Разночинное общество

Решающим, наиболее острым социальным противоречием всякого общества в его социаль-ном понимании + различия в уровне дохода различных групп людей. Оно определяет их в жестко ограниченные касты, сословия и, что есть наиболее острое противоречия — в классы с неравномерным доходом каждого из н их. Но следует различать то, что в своё время сделало капитализм прогрессивной, в том числе технически, общественной формой, (и изобретено в Тоскане во времена Возрождения) — разделения счетов домашних и предпринимательски. Оно осуществлялось как продолжение сословно-социального строения общества и его завер-шение в наиболее чистом виде, но никогда не проводилось последовательно — частный капитал функционирует под персонификацией, как капитал индивидуальный (или сборно-индивидуальный. Этим определяется его превращено-отчужденная форма, функциональность — погложение индивида его ролью капиталиста, а роли иного — ролью наёмного рабочего, что превращает его в социально Другого, чуждого, поддающегося лишь социальным регуляторам под видом индивидуального интереса, что и породило рынок как единообразие потребностей и денежного обращения. Хотя капитализм и повлиял на земельную ренту, углубил преработку земли, он был естественным продолжением сословных отношений, хотя впоследствии от них оторвался как высшая фаза. Человек получил однобокое развитие способностей, нужных для производства. Классический капитализм существовал до напчала применения электричества и перешел в империализм; эпоха кибернетики служит пределом монопольного распоряжения деньзами. Наступает время господства не денежных, а имущественных отношений, и господствует здесь не столько хозяин, сколько непосредственный делатель, деятельное человеческое существо, в тенденции из персонификации вырабатывающееся в самостоятельную личность. Это означает неизбежность ограничения классового деления (как в западном, так и в освоенном им восточном) вариантах пока что еще до конца не развитым личным интересом и ценностями личности, подчинение её свободе, «опасной», пока индивидуальной, но становящейся общественной необходимости в ограничении классовой персонификации и произвольной идентификации. ВРоссии, как нам представляется, это означает новую ступень востребован-ности личностного, вытекающего из него общественного, и их порождающего и ими порождаемого деятельного начала, «чина», подчиняющего интересам общества чиновника (ранее персонифицирующего землю, страну), и олицетворяющего общественную мощь техники (а не её мертвой ипостаси — имущества) авторитетного (как авторитетен в своём деле и работник) организатора не на основе отвлеченного социального государственного или частного права, а по существу самого дела «чина» самого дела. Классовые (и сословные, чиновные, военные) различия становтся побочными и модифицируются в соответствии с инрересами деятельности не как жесткая социальная структура (превращающая всё в индивид), а система (основанная на элементах) совместности общностей разного уровня — вплоть до вселенной включительно и отдельной личности.

Существенное отличие разночинного общества от общества «среднего класса» заключается в принципиальном отказе от выделения каких бы то ни было запредельных «высших», получающих прибыли и «низших», получающих заработок, в отличие от «средних», ориентированных на доход.Этим становятся побочными любые классовые различия, в том числе и мешающие «средние» как классовые. По существу принцип «дохода» как цельного возмещения затрат и прибытка от личной деятельности в зависимости от знаний, таланта, предприимчивости, умения организовывать заложен и в доходах, и в заработках. Иное дело что доход неотличим от частной, индивидуальной прибыли, а у других — скрыт в как бы «выделенном» индивидульном заработке. Однако история товарного общества показывает, что подобное размывание не абсолютно: классический «дух капитализма» с его бережливостью требует понимания общественной природы прибыли, разделения счетов домашних и предпринимательских; для наёмного работника столетия профсоюзной борьбы также не прошли даром. Иное дело, что принцип частной собственности остается едва ли не главным наследием феодального общества, вообще социальным, а не общественным, регулятором, и масштабы собственности не всегда соответствуют масштабам «персоны», ею владеющим, что превращает её в классовую персонификацию и идентификацию, протеворечащим общественному. Другое дело, что рас-поряжение и управление могут стать основой для личностного роста или уступки значитель-ной части права пользования и даже распоряжения собственности другим.Более общий, все-общий, личный интерес, подчиняющий потребности и подчиненный ценностям как элемен-тарное бытие более общего интереса общества, становящегося свободной личностью, неуклонно побеждает. Это свидетельствует о неизбежности доминирования принципа свободной (а не»опасно»-индивидуальной, оторванной от общества) деятельности уже не в подчиненном технике, а распределяемом труде. Это мы и называем «разночинным» обществом как завершением развития предыстории от земледельческого, технического, социального к общественному бытию человека, расставанием с его преисторией и предысторией. Этим решается немало коллизий старого человекознания: «робинзонада» (Смит) (кто был капиталистом — Робинзон или Пятница? Вытекающий из него парадокс раба и господина Гегеля вместе с негативной диалектикоц от Кожева до Адорно и Жижека — по авторитетному распределению ролей и т.п.

