— Почему, почему?

— По кочану.

— Почану по кочану, хэй!

— Хех.

— А всё-таки — почему?

— Потому что, понимаешь…

— Понимаю, но не до конца.

— А тебе прямо всё до конца надо понимать?

— Да не так чтобы очень, просто…

— Что?

— Ну, если понимаешь, тогда как-то на душе легче.

— Нее, ничо такого, ваще. Вот смотри — поймёшь, а оно всё оказалось такое…

— Какое?

— Такое себе.

— Всё равно легче — тогда хоть понятно. И сделать же что-то можно…

— А в том и дело, что нельзя. Мало того, что оно не очень, так и ничего не поделать. Как раз потому оно и не очень, кстати.

— Ну, тогда хоть можно подладиться как-то. Притерпеться.

— И притерпеться нельзя, и подладиться, потому что непредсказуемо. Вернее, предсказуемо, конечно…

— Но что?

— Оно предсказуемо в таком… ключе, что как подладишься, так снова станет неудобно. По новой всё, с начала, только теперь в другом месте.

— Ты его в дверь, а оно в окно?

— Скорее оно тебя сначала в дверь, а потом в окно. А потом ещё куда…

— Ой, про это не надо.

— Да ладно, что, никто не знает, что ли?

— Да в том и дело, что знают, только сегодня это ничего, а завтра уже бог знает что.

— Ну вот, а говоришь, не понимаешь. Так и есть.

— Я другого не понимаю. Зачем?

— А говоришь — не понимаешь, почему. Это ж совсем разные вопросы.

— Разные, а я на оба ответ найти не могу.

— Всё ты можешь. Люблю тоже это: все говорят «ой, отчего да почему, да зачем да как?», как вчера родились. А потом смотришь — ведут-то себя соответственно. Ну, то есть — если б реально не понимали, то уж наверное иначе себя вели бы.

— Оно как-то не схватывается. С одной стороны — ничего не понятно. А с другой стороны — всё ясно. Но ясно как-то так, что до поры до времени ясно вроде, а потом раз — и опять…

— У меня на этот счёт есть теория, но я промолчу.

— Да ладно уж, скажи.

— Обидишься.

— Да чего мне обижаться-то? Не обижусь. Говори давай.

— Просто если честно уж, то как раз потому, что всем всё ясно, в отдельных случаях и непонятно.

— И что тут такого?

— А то, что мнения о себе многие очень высокого. Думают, мол, раз мне здесь ясно, то и в другом месте ясно так же, чего голову-то ломать, чего думать? Раз и всё. А потом дров наломают так, что и не разберёшь, откуда столько всего.

— Это да. Но ведь, понимаешь, такое дело — знающего человека трудно найти. Этот знает, да не то, этот думает только, что знает, другой вид делает, чтобы умнее казаться, а третий и вовсе дурак.

— Уж дурака с первого раза видно.

— А мне вот не с первого. Может, он не дурак, а только с придурью, а своё дело знает. Пока не сделает и не поймёшь, а если не знаешь сам, чего тебе надо-то, так и не проверишь ведь.

— Ну, тогда ты и вопросами задаваться не будешь.

— Ага. Вопросы тогда возникают, когда ясно, что как-то по-другому можно сделать, лучше. А делают хуже, и не просто хуже, а как будто так плохо, как только могут, и стараются изо всех сил, чтобы худо вышло со всех сторон.

— Так это дураки.

— Не может же быть столько дураков. Да и так посмотришь — люди взрослые, неглупые, не хуже нас с тобой, говорят, рассуждают, ведут себя нормально. Только как до дела дойдёт — тут, конечно, начинается… Умысел у них. Себе всё норовят.

— Да ведь не всегда себе. Часто же им и разницы никакой нет в том, лучше сделать или хуже, а иногда хуже сделать и труднее ещё.

— Вот в последнем случае да, дураки, а вот в первом умысел, выгода.

— А говоришь, что не понимаешь.

— Так ведь часто ясно, что выгода если и есть, то такая маленькая, что за ней явно никто гнаться не будет. Особенно… Иногда.

— Когда, типа, денег куры не клюют?

— Да, когда вроде бы всё есть и никакой выгоды портить нет, а портят.

— Бывает же лень ещё, не забывай.

— Бывает лень, а бывает, что вроде как даже потрудиться надо, чтобы сделать плохо, и выгоды тому, кто делает, от этого никакой, а всё равно делают.

— Вот тогда ты выгоду-то и не знаешь просто.

— Может. Поэтому я и спрашиваю: почему? Зачем?

— А какой смысл про какую-то конкретную выгоду знать?

— Чтобы в этом конкретном случае и подстроиться. Тут ведь если знаешь…

— Да я тебе говорю: если не знаешь выгоды, значит, уже подстроиться не сможешь.

— А я думаю, что не всегда так. Видишь, если знать, что вот в конкретном случае перед тобой не дурак и не лентяй, а просто чья-то выгода, так тут хоть ясно, что можно силы больше не тратить. Дурака ведь можно уговорить, летняя подкупить, а если уж никакого выхода нет — как-то вообще всё по другому тогда разворачивать.

— Да ладно, как правило, непонятно становится именно там, где и развернуть иначе нельзя. Оно ведь если можно, так лучше просто пойдёшь и развернёшь, чем задаваться пустыми вопросами.

— Эх, да… Но всё-таки мне кажется, что знай я!.

— Многая знания — многая печали, а иногда ещё и ответственность.

— Почему-то сразу совершенно определённая ответственность в голову пришла.

— Потому что всё ведь понимаешь! А вопросы такие ведь только так — пожаловаться, поплакаться, поругать кого-нибудь. Но что оно, сильно легче станет? Да и то сказать: если уж не понятно тебе что-то, не смотря на всё понимание, которое так-то вообще-то есть, то это с головой проблемы. Это ж вроде амнезии получается какой-то: знаешь, но не помнишь.

— Трудно, понимаешь, с этим смириться. Говорят-то другое.

— То есть?

— Ну, что пессимизм это просто и мнительность, а на самом деле всё хорошо. Не надо, мол, обращать внимания.

— А. Это от того, что за чистую монету ты это всё принимаешь. На самом-то деле говорят: если ничего сделать нельзя, какой смысл вообще об этом думать? Привыкай, да и всё.

— Это вот как раз очень мрачно звучит.

— Как есть.

— И от этого как раз все беды: так вот человек внимания не обращает, не обращает, привыкает, и всё ему вроде ясно, а потом-то всё от того и страдает.

— Где это?

— А вот где: надо ему сделать что-нибудь, и вроде всё ясно, то есть… Я хочу сказать — привыкает он, что сделать ничего нельзя, а когда надо всё-таки делать, уже и не делает — нельзя же. И так всё и делается как попало или вовсе не делается, потому что смысла нет и нельзя сделать.

— Это ты верно говоришь. Это мне как-то в голову не приходило.

— Ясно всё было, да?

— Ага. Так всем ясно ведь. Да! Ха-ха, точно! Всем ведь ясно!

— Вот я и говорю: всем ясно, а потом ничего не происходит, потому что на самом деле ясно только то, что делать ничего не надо, потому что толку нет.

— Выходит, что так. Но это как раз и есть ответ на твои вопросы: почему и зачем?

— Нет, это только на почему. На зачем до сих пор нет ответа.

— Это слишком глобальный вопрос. И он подразумевает, что всегда есть какая-то цель.

— А что, её нет?

— Ну уж точно она не всегда есть. Есть, конечно, дураки, лентяи и те, кто понимает, что смысла нет. Но все они одинаково могут делать что-то просто так, не подумав.

— А знаешь, почему не подумав?

— Да, да, понятно уже. Спасибо за откровение.

— Так ведь на самом-то деле это значит, что и цель есть всегда. Если кто-то что-то не подумав делает, то, значит, хочет это сделать побыстрее, отвязаться…

— Ладно, цель есть всегда, но и всегда, опять же, понятно, что перед тобой опять либо лентяй, либо дурак, либо понимающий человек. Лентяй делает так, чтобы делать как можно меньше, дурак — так, как считает нужным, а понимающий — так, чтобы получить какую-то выгоду. Но здесь, опять же, никакой пользы от того, что ты точно узнаешь, дурак перед тобой, лентяй или третий товарищ, нету.

— А вот и есть. Если он дурак — можно переубедить, а в других случаях посадить какую-то выгоду или просто попробовать решить вопрос через кого-то другