Большая часть дебатов о культурной памяти сформирована широко распространенным, если не общепринятым, мнением, что запоминание и поддержание памяти обычно является добродетелью, а забывание неизбежно является недостатком. Однако это предположение не является самоочевидным.

Пол Коннертон [1]

Изначально в забывании, как самом по себе, нет негативного фактора, что и подтверждает Пол Коннертон. Это естественный защитный механизм, который во-первых позволяет адаптироваться к новой ситуации, вытесняя травмирующую, ложную или ненужную информацию, во-вторых позволяет регуляризируя обобщать прошлые события с новыми. По другому можно взглянуть на этот механизм, когда он регулируется обществом и, как в нашем примере, государством. Какие последствия эти действия могут нести, мы можем увидеть сегодня в новостях.

РЕПРЕССИВНОЕ СТИРАНИЕ.

Забвение как репрессивное стирание проявляется в своей наиболее жестокой форме, конечно, в истории тоталитарных режимов, где, по часто цитируемым словам Милана Кундеры, «борьба человека с властью — это борьба памяти с забвением». Но она возникла задолго до тоталитаризма. (П.К.)

Репрессивное стирание исторической памяти в России происходило до определенного времени фактически без насилия. Во всяком случае, если вы возьмете в руки учебник по истории почитать о формировании территории России, вы обнаружите, что со времен завоеваний Петра I колонии присоединялись к России добровольно и по своей воле. Миф этот переходил из века в век с каждой новой территорией и появлялись новые поколения, которые полностью забывали трагические события и относились к предлагаемой версии некритично. Миф же о великой «дружбе народов» во времена Советского Союза в кино (несомненно акт репрессивного стирания) был настолько силен, что приводя его чаще всего остального в пример и как аргумент, современники не замечают ни процентного соотношения актеров союзных республик ни достающиеся им роли, не вспоминая реально стертых из памяти репрессивных событий и трагедий народов присоединенных республик, чья идентичность стиралась вместе с памятью о репрессиях. Высокомерный сниходительный тон по отношению к «малым народам» (одно это название чего стоит, как и устойчивое «большой брат») является следствием этой долгой и последовательной политики. Старшее поколение еще помнит периоды, когда в учебниках многочисленные кавказские народы и в частности ингуши назывались просто «горцы». Удаления образа или события из народного сознания происходило путем полного избавления от каждого артефакта, напоминающего об этом образе или событии начиная с отсутствия новостей в газетах и заканчивая единой контролируемой государством системой школьных учебников истории.

О чем нам еще говорит, например тот факт, что феномен коллективной памяти более чем полвека не привлекал внимания специалистов — в течение этих лет не было проведено ни одного исследования по этой теме [2]. Более того после прихода Путина к власти, когда в 90-е произошел «бум памяти», коллективная память наоборот использовалась для легитимизации режима, поэтому деколониальный дискурс дал свои ростки буквально последнее десятилетие и впервые прозвучал достаточно громко только с этой войной с Украиной.

2. ПРЕДПИСЫВАЮЩЕЕ ЗАБВЕНИЕ

То, что можно было бы назвать предписывающим забыванием, отличается от этого. Как и стирание, оно вызывается актом государства, но отличается от стирания тем, что считается, что оно отвечает интересам всех сторон предыдущего спора, и потому может быть публично признано. (П.К.)

Переживая бурные внутренние события революции и войны в попытках сплотить общество и легитимироваться в первую очередь власть предписывала забыть неугодные факты, реинтерритировала их и переписывала историю. С приходом советской власти история до 17-го игнорировалась вплоть до того, что были закрыты исторические факультеты, а потом по новой версии история начиналась с октябрьской Революции, как будто и не было царской семьи, а предыдущий период рассматривался как предыстория.

Так собственно и произошло с фактами о Великой отечественной Войне, когда из архивов были подняты скрытые данные и факты о количестве погибших, о репрессиях и лагерях, но фактически были не исследованы и скрыты нарушения и преступления советских солдат, часть архивов так и осталась засекречена. Когда часть обнародованной информации послужила интересам государства дальнейшую программу свернули. Так были сосланы в забвение, а потом вернулись из него многочисленные святые и царская фамилия. Смена праздников были актами предписанного забвении. Было предписано забыть и о советско-финляндской войне и расстреле в Новочеркасске, о Голодоморе, о депортации русских-немцев во время войны и других народов, об антисемитизме и тех временах, когда запрещали даже частно преподавать идиш и евреев не зачисляли в университеты.

3. ЗАБВЕНИЕ, КОТОРОЕ ЯВЛЯЕТСЯ КОНСТИТУЦИОННЫМ ДЛЯ ФОРМИРОВАНИЯ НОВОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Этот тип забывания становится не потерей, а выгодой или приобретением при забвении прошлой идентичности для того, чтобы продолжать жить с новой. (П.К.)

При Советской власти история играла роль не хранения, а стирания памяти. При Сталине была стерта память практически обо всем поколении революционеров, кроме Ленина, как перед этим стерли память о семье Романовых, затем при Хрущеве была стерта память о Сталине и его сподвижниках, потом Хрущева постигла та же участь. Этот процесс непрерывного стирания памяти не затронул только Ленина. К концу советского периода лишь его имя осталось гарантией исторической преемственности, так что этим именем называлось все, что только было можно назвать чьим бы то ни было именем. В результате имя Ленина стерлось только вместе с завершением советского строя и возвращением страны к капитализму. И выгодоприобретателем в России становится власть, на страже у которой стоят мощные инструменты пропаганды, Государство воссоздающее очередной раз мифологический, но беспроигрышный сюжет «мы в кругу врагов» получает новую идентичность патриота-героя-победителя почти что из идентичности интеллигента-пацифиста-диссидента. Подмена концепций и понятий, изменение их порой на диаметрально противоположные происходит совершенно незаметно для общества. Так либерал или патриот становятся ругательствами, нападение — освободительной борьбой, а свобода преступлением.

Яркий пример тому, как недавно моя сокурсница назвала Путинский режим демократией, критикуя демократию как таковую, но проблема в том, что не все, что называется демократией, является ею на деле

4. СТРУКТУРНАЯ АМНЕЗИЯ

Под структурной амнезией Джон Барнс (1947) в своем исследовании генеалогий подразумевал, что человек склонен помнить только те звенья своей родословной, которые являются социально значимыми. (П.К.)

Если знать, что человек помнит только социально значимых людей и поместить его в среду культа героев, подчас даже мифологизированных, можно представить, насколько выборочной становится история при Сталине. Государство доходило порой до фальсификации. Из учебников вымарывались имена героев-революционеров и вскоре осталось только одно имя. При условиях цензурирования прессы, обязанной сообщать только о позитивных новостях, либо говорящей эзоповым языком, возможностей для сохранения памяти не оставалось. Каждый последующий правитель стирал все о предыдущем, предыдущих героев объявляли предателями и соответственно забвению. Исторические фигуры то идеализировались, то демонизировались в зависимости от идеологии. Но государство проводило героизированную монументальную политику, новых героев и новые памятные даты чеканили на монетах и печатали на денежных купюрах и они быстро укреплялись в сознании, чего нельзя сказать о «незначительных» событиях и людях, из которых собственно и состоит вся оставшаяся история.

5. ЗАБВЕНИЕ КАК АННУЛИРОВАНИЕ.

Этот тип забывания возникает в результате избытка информации, когда лишняя информация отбрасывается. (П.К.)

В Советском Союзе этому способствовало как ни странно и знание того, что, что архивы рано или поздно откроются, хотя законы и сроки хранения архива тогда не оспаривались. Но уже при путинской эпохе и после небольшой оттепели, которая использовалась им опять же для противопоставления себя предыдущему режиму, попытки все–таки открыть архивы были уже встречены кофронтацией государства. Но желающих бороться за них было уже мало. Знание, что они есть, успокаивало и параллельно бурно развивающиеся другие события вытеснили память о них. Наверное, в других странах события были не менее бурные, но нужно учитывать размер Советского Союза (Российской империи, России), что всегда создавала дополнительные сложности, как при попытках все централизовать, так и при безуспешных попытках народов сохранить свою идентичность и память. Естественно, все «малое» отбрасывалось, как лишнее.

6. ЗАБВЕНИЕ, КАК ЗАПЛАНИРОВАННОЕ УСТАРЕВАНИЕ.

Еще один тип забвения вытекает из планомерного устаревания, встроенного в капиталистическую систему потребления. (П.К.)

Ну тут, конечно, мне сложно не привести в пример достаточно хорошо известный факт о том, что цикл войны обычно 2 поколения, около 70 — 75 лет. Политика Путина совершенно по капиталистически запланировала эту войну, не забывая об этом аспекте. Как обратили внимание аналитики, можно проследить за бюджетами вложенными в пропаганду и как они отражались на наращивании патриотических настроений и возведение в культ мифа народа победителя в Великой Отечественной войне. Это в можно отчетливо заметить на праздновании парада Победы: чем меньше на нем оставалось живых ветеранов (чьи условия жизни становились все хуже и хуже), тем мощнее и патриотичнее звучали призывы: «Можем повторить!» (победу в войне), «На Берлин!» И тем более дорогостоящие становились празднования и тем ближе мы оказывались к сегодняшнему дню.

7. ЗАБВЕНИЕ, КАК УНИЖЕННОЕ МОЛЧАНИЕ.

Этот тип забывания, безусловно, не является исключительно и, возможно, в значительной степени вовсе не является результатом открытой деятельности со стороны государственного аппарата. Она проявляется в широко распространенной модели поведения в гражданском обществе, и она носит скрытый, незаметный и непризнанный характер. Самая характерная его черта — униженное молчание. (П.К.)

Наверное, опять все не совсем так в случае России, в которой унижения становится нормой и вполне себе открытой формой государственного управления. Ни перед кем русский гражданин не чувствует себя более униженно, чем перед лицом любого чиновника в государственном учреждении, а перед лицом полиции, которая по идее наоборот должна служить интересам граждан и давать чувство защищенности еще и беспомощным. Культура насилия яростно эксплуатирует этот тип забвения. Обвинение жертвы по любому признаку, классовому, национальному, по полу заставляет их молчать. Замалчивание памяти о трагических событиях политических событий тесно связано с этим типом забвения. Когда люди из страха меняли свои национальности в паспортах и фамильные истории сложно говорить о памяти.

Есть и еще один вид униженного молчания.

Профессор антрополог В.А. Шнирельман рассказывает историю без имен. Солдатов-победителей всегда чевствовали и гордились ими и вот советская девочка просила своего отца рассказать о войне. Ей было любопытно, он все отмахивался, мол «мала еще» и вот как-то рассказал:

— Попали мы в передрягу. Забежал я в дом, там женщина с ребенком маленьким меня спрятала. В подвал махнула рукой и тут слышу, стучат в дверь и входят, ищут меня, я сижу притаился. Слышу шумят, кричат, ищут и вот почти уходят и тут ребенок ее ползет ко мне… Ну, думаю, сейчас закричит… ну… я и. убил его, придушил.

Как же так, — плачет девочка, — а если б ты его не убил?

— Ну, тогда бы тебя не было.

Вы понимаете, почему эта история и у отца и девочки была забыта, а остался в памяти только образ солдата-победителя.

Как правило, во всех приведенных мною примерах можно наблюдать не один, а сочетание двух, трех и более типов забывания, но этот тип типологии не накладывает четких границ ни в психологии, ни в антропологии. В конце концов, это нужно для небольшого обобщения, а не для математической точности.

Примечания

[1] здесь и далее (П.К.) “Seven types of forgetting” PAUL CONNERTON, University of Cambridge, Memory Studies 2008

[2] T.П. Емельянова «Коллективная память о событиях отечественной истории». 2019. Москва. «Институт психологии РАН»