Наша новая рубрика посвящена премьерам новейших работ представителей отечественной электронной и экспериментальной музыки. Для «Первого показа» мы приглашаем близкого нам по духу журналиста, критика или просто любителя музыки с хорошим слогом и предлагаем ему прослушать премьерный альбом, чтобы затем описать собственные впечатления и обсудить их с самим автором.
Сегодняшняя премьера — дебютный альбом новосибирца Георгия Остреинова, работающего под псевдонимом Approach. Его запись «Texture #1», вышедшую на новосибирском же лейбле «Эхотурист», мы дали послушать Стасу Шарифуллину — музыканту и одному из редакторов «Зари».
Стас Шарифуллин: Небольшой бар в Новосибирске уже набит под завязку, а новые люди все продолжают подходить; в толпе слышно английскую и немецкую речь, пахнет едой и сигаретами. Через несколько минут тут начнется очередной шоукейс «Эхотуриста», главных героев местной электронной сцены. К своему выступлению готовится Approach — приятного вида улыбчивый парень; кажется, он немного нервничает. Отпивает глоток пива из высокого стакана, разводит руками и снова улыбается: «Я всегда выступаю первым». Начинает играть: звук то накатывает мощной волной, то отступает, в фоне что-то шуршит, доносится отдаленный звук перкуссий. Собравшийся народ реагирует по разному — одни продолжают общаться, пытаясь перекричать музыку, другие начинают с интересом наблюдать за действиями музыканта, третьи, особо чувствительные, мерно покачиваться в такт звуковым волнам. Удивительно — с танцпола никто не уходит. Через пару недель мне присылают альбом — собираюсь на первый раз послушать, как говорят, «в фоновом режиме», как раз нужно написать пару-тройку важных писем. Где-то на 30-й секунде понимаю, что сконцентрироваться на письме не получается — при всей своей камерности и абстрактности, музыка держит внимание очень цепко, чуть ли не заставляя себя слушать. Удивительно.
Шарифуллин: Скажи честно, тебе никогда не хотелось поиграть какое-нибудь условное техно в
Остреинов: Нет, я никогда не брал ориентир на овладение толпами. Если еще точнее, вообще не был заинтересован в том, чтобы кто-либо слушал то, что я делаю. Мои цели максимально различаются с целями танцевальной музыки; для техно — подача материала на площадках первична, для экспериментальной музыки это скорее именно вынужденная мера, а для слушателя способ превзойти первое, хрупкое знакомство с творчеством музыканта через сеть. Среди слушателей такой музыки нет случайных людей, решение её слушать приходит осмысленно, неподготовленный человек не осилит часовое прослушивание гудения или шума. В этом смысле, хоть я и пишу музыку для себя, находятся люди, которые говорят: «О, ты на
Если говорить о личном выборе, то порядка шести лет назад абстракционизм во всех его проявлениях вышел для меня на первый план — абстрактная алгебра, искусство, всякие бесполезные сложные вещи. Тогда мой друг математик познакомил меня с проектом Microstoria, и это стало переломным моментом в восприятии музыки. Она настолько удивила меня своей бесполезностью — у неё не было никаких дурацких образов, ненужных целей! Эту музыку сложно было понять, ухватить, она была непредсказуема и прекрасна. В итоге это привело к тому, что я начал слушать записи служб спасения, чёрных ящиков с самолётов, пульсирующие радиопомехи, полевые записи и в высшей точки этого пути «докатился» до лейбла Touch. Лучшего я и представить не мог — оказалось, что наше окружение живёт своей жизнью и звучит интереснее, чем все идеи музыкантов. Не нужно ничего придумывать, просто поставь микрофоны и уйди подальше. Ну, и чтобы еще больше углубиться в мир безыдейного и бесформенного звука, но уже исходя из личных предпочтений, я решил взять всё в свои руки и начал производить его сам.
Шарифуллин: По образованию ты физик-ядерщик, сейчас занимаешься наукой и вообще твое мировоззрение можно назвать сциентистским — проявляется ли это каким-либо образом в творчестве? Например, в контексте популярного в последнее время science art — может и ты используешь в своей работе какие-то научные методы?