Не только «пролетарский» принцип оплаты затраченного рабочего времени, что характер-но для уходящего в прошлое общества, в котором доминировала экономика, но и личностный принцип деятельности, в котором не распадается социальная и общественная компоненты, а даже общественная подчиняет индивидуальную, как общественного служения требует под-держания достаточно высокого, культурой, общественными отношениями и иными, в том числе революционной борьбой, определяемыми размерами возданяния, делает заработок по существу и по количеству вполне сравнимым с заработком «средних». Нетрудно заметить, что во всех случаях речь идет о характере деятельности человека как личности, её общественной значимости, о разделении видов деятельности, без которой существование общества невозможно, по крайней мере в его основе, если не говорить о становящемся сообществе людей как способе их совместного осуществления свободы и личной жизни. Этот переворот не отменяет общественность, но неизменно назревает, если только группы, заинтересованные в экономическом, знаковом и символическом подавлении и эксплуатации не затруднят его. Подобный переворот уже осуществлялся в истории человечества, когда феодальные отношения родства стали свободными отношениями половой любви и свободного «производства» людей при переходе к отношениям купли-продажи рабочей силы. Могут быть упомянуты и иные перевороты, но главный из них грядет — из средства существования социума человек должен стать свободной личностью общества, не руководимого средством — товарном, но использующего его в общественной форме продукта—из-делия творчества и истории, пойэсиса, что завершит «предыстория» человечества.Человек становится массово ургичен. Товарная форма становится побочной, бухгалтерской функцией.социум становится обществом, то есть естественной формой осуществления свободного деятельного бытия его самого и человека. Такое доминирование разночинного над классовым дало бы неслыханный рост не тольео ценностного и ин-терсантноо, общественного, по и потребностного, поскольуц означало не только пйэсис, гос-подствующий над прагмемой самого человека, но и всего ранее созданного им (включая иму-щество в его содержательной форме), но и природы — подлинного призвания чнловека, дела-ющего его личностью универсального масштаба и свободным прежде всего «для» (Фромм), а не капталистического «от». И избавил бы человека от доминирования страха, отчаяния, ужаса, безысходности, сделал бы их моментами, чем окончательно ликвидировал бы идолатрию, отчуждение — как ранее избавил от идолатрии идолам, царям, машине, завершил бы отчуждение и зависимость человека от внешнего, превратил бы в зависимость прежде всего от себя — что и есть свобода. Такое переплетение деятельности, не исключающее ставшее и становящееся частным и частичным, подчиненным, вещное, фетишистское, раскрыло бы суть судьбы и призвания человека — деятельное служение целому, плоти бытия, возведения существующего и сущего в бытие.

Бесспорно, выделение именно деятельности (в котором осуществляется и труд) в её соци-альной значимости не отменяет социальных страт, по крайней мере на первых порах, но дела-ет их существование и развитие более полноценным, по преимуществу — удовлетворением потребности человека в общественности, стороной чего служит распределение труда, менее связанным с внутренними противоречиями, а сами противоречия — разрешимыми в ходе са-мой общественной жизни (являющейся условием жизни каждого человека и их сообщества, а в дальнейшем — свободного личного творчества). Иными словами, делает их разноречиями, разрешимыми средствами деятельностного мира как способа организации общественной жизни.Общество индивидуального\индивидного труда — есть общество доминирования танатоса, инвистиции жизни, над эросом, и общий его строй создет танасическую технику и прагматическую активность, что в целом является наследием социальности как первичной, еще биологической по существу, организации совместности. Она есть служение праху и рассматривает универсум как прах, лишенный персти и, тем более, плоти. Этому особеннос способствует разделение деятельности и отчуждение, из него вытекающее и его увековечивающее. Только общество, основанное на цельной деятельности личностей, то есть очеловеченных вполне людей и осознающих своё участие в плоти как первейшее начало, способно преодолеть танасическую, патосную систему отношений, обернуть патосы свои и природы, превращая их в пафос эроса и пйэсиса. Таковым должно стать разночинное общество, необходимо вырастающее из предыдущего уже на фазе своего становления, тем более — доминирования.Ближе всего к нему — Россия с традициями личности, общественности, деятельности, ургичности. И это ¬— ее сокровенное.

В обществе пролетаризированном\вестернизированном — и в этом оно достигает апогея из всех преисторических обществ — пролетарий, даже обзаведшийся частной собственностью, пользоваться которой он не умеет — создает «группу врагов», постоянно присутству.ющую или могущую возникнуть (часто её просто надо «накормить», чтобы сделать «друзьями»); в противном случае пролетарий становится героем или образцом. Для него внешние признаки тоталитаризации (массовые партии) и, одновременно, расслоения , полувоенные и чиновные иерархии играют резвычайно важную роль в политизированном, несамостоятельном существовании пролетаризированного общества. Одновременно, надо отдать должное, предотвращают немедленное крушение общества путем этологических отношений власти (преступность). Их преодоление — важнейшая задача человечества, иначе напрасны все усилия прогресса и надежды на свободное будущее. В то же время постпролетарские режимы пытаются ввести хотя бы элементарную рациональность деятельности в действия своих «сограждан». Постсоветская Россия пока что достаточно успешно освобождается от четырех своих «иго»: носударство по существу деидеологизированно и перестало быть «идеократией», хотя испытывает трудности с программой деятельности и образом потребного будущего, ориентировано больше на себя и «своих», а не на свою естественную цель — личность; ограничение влияния неолибералов и олигархов ограничило «варяжскую» составляющую; идет упорная борьба против «византизации» общества; мигрантские процессы поставлены под контроль. Всё это сви-детельствует если не о ликвидации, то постепенном ослаблении неизбежно «извращенного» отчуждения власти и использования её всё более по прямому назначению — для регуляции «пограничной», «маргинальной» социальности насилия, господства, фетишизма и внешних угроз. Всё это создает\создается оживлением, пока что в старых Фомах, нового содержания, точнее, общества и человека (личности), господствующих над своей формой — отчужденной и человекосущественной, индивидной и индивидуалистичной, превращения их в регулируе-мые средства, а часто и в атавизмы.

Однако — и история Евразии показала это с особой отчетливостью — деятельность, исхо-дящая из политики, политическая по существу и на политику направленная, никогда не может быть рациональной, целесообразной, плодотворной, имеющей внутренний общественный и личный интерес.Доминанта должна перейти к духовному в высшей форме — форме истины и софийности. Политизированное общество (а им в особенности является капитализм, империализм, не смотря на разницу в частной собственности, всегда ограниченной как феодальное общество — более социально), всегда опирается на искусственно установленное чиновное общество и противостоит общественной автоиритетной самоорганизации — а только самоорганизующиеся системы в обществе устойчивы и имеют реальную человеческую цель и отдачу, в отличие от социальности.

Чиновное общество противостоит обществу разночинному; чиновное начало должно быть ему подчинено как не самое важное средство и существовать лишь в пределах, полезных са-мому разночинному началу, насколько оно созрело, Оно должно основываться не на иерар-хичности, а на реальной полезности делаемого дела и при том такого, которое помимо госу-дарства и чиновной процедуры невозможно, сделано быть не может.Социальное и политиче-ское должно быть подчинено общественному, и эта латентная и пренебрегаемая сторона — стать решающей, что превращает государство в «г-со-дарство», олицетворенного совместного субъекта. Иерархия должна стать органичной, система интеграции в общество не силовой, а деятельной, «чин» не назначением, а чином –делом, таким, как «начина-ние».»сочинение»,»починка».»Средние слои» (страты) — лишь экономическое выражение общества, переходного от буржуазного или тоталитарного, где ядро и основа — единство во-круг голого или едва прикрытого собственностью человека «массы», к обществу разночинно-му, концентрирующемуся мiром вокруг личности, богатой уже не наготой и потребностями или убогой собственностью и сытым желудком человеком массы, но личностью, богатой внутренне и потому способной к историческому творчеству, перед лицом которых «виталь-ные» потребности оказываются на современной стадии развития общества удовлетворимыми походя. Именно те, кто стремится к эксплуатации в разных формах, и во все более изощрен-ных фориах, духовных — знаковых и символических — оказываются главной опасностью че-ловечества. Но, видимо, есть средство удовлетворить этологические потребности во власти за счет иных, ненасильственных форм — например, вопросом о самовластье, реализации и куль-тивировании в себе свободных человеческих качеств наперекор животным. Если это происходит не внешним способом, а внутренне, то это и есть личность. Они, может быть, сказались при возникновении человеческой цивилизации, — и цивилизация вся направлена на их преодоление. Или же этологическая страсть к власти есть некоторая константа, тогда она должна быть претворена в рефлекс свободы для себя и для других. Для личности главное — самовластье, и не столько внешнее, чему только средства и форма — социальные и политические свободы и права,— сколько внутреннее, собственная свобода в плоти, проявляющаяся в свободном общественном деятельном бытии.

В буржуазном обществе и его крайнем выражении — обществе тоталитарном слишком сильно начало неподвижного, нединамичного расслоения, в ущерб динамичному, в котором один был бы в подчинении у другого и, одновременно, господином другого в другом отношении, слишком открыто начало буржуазно-чиновной, формальной стратификации. В нем слишком сильны черты эксплуататорского общества, приводившего в прошлом к тяжелейшим потрясениям. Не потому ли даже «общество средних классов» не идет дальше идеи гражданского общества, ядро и смысл которых — юридическое оформление отношений, рядом с которыми стоит политическое гражданское общество и его завершение ¬— чиновное общество — чиновник, правовед и суд? Разве не именно неформальные отношения и «фактические» лица создают ткань человеческого общества и преображают чиновное общество в разночинное… Именно живая ткань человеческих в их истине (а нелишь формализуемых до общественных) отношений есть и подлинный исток, и смысл, и цель общества как мiра, мира человеческого, в котором человек удовлетворяет свои потребности в деятельном бытии, как частность + для самого себя, единственной причины и цели истории и общественной жизни?

Российское общество находится сразу во всех цивилизационных стадиях развития, здесь и дотрадиционная добывающая деятельность, и традиционная обработка сырья до продукта, и индустриальное производство вещного товара, и постиндустриальное производство услуг. Лишь от ведущей стороны будет зависеть уровень развития страны и ее место в мировом со-обществе. Однако, с точки зрения разночинного общества, разные типы деятельности нахо-дятся на разных стадиях его развития и порождает соответствующие отношения: постин-дуствиальное — ургия, создание новых духовных форм (а высочайшей духовностью издревле славилась Россия) и труд интелектуальный, индустриальное —создание форм промышленных и деятельность предпринимателя, гения, традиционное — деятельность рабочего и создание полезного продукта, эргия и дотрадиционное — действие, присвоение природных форм с деятельностью потребления, гония; все вместе они создают единую деятельность совокупной личности — мiра, в котором осуществляется совместная и индивидуальная жизнь людей в отличие от общества, основанного на производстве всех продуктов в одной определенной общественной форме, что далеко от человека и порождает кризисы такие, как индустриально-экономический кризис или духовный кризис нашего времени. Для разночинного общества общественная форма товара, доминирующая его общественная форма не так важны, как соответствие его интересам мiра, и не производящего коллектива, а сообщества реальных людей.Чтобы жить в России, надо быть личностью, объединяющей эти распределенные стороны деятельности в своей деятельности, а это возможно лишь духовно. Поэтому человек в России, особенно живаговский человек — духовен, что и означает бытие личностью и личностью деятельной, в своём «чине» воплощающем всё «разночинье». Но для этого деотчуждаемая власть должна восстановить исходные формы деятельности, когда функции пользования (соответственно преображающие функции владения во в-лад-дение и распоряжения — в рас-поря(д)жения) зависимы от первых и, видимо, преобразуют собственность, оставив в стороне ее частность, и раскроют ее общественный и личностный характер. Прежде всего собственность (социальная форма) не как действие потребления (в том числе — танатоса других и общества), а как деятельность, соединенную с другими деятельностями и деятельностями равноправными в едином предприятии не прагмемы, а пойэсиса, преодоления ставновящегося всё опаснее патоса мира, угрожающего самому его существованию, но его бытия, к которому должен возродить человек, ставший всеобщей личностью, личностью универсума в пафосе человеческого деятельного бытия.

Разночинное общество может иметь и расширительную трактовку, более подходящую к концепции российского мiра: создание общественных форм лишь побочно, имеет целью со-здание продукта (доминирование которого есть предысторические времена человечества) — дотрадиционные по преимуществу есть создание вещного продукта, выродившееся (услож-нившиеся) впоследствии в экономику, создание товара. Уже традиционное общество есть со-здание общественных форм продукта, выродившееся впоследствие в производство обще-ственного неравенства как формы принудительной социальной связи. Индустриальное обще-ство есть общество политики, социальной не в последнюю очередь, с эксцессами революций и борьбы партий и классов, последним рецидивом этой стадии является тоталитаризм. Постиндустриальное общество в его истинной перспективе есть общество духовной деятельности со своим «минимальным уровнем» доступа до средств массовой информации. Предшествующие стадии не могут быть отменены в обществе; его цивилизационный уровень зависит от доминирования той или иной сферы («экономической», социальной, политической, духовной), в особенности в международном разделении труда. Наконец разночинное общество, общество разных типов деятельности, дает широкий простор их конкуренции уже не столько на почве экономической «целесообразности», резко противопоставленной целесообразности личностной и ведущей к профессиональной персонификации, сколько соответствия интересам конкретной личности и личности совокупной (определение «симфоническая», которое дает Карсавин, затушевывет внутренние противоречия её бытия, без чего она безжизненна, и абсолютизирует социальное).

Дотрадиционное общество строилось на структурах. Структурализм и постструктурализм особо отчетливо подтвердил господство их принудительной социальности и в современных обществах.(нацмная с Леви-Стросса). К сожалению, гуманитарные науки повернули не в сто-рону раскрытия свободного, человеческого, содержания социальности (что иногда проявляет-ся в постструктурализме, но как особого рода принудительность), а в сторону «теоретического антигуманизма» (Альтюссер), подчинили себя одной только научности, оставаясь гуманитарными, а не антропологическими. Традиционное — на структурах — различиях и взаимодействии. Индустриальное общество строится на конфликте и обмене. Постиндустриальное — на мiре и коммуникации. Это — путь к системному обществу взаимодействия элеменов в системе и системы среди элементов, как их собственного элемента. Все они сосуществуют как реалии и сложно переплетаются в современных обществах с доминированием одного из них в рамках разних типов социальности в современном многообразном мире.

Принцип разночинного общества включает два взаимосвязанных начала. Одно из них свя-зывает цельное смысловое значение человека с осуществляемой им деятельностью, лично-стью, которая уже не сводится к одному только масштабу разделенного труда, но к цельности распределенной деятельности. Нелишне напомнить, что русский корень «чин» как правиль-ное, целесообразное и удачное действие продуцирует такие представления, как «начинание», «сочинение», «починка». Они охватывает все виды и роды деятельности,уже не в социальном плане, а преимущественно по содержанию: обшеств, подчиненных социальности освоитель-ского, аграрного, промышленного (городского) и доминирует в обществе интеллектуального, духовного, (мегаполисного). Разночинное общество есть организационное ядро постиндстри-ального общества и его наследовани в общейлинии э (ре)волюии обществ. Обмен деятельно-стью предполагает различные уровни вещественного наполнения, но даже по существу «не-вещественное», духовное так или иначе связано с вещественным и способствует осуществле-нию той, которая имеет вещественный результат, то есть мате-реально, даже если оно уже не существует.

Пролетарские идеологи обычно теряют из виду саму эту вещественность, делают особый упор на «абстрактном труде», затрате рабочего времени, результатом чего оказываются колос-сальные овеществленные чисто символически глыбы «труда вообще». «Перевернутые» бур-жуазные (читай:городские) отношения, вытекающие из действия «чиновно» фиксированного абстрактного права «всем поровну, по физиологической потребности», закрепленное в законе примитивно понятой справедливости делают такое положение нормой; при этом забывается «правда физиократов» — продукт труда должен иметь сообразное его целям вещественное наполнение. Это «аграрное», земледельческое, углубленное до экологического начало, начало справедливости «природной», «плотской», «натуркосмической» в своём корне, полагается в современном обществе чем-то несущественным, — как и «естественное» наполнение постиндустриального, информационного отношения — по существу, это производство духовности человека, в котором всё более доминирует ранее побочная личность, персонификация отчужденная «снимается» в пользу олицетворения…Становление неотчужденной, подвижной духовности позволяет по-новому взглянуть на «идеократию», ранее бывшей формой извращенной, социальной государственности. Теперь духовность становится личностным деянием каждого, «софосом» его деятельности и, как неотчужденная «идея», а естественный «софос» совокуп-ной личности может реализовываться как элемент «софоска» каждого. Однако оно полнее осознается на материке змледельческого общества — в России.Здесь ближе всего обращение ургии, саморазвития деятельности человека от порабощенности предпосылками и обстоятель-ствами её саморазвития и становления в основу для пойэсиса—бытия. Именно поэтому «чув-ство вины» (Фрейд) у россиянина чаще всего и типичнее не перед социумом, Супер-Эго, а перед самим собой, степенью реализации своих способностей, что характеризует его именно как личность в содержании.Для России характерно доминирование не столько затрат челове-ческого труда, сколько своего личного труда, преувеличенного социальностью, как труд, эле-мента деятельности.

Наконец, продукт труда включает большие или меньшие интеллектуальные затраты, — они могут быть столь велики и всё растут, что вещное начало почти пропадает в нем — но никогда не исчезает окончательно. В итоге, в социальном целом любой продукт сочетает все четыре компонента и является результатом всеобщего труда всего общества для «мiра», даже когда это идея, призванная организовать целостность.

