Ребенком я часто просил родителей завести какое-нибудь животное. Пределом мечтаний была, конечно, собака, но компромиссным вариантом становились хомячки, коих у нас перебывало трое. Хомяки быстро приедались, я все чаще забывал убирать за ними — и тогда родители предлагали «отпустить зверька на свободу». Мы садились в машину, выезжали в ближайшее поле — и торжественно открывали двери клетки…

Что ожидало домашнего хомяка, выпущенного в чисто поле, я понял значительно позднее. Вместе с тем, что свобода — понятие весьма растяжимое.

Сегодня, когда весь интернет распирает от праведного гнева в связи со свадьбой 17-летней Луизы Гойлабиевой с руководителем Ножай-Юртовского РОВД Чечни Нажудом Гучиговым, я вспомнил эту историю и попытался представить, что может быть на душе у юной невесты и так ли уж она сожалеет об утраченной свободе, как это представляют наши журналисты.

Говорят, Кадыров затеял эту историю неспроста и с наслаждением простебался с российского народа. Проверил, насколько далеко ему позволено зайти, и что готов проглотить этот народ. Эксперимент удался: народ все проглотил. Как современный человек, получивший образование в либеральной Великобритании, я целиком и полностью разделяю всеобщее негодование по этому поводу. Но как философ и историк вынужден признать: не все культуры можно мерить одной меркой.

В философской литературе первая критика европоцентризма началась еще во второй половине ХІХ века. На повседневном же уровне мы все так же пытаемся мерить все страны, с их кардинально отличной от нашей ментальностью, своими мерками, ожидая от местного населения понятных нам реакций и поступков.

Кажется, все забыли, что о браках по любви на Руси еще полтора века назад писали разве что в романах. Что лишь с 1918 года советские женщины обрели право получать паспорта без согласия мужа, тогда же было законодательно закреплено женское избирательное право… Что же говорить о мусульманской Чечне — куда более патриархальной и патерналистской?

Если попытаться взглянуть на ситуацию непредвзято, точнее, не сквозь призму европейской культуры — что мы увидим? Традиционный брак вполне половозрелой (по местным меркам — давно уже на выданье) девушки из традиционной мусульманской семьи с немолодым, но весьма подтянутым и очень состоятельным джентльменом. Возможно, одним из самых состоятельных во всей республике и уж конечно, одним из самых влиятельных. Шутка ли — сам Кадыров почтил свадьбу своим вниманием!

«Педофилия», «изнасилование в прямом эфире», «изломанная судьба девочки» — такими фразами пестрят многочисленные статьи. Журналисты проевропейских медиа отмечают грустное лицо невесты и «неприкрытый цинизм» репортерши, берущей у нее интервью во время подготовки к бракосочетанию. Для европейца зрелище и правда гнетущее: взрослая тетка с сияющей улыбкой донимает вопросами девочку, которую «через несколько часов будет насиловать старик».

Грустное лицо — это, конечно, факт. Но и славянские девичьи песни о свадьбе всегда были невеселыми: девку из отчего дома забирают все–таки. А чеченским невестам по традиции и сегодня не пристало демонстрировать особую радость. Девушка «давала интервью сдавленным голосом» — а какая семнадцатилетняя девчонка не перепугалась бы, если бы на нее в одночасье обрушился пожилой жених и полчище репортеров в придачу?

Но прежде, чем выражать сочувствие, не мешало бы вспомнить, что девица, вероятно, росла в окружении толпы мамушек-тетенек в хиджабах (многочисленных членов семейства можно отчетливо видеть на видео с места событий), с малолетства воспитываясь в парадигме, где лучшая карьера для женщины — удачный брак. И конечно, не с сопливым юнцом, но со зрелым мужем. Девица, может, сейчас подружкам названивает, хвастается, как удачно у нее жизнь сложилась.

И в самом деле — может, и сложилась. Ну что бы ей увидеть в жизни, останься она в родном доме, где (я не утверждаю, но вполне возможно) установки на получение образования, жизненный успех и самореализацию для женщины сроду не было? Ей, может, второй год уже тетки твердят: «засиделась ты у нас в девках, того и гляди, замуж никто не возьмет» — точно так же, как некоторые городские тетушки повторяют это двадцатипятилетним «засидевшимся» девицам. Для нее, может, с детства было непреложной истиной, что «на Кавказе есть места, где женщины уже в 27 лет сморщенные», как изволил заявить уполномоченный по правам ребенка в России Павел Астахов.

А с пожилым мужем, наверняка образованным и достаточно современным, который заберет ее в большой город — кто знает, как все сложится. Не исключено, что этот брак откроет большие возможности, чем жизнь в семье и брак с местным юнцом. Своего рода «социальный лифт».

Такие дела. Все–таки у любой медали есть оборотная сторона, хоть мы об этом часто забываем. А как все было на самом деле, все равно известно лишь «молодым»…