Остреинов: Моё творчество целиком и полностью пронизано образами из науки, но использование научных методов в создании музыки я считаю сомнительным. То есть, наукой я не пользуюсь, но вдохновляюсь. Нет ни одного трека на создание которого меня бы сподвигла какая-нибудь «человеческая» проблема, социальное явление или чувства между людьми, сознание просто отказывается воспринимать эти вещи серьезно. И, с другой стороны, представьте себе сходящиеся математические ряды, которые начинают суммироваться с бешеной скоростью, или красивое решение нелинейного дифференциального уравнения. Как это должно звучать? В математике есть системы в которых малейший сдвиг параметров, ведет к её катастрофическим изменением. Представьте, когда на фоне статичных звуков, появляется едва уловимый скрежет, который задаёт разрушительный вектор и через
«То, что я занимаюсь наукой, не отнимает иррационального восприятия»
Шарифуллин: В продолжение темы: как получилось, что человек исключительно рационального склада ума занимается музыкой — фактически, одним из самых иррациональных и абстрактных видов человеческой деятельности? Живет ли в
Остреинов: То, что я занимаюсь наукой, не отнимает иррационального восприятия. Оба начала прекрасно сосуществуют у меня в голове, правда разделены они закрытой дверью с маленьким окном для переговоров. Вообще, рационализировать всё подряд — непомерно глупо. В таком однополюсном обозрении теряется многоликость многих вещей, в частности, музыки. И наоборот, всестороннее рассмотрение вещей обладает удивительной обратной связью. Например, наблюдение грозы вызывает восхищение — оно заставляет тебя узнать, как устроена гроза с физической точки зрения, и тогда следующее наблюдение становится еще прекрасней, ведь теперь ты видишь не только красивое зрелище, но и понимаешь как оно функционирует внутри. С музыкой то же самое, рассмотрев её противоположные стороны, получаешь более общую картину, которая приносит ещё больше эстетического удовольствия. Поэтому никакого конфликта нет и в помине, есть фундаментальная гармония.
Шарифуллин: А в чем вообще может заключаться внешняя ценность твоей музыки — скажем так, для общества? И в чем её внутренняя ценность — условно говоря, что каждый раз заставляет тебя сесть за инструменты?
Остреинов: Я не создавал музыку с претензией на внешнюю ценность, но она существует. Это что-то вроде звукового моста из мира научных идей и образов, попытка показать красоту и самодостаточность окружающего мира посредством звука; попытка пробудить иррациональное чувство неясности, за которым следует любопытство или страх. Конечно, все эти разговоры про внешнюю ценность абсурдны, ведь если бы я не дал свою трактовку, каждый из слушателей сам решил бы какую ценность эта музыка для него представляет. И до сих пор не понимаю, почему сажусь за инструменты — это такой бесполезный эксперимент, от которого я получаю удовольствие, такое же, как и от занятия наукой.
Шарифуллин: Кстати, какие это инструменты?
Остреинов: Во главе моей «звуковой кузницы» находится синтезатор Studiologic Sledge, его выбор обусловлен наличием большой и удобной панели для настройки звука — там нет никаких идиотских меню и скрытых опций, которые я терпеть не могу, у этого синтезатора даже слоган официальный: «No computer, no mouse, no stress». Есть стандартный сэмплер, на который я пишу шум со всеволнового приемника, да и все остальные звуки. Есть рекордер, потенциал которого, как мне кажется, превосходит всё, что только можно — даже модульные системы. Завершает набор добротный дилей-процессор. У меня вообще особая любовь к этому эффекту, он как нельзя лучше подходит для экспериментов. Стоит заметить, что роль компьютера у меня сводится только к записи, ну, может, громкость там подрегулировать, больше ничего.
Шарифуллин: Мне всегда интересны слова, так что следующий вопрос такой — можешь ли ты как-то прокомментировать выбор своего языка, все эти «текстуры», «структуры», «узлы» и прочее?
Остреинов: Большинство слов я позаимствовал из математики и физики. Мне нравится, как люди дают названия абстрактным объектам, которые изучают. Чаще всего этот выбор логично обоснован и призван мгновенно обратить внимания на
Шарифуллин: Насколько я знаю, ты переехал в Новосибирск из Петрозаводска — выбор, скажем так, не самый очевидный. В Карелии достаточно сильная, хоть и инертная, экспериментальная сцена — можешь ли ты сказать то же самое о Сибири? Вообще, есть ли лично у тебя ощущение сообщества, какого-то общего организма?
Остреинов: Это было очень давно. Когда я переезжал из Петрозаводска это была типичная российская провинция, где стреляли из «жигулей» и сжигали джипы ночью во дворах. Ни о какой сцене разговоров не было вообще. Сейчас я прекрасно понимаю Ваню Афанасьева из Love Cult, который рассказывает о лесополосе в двух минутах от дома и постоянных туманах. Карелия, если говорить только о местности, для меня атмосфернее Сибири. Ну, и я не так давно знаком с сибирской сценой, чтобы дать адекватный ответ на вторую часть вопроса. Скажу лишь, что ребята делают отличную музыку и активно сотрудничают друг с другом, привлекая все больше единомышленников. Некоторых музыкантов я выделяю среди других и пристально слежу за их творчеством.