В действительности конкретность любого продукта деятельности, будь то вещественный или «эйдетический» труд, чрезвычайно многогранна,— четыре отмеченные — только исход-ные, не говоря уже о конкурирующих комплексах, создающих свои «мiры», в разноречии со-здающие единый социальный «мiр». Соответственно продукт, по праву создания принадле-жащий отдельному человеку, должен быть постигнут, что есть переплетение осозананий в ра-циональном объяснении, интуитивном понимании и естественной вере (что восходит к Спи-нозе) этой многогранности и, соответственно, распоряжение, пользование и т.п. не должно осуществляться в аспекте только вещном, но должно общественно распределяться, распред-мечиваться. Никакие комбинации контор, учреждений, рынков, идеологий и тому подобного не могут обеспечить его цельности; лишь непосредственно-цельное восприятие личности, до-полняемое его мастерством и профессионализмом, позволяет оценить и потребить продукт наиболее производительно, а именно — для человеческого деятельного бытия, для личности всегда совместного. Это — начало принципа разночинности, оно связывает многообразие об-щества с многообразием типов, видов, родов деятельности и ее целостностью и требует в про-фессионализме не утрачивать целостность деятельности и её всё более подчиненной стороны, формы, потребления которая есть дополняющая мiрской (и выделенный из него коллектив-ный) труд и мiрское (а не только индивидуальное потребление) — этому нас учит наиболее продвинутый вид труда, труд интеллектуально-духовно-информационный, постиндустриаль-ный. Универсальность разночинного труда снимает необходимость привязки работника толь-ко к одному месту, делает его территориально и общественно мобильным, особенно в услови-ях постиндустриального общества, когда возникающая всеобщая не только по форме, но и фактически всеобщая духовная деятельность, делает эту компоненту ведущей, она вновь ло-житься в основу общественной жизни, что позволяет предположить новый цикл всемирной истории — на совершенно обновленных основах…От господства обстоятельств человечество переходит к господству над обстоятельствами. По крайней мере можно предположить, что не опредмеченный продукт труда будет господствовать в сообществе нового типа, а мiр то, что общество и человек-личность сделали с собой в преодоление ограниченностей социума — в обществе и самого себя, ограниченностей универсума, что снимет налёт фатализма с челове-ческого общества и истории, господства низших форм —насильственных, социальных, всё истончающихся до вещных, и, далее, начнет историю человеческой свободы не только индивидуальной, но и личной. Можно предположить, что в рамках разночинного общества духовная деятельность, традиционно самостоятельным и современным деятелем которой является Россия, должна поднять человеческую цивилизацию на новый уровень, уровень доминирования культуры, иначе денежный интерес с Востока и с Запада захлестнут человечество и отбросят его в развитии на десятилетия назад, в условия товарного фетишизма и раздробления труда по различным регионам мира. Как раньше порабощающее разделение труда породило революцию,так порабощающее разделение труда в мире породит революцию нового типа (неомарксизм)—противостояние регионов мира, и Россия окажется едва ли (несомненно), как последний культрно-земледеьческий материк в плавающем мире — центром притяжения для сопровления новому порабощению,новой эксплатации, ного господства. В духовном вкладе России — ее сокровенная мировая роль. И вклад этот не завершен, он предварительный, то есть обещание, Завет. И господствовать должен не опредмеченный человек «Прав человека», необходимости которых никто не отменял, не «душевный человек» наций и религий, а «духовный» человек свободы. Это — начало принципа разночинности, оно связывает многообразие общества с многообразием типов, видов, родов деятельности и ее целостностью и требует в профессионализме не утрачивать целостность деятельности и подчинения потребления, которая есть дополняющая мiрской (и выделенный из него коллективный) труд и мiрское (а не только индивидуальное) потребление — этому нас учит наиболее продвинутый вид труда, труд интеллектуально-духовно-информационный, становящийся постиндустриальный. Универсальность разночинного труда снимает необходимость привязки работника только к одному месту, делает его территориально и общественно мобильным, особенно в условиях постиндустриального общества, когда возникающая (но уже не отчужденная, свободная) духовная компонента вновь ложиться в основу общественной жизни, что позволяет предположить новый цикл всемирной истории — на совершенно обновленных условиях. По крайней мере можо предположить, что не опредмеченный продукт труда будет господстовать в сообществе нового типа, а живая личностная деятельность, в которой снимается традиционно отчуджденный труд — он превращается в свободное проявление личностью своей человечности и общественности, а мiр, — то, что общество и человек-личность сделали с собой в преодоление ограниченностей общества и природы, собственной в том числе, и самого себя, ограниченностей универсума, что снимет налёт фатализма с человеческого общества и истории, господство низших форм — вещных и опредмеченных, и начнет историю человеческой свободы не только индивидуаль-ной, но и личной, как свободно построяемой судьбы.

* * *

Интеллигенция и, шире, разночинец в России традиционной в целом совпадали и состав-ляли антипод того «среднего» слоя, мещанского сословия, слабость которого и, прежде всего идеологическая и духовная, во многом определила особенности истории России. Она «оттал-кивается» и от мещанства, и от духовенства с их черносотенством и меркантильными интере-сами городов не буржуазного, а интегрированного в систему сословного типа. Разночинное общество медленно зарождается и постоянно отталкивается от «средних» слоев — опору гос-ударства Российского, неизменно ретроградного, консервативного по существу. Поэтому со-временное разночинное общество — общество, основанное не на вере, а на пэйсических идеях и реалиях прежде всего и держащееся на расстоянии от всякого «чина» — государства.

В наиболее отчетливой форме зародыши разночинного общества заявляют о себе в ерети-ческих движениях шестнадцатого (особенно реформаторского «жидовствования», как его окрестили за склонность к ветхозаветству) и семнадцатого веков и в истории стрелецкого со-словия. Именно в них заметен переход от православного и военно-чиновного состояния к разночинному. Будучи постоянной военной силой, стрельцы также занимались ремеслом и торговлей, в духовном плане — были раскольниками, то есть свободомыслящими. Сопротив-ление Петра Великого стрелецкой вольнице по большей мере имело смысл сословный: каза-лось необходимым вырвать инициативу новых, национально-русских отношений (в пользу западных) из рук опасного, своевольного, имевшего свою идеологию в Расколе и к тому же вооруженного сословия, формирующегося по свободному соглашению-ряду, и передать её дворянству. Это было выполнено, помимо прочего, через заметный отрыв от отечественных традиций, усвоение западных обычаев даже в ненужных деталях. Несомненно, развитие разночинного сословия не миновало бы контактов с Западом и усвоения накопленного там опыта, однако именно это и подорвало бы устои дворянского сословия, сделало бы его побочным служилым сословием Московской Руси.

Полной победы дворянству в восемнадцатом столетии одержать не удалось, ему пришлось делить его с чиновными слоями, пополнявшимися из самых различных источников и постоянно конкурировавших с военным дворянством в выполнении своей социальной функции. Иными словами, дворянству, его части, как сословию приходилось выполнять функции разночинных слоёв, интеллигенции, которая могла (не могла не) вырождаться в бюрократию. И если дворянин (и не дворянин) начинал профессионально заниматься наукой, искусствами, инженерной деятельностью, образованием, он неизбежно перенимал х дух и обычаи разночинства, удалялся от сословной иерархии и её традиций. Этот сословный бунт породил свободомыслие и атеизм ХУШ века, декабризм, петрашевцев, либералов, не говоря уже о революционерах.

Разночинцы века девятнадцатого растратили свои силы в публицистических перепалках и революционных экспериментах, в интеллигентских распрях вместо того, чтобы создавать собственное общество, опирающееся не на сословные градации, а на характер труда и деятельности и прежде всего на их роль не для обмена продуктами, а для мiра и русского человека в этом мире при всем том, что весь мир раздирался и ориентировался либо на феодальные отношения, либо на рынок товаров — и последнее считалось крайне прогрессивным. Подлинное разночинное общество строится на фундаменте главенства дела над любыми политическими, идеологическими, бюрократическими или экономическими соображениями, в том числе и соображениями «блага человека», если они понимаются убого, кургузо, в исторической и социальной конкретности, в которых они неизбежно имеют превращенный и отчужденный характер.

Оставаться в рамках чисто идейного или политического течения — что было вызвано по-требой дня с одной стороны, и характером самого разночинства, для которого духовная ком-понента является ведущей, с другой — означало превращение разночинцев в интеллигенцию, оторванную от конкретного дела и изолированную в области идей вместо того, чтобы совер-шенствовать всё общество, духовно перестраивать его. Только включаясь в многообразную жизнь, разночинные слои становятся реальной силой, а не кругом изолированных или изгнанных выразителей отвлеченной идеи, в идеократии схватывающимся с государстовм. Даже общество пролетаризированное, резко оторвавшее «прослойку» — интеллигенцию от других классов общества и сделавшее её существование надуманным, эфемерным, не смогло справиться с интеллигенцией прежде всего технической, где мысль и со-словие (сообщество, основанное на духе творчества, а не товарного, бюрократического и т.п. внешнего духу дела интереса) сочетаются и совпадают. Именно техническая интеллигенция сделала всё то, что останется от пролетаризированного общества. Именно сообщества интеллектуалов являются зародышем разночинного общества в других странах — от них и опережая их пойдет ориентация на человека в целостности, личной, общественной и деятельной, чем всегда была славна Россия как своеобычный (и последний) духовный (а не только интеллектуальный)материк Земли.

Но как разночинцу, по самому своему своему определению не имеющему основы разве как в идеях и интеллектуальном труде и интеллектуальности, духовности, не только религиозной, труда (что и должно и не может не стать ведущим в обществе человека, если оно соответствует человеку и имеет будущее) совместить неприятие действительности (особенно российской) и вовлеченность в жизнь? Как не стать прислужником, «дворовым» при властях и собственность предержащих, «интеллектуалом» или тем, что А.Солженицын довольно точно прозвал «образованьщиной»? Сочетать реальность неприятия (дистанции с ) действительности и честную вовлеченность в жизнь не могут одни только идейные, эстетические, этические, политические движения, ни даже подполье или «андерграунд», если их костяком не являются личности, способные творчески сочетать и превращать в движение противоречия и разноречия жизни. Именно здесь выкристаллизируются личности будущего, способные представить личность в предстоящем; именно здесь создается среда такой личности — разночинное общество.

В двадцатом веке разночинству неизменно предлагался выбор: идти либо на службу, либо в духовное подполье. .Именно так встал вопрос в 1909 году после публикации сборника «Вехи». Либо в условиях салонного Серебряного века развивать «новое религиозное сознание»,»подвижничество», в конечном счете через «немогу» полезное государственной церкви, или через полулегальные организации идти по пути политического кружкового (тоже неформалы, как и эстетические группировки) «героизма», через «немогу» революции полезное личности. Несомненно, поэйсис таится как скрытое в прагмеме, но искажено и отчуждено им, но и поэйсис, несомненно, нимеет человекополезную сторону как сущего существования, восходящего к бытию. Но исторически они несовместимы напрямую, свидетельством чему стала история социализма. Историческая конкретность, отпадение от революционного марксизма, шире, от «общества», уже сбрасывающего свои религиозно-временные формы одних («веховцев») и отпадение от личностного созания народа других, младогегельянски, выделяемых как «героев», привели к драме культурных «верхов» и социальных «низов», когда целостная социальная подвижка (которая была бы первой в истории человечества!) не удалась. Теперь сама природа общественной жизни, с которой всё более спадает рок быть производством, распределением, присвоением и потреблением и обращение (социальность) всего этого в побочное занятие по отношению к свободному проявлению свободной общественности как проявлению человечности, личностному единению, если этому не сопротивляется этологические тоталитаристы, все более требует осуществления разночинного, личного начала в обществе и преображение на его основе социальности. Необходимо вовлечение в её круговорот пролетаризированных и буржуазных сельских и городских слоёв, установления контроля за чиновным государством посредством процедур не только институционализированной, но и каждодневной, прямой демократии. .Ядро разночинности — неформальные отношения, именно за ними будущее как за основой новой общественности, преображенной и покоренной социальности, уже теряющее признаки, позволяющее применять к нему жестко-детерминистское понятие «социум». Остатки социального дтерминизма, «социум» будет неуклонно рассыпаться, распадаться, оживляя ставшие побочными или латентными, но и реальными, как и будущее, остатки прошлых этапов социальной истории человечества, которые бы стоило использовать в современной общественности. Такая социальная комбинаторика — еще один аспект разночинного об-щества; разночинцы традиционно пытались сочетать лучшие стороны разных исторических эпох (например, русскую крестьянскую общину и достижения цивилизации). Вообще челове-ческая история — великий поход против детерминизма.

Если общественность, подчинившая социальность, отчуждение, не обопрется на нефор-мальные отношения, живое личностное творчество, то остатки исчерпаших своё существова-ние социальных структур оживятся и сформируется жесткое «чинное» общество, основанное на иерархиях и страхе смерти, голода, социальной маргинальности, Это — реальная опас-ность, если этологические тоталитаристы, для которых власть, насилие, иерархия, собствен-ность всё более становится ценными сами по себе, совладают с самоосновными обществен-ными структурами, — единственной форме отпора этологическоьу тоталитавизму. Природа человека — то, что должно быть превзойдено историей, общественностью, личностью и дея-тельным человеческим бытием и их вершиной и ядром — ликностью. И личность — един-ственное, что может преодолеть тоталитаризм природного, социального и психологического (природа человека) типа. И утвердить человеческое как самостоятельное царство существова-ния, то есть человеческого бытия. К ним могут присоединиться и сторонники «прав человека» если человек поймет себя как самообеспечивающееся и самовозрастающее существо, а объект непрекращаютейся «гуманитарной помощи» или неолиберального тоталь (итар)ного раздробления по системе уровня дохода, критеря человеку внешнего и в сути случайного.

Только разночинное общество, общество свободных, основанных на деятельном взаимо-действии, при подчинении посредника — денег и товра и и со-словии (со-гласии) ассоциаций даже в первых своих зачатках может переработать остатки тоталитарного прошлого как в националистическом, пролетарском, так и «буржуазном» его вариантах, обеспечить переход от «буржуа»и «пролетария», персонажей бюргерско-городских отношений к обществу «мiр-ному», персонажем которой является каждая личность — индивидуальная, совместная, сово-купная. Их различие и господствующее над ним единство в разноречии порождают круг про-блем будущего мироустройства. Только разночинное общество в состоянии достаточно гибко осуществлять на современном уровне экономические, технические, политические и культур-ные задачи, своей сконцентрированностью вокруг общего («общественно-личный реализм») не позволяющие им превращать свои частные закономерности во всеобщие и подчинять дру-гие сферы жизни общества («чиновное» сословие) и всё еще первобытного человека себе. Необходимое многообразие занятий, а значит и мнообразие распределения труда, стратифика-цию, социальную мобильность, сохраняются, пока они остаются рудиментами и реальностя-ми старого социального детерминизма и базой новой общественности, преодолевающей социальное отчуждение, фетишизм. Господство социального над личным в прошлом и опустошающее воздействие частной исторической и социальной реальности на душу и дух человека, (тогда как личное должно господствовать над психическими функциями) ограничиваются новой основой освободившейся от предыстории общественности, свободной так, что и сообщество становится личностью. Во многом человек еще не выделился из состояния животного, над ним господствует природная необходимость, этология и психическая жизнь — но явно или неявно, непосредственно или опосредованно, прямо или косвенно этот этап предыстории заканчивается усилиями самого фетишизированного, отчужденного, превращенного и извращенного человека. Основой становится не крайние классы,— они подчиняются, как реальная деятельность, логике среднихслоев, а они, в свою очередь, преодолевают, делают побочным своё существование в качестве классов и слоёв, но выдвигают на первый план личностно ориентированную деятельность и личностый обмен ею. Неизбежно наследуемые группы исторического прошлого должны ему подчиниться как своеобразные роды деятельности, совсеми соответсвующими им особенностями и механизмами, становящимися подчиненными свободномй деятельному бытию.

Но для этого нужно изменение самого принципа совместной, в существе — общественной жизни, всегда полного разноречиями мира общественного, как со-общественна и с-общественна сущность и суть человека, что неотменимо в общественности, особенно пред-стоящей. Без подобного преображения, а оно ближе всего в России с её традициями обще-ственности под различными видами, человечество неизбежно увязнет в кризисах, первый из которых — внутренний, омерщвление в капитале живого человеческого труда, всё более ста-новящееся необратимым. Разночинное общество — торжество живой и многообразной чело-веческой деятельности над принудительным социализированным трудом.