а на море. Жить нормально. В такие моменты я злился сам на себя и поправлял эту штанину, думая, насколько я уродски выгляжу. В интернете я стал искать другое рабочее месте. Уж что — что, а работать я умел. Я этим с детства занимался. Даже вместо детства. И, однако, я никогда не задумывался о том, что есть правила написания резюме, тактики собеседования, правила внешнего вида. Весь вечер четверга я просидел за компом и просматривал одно за одним объявления о работе. Я подумал, что мог бы устроится менеджером в магазин бытовой техники. «Перспектива карьерного роста» — гласило объявление. Я отправил несколько резюме в «Эльдорадо» и «М — Видео». На всякий случай отправил в «Посуда-центр» и «Metro». В пятницу мне позвонили из «Посуда-центра» и пригласили на собеседование. Не самое лучшее рабочее место, думал я, но все. Зарплата от 15 до 20 тысяч плюс процент от продаж, карьерный рост. Это все равно лучше, чем сейчас. К тому же наконец-то будет повод выбираться из этой части города.

Я подумал, что на собеседование надо идти в хорошей одежде. Идеально было бы выглядеть как тот парень из машины. Солидно и аккуратно. Весь вечер я просидел в интернете в поисках рекомендации по одежде для собеседования. «И, конечно, не вздумайте даже прийти на собеседование в тришках абибас, даже если вы устраиваетесь на склад. Помните, когда вы идете на склад, мыслите вы себя уже завскладом. Надо быть солидным всегда, тогда и люди в это поверят» — писал на форуме какой-то специалист. Я взглянул на штаны, которые висели на стуле, и грустно улыбнулся.

В субботу я надел чистые джинсы, футболку, туфли, взял деньги и вышел на улицу. Погода стояла ясная, но не жарко. Я решил пойти купить рубашку и какой-нибудь пиджак. Разочаровался я довольно быстро. В магазинах одежды рубашки стоили от восьмиста рублей. Пиджаки и того дороже. Облазив несколько я понял, что так они стоят везде. Даже в комиссионке они оказались немыслимо дорогими. Продавщицы уверяли, что у них дешевле всего. Ехать в центр, где магазинов больше, мне не хотелось. Я подумал, что там совсем дорого. На рынок после этих проклятых штанов тоже. По дороге домой я, оббежав весь район, все магазины и один торговый дом, был в растерянности и каком-то отчаянии. Вдруг я внезапно вспомнил, как Серега рассказывал мне про секонд-хенды, где частенько берет себе по дешевке хорошие вещи. Я решил зайти в первый попавшийся. Благо, в нашем районе их хватало. Я подумал, что тут принцип такой же, как у коммунистов.

Я спустился в полуподвал магазина. Запахло стиральным порошком, в глаза ударил яркий электрический свет. В небольшом помещении за партой в углу сидела бабушка и читала газету. По периметру комнаты на вешалках были развешаны самые разные вещи. Я поздоровался и, поймав взглядом пиджаки, направился к ним.

Как только бабуля заметила, что я иду к пиджакам, она вскочила с места.

— Знаете, нам такие хорошие пиджаки привезли, вот этот вот, посмотрите, прям на вас. — она сняла с вешалки серый пиджак, потом, постояв немного, еще два синих.

Долго выбирая в итоге я взял синий пиджак, с виду почти не ношеный, за триста рублей, и белую рубашку за двести пятьдесят. Придя домой я решил примерить обновки. От них сильно пахло стиральным порошком. Я погладил рубашку и, пока орудовал утюгом, нашел небольшую дырочку у воротника. Сначала я немного огорчился, но подумал, что ее, в общем, не видно.

Закончив приготовления я надел джинсы, туфли, рубашку, пиджак и подошел к небольшому зеркалу, которое висело у меня в маленькой душевой, совмещенной с туалетом. Я выглядел по-уродски. Ничего общего между мной и пареньком в иномарке не было. Я смотрел на свою нелепую прическу, по которой сразу было понятно, что я не хожу в парикмахерскую, а просто стригусь наголо раз в два месяца. На руки. Исцарапанные, с кривыми пальцами, уродские. Зубы. Лицо, в шрамах от драк. Кривой нос. Пивной живот. Протертые джинсы. Туфли. Убого. Все это было так невыносимо убого, что мне стало так не по себе, стыдно, грустно. Я пытался вспомнить, видел ли я когда-нибудь своего отца в костюме. Видел. Один раз. На свадебной фотографии. В остальное время на нем был рабочий комбинезон крановщика. Он ему шел. И мне тоже. В нем я не выглядел уродом. А сейчас, в этом костюме, смешном, дешевом, поношенном, я выглядел смешно и нелепо. Если бы сейчас директор этого «Посуда-центра» увидел меня, то сразу опознал бы во мне простого грузчика с пилорамы, который пытается занять не свое место. Может быть мне на роду написано? Пить пиво по вечерам, ездить на автобусе, голосовать за коммунистов. Каждому свое. Ей, рыженькой, лексус и слащавого мальчика, мне — пилораму, пазик и «Кружку». Я злился. Пока я разгружал бревна, носил шлакоблоки, топтал плац в части под Смоленском, что этой рыжей, что ее другу папа купил машину. Дорогой костюм купил. Одеколон. А я поношенный купил. И одеколон у меня дешевый. И, иногда, когда я забываю постирать носки, приходится ходить в грязных, чувствуя этот блевотный запах. Вот и вся разница. Кто вы, кто я. Вот и все.

Всю субботу я, как баба, вертелся перед зеркалом, пытаясь увидеть в себе хоть какое-то подобие солидного человека. К вечеру меня это настолько задрало, что я швырнул пиджак и рубашку в угол, взял немного из денег, отложенных на квартиру и купил себе пива. Всю ночь я, полупьяный, проиграл в контру.

В воскресенье я опять надел пиджак и уже трезво и спокойно убедился, что каждому в этой жизни есть свое определенное место, своя одежда, ниша. Я не рожден для лексусов и пиджаков. И нечего пытаться даже выползти за рамки своего ареала обитания. Это выглядит нелепо. Как накрашенная четырехлетняя девочка. Как мальчик на каблуках. Каждому свое. Мне — пилорама.

Вечером я отдал пиджак Никите. Рубашку он не взял. Сказал, мол, зачем ему рваная.

В понедельник я надел свои тришки и пошел на пилораму, уже не поправляя сползшие полосы. Работы было много. Мы закончили только в семь. Нам дали по полторы. Во вторник и среду работы не будет — поставок не предвидится. Только в четверг.

— На два дня забухать можно, — усмехнулся Серега.

Пошел дождь.

— В «Кружку»? — спросил я его.

-Айда, че, пропьем получку, че мы как не люди.

Мы шли по улице. Людей не было. Серега поругивался на машины. В «Кружке» я от какой-то тупой злобы, зависти, отчаянья, надрался так, как давно не напивался. Меня начало мутить. Серега вывел меня на улицу, подышать. Мы сели на корточки у стены дома, лицом к проезжей части. Я закурил крепкий «Максим», который, сам не знаю зачем, специально купил, хотя деньги были. По улице медленно проехала белая «Ауди», за рулем сидел парень лет двадцати пяти, в костюме. Он говорил с кем-то по телефону.

— Мрази, — кивнул я головой в сторону машины.

— Бляди, — поправил меня Серега, — буржуйские бляди.

Я кивнул в знак согласия, докурил и плевком затушил огонек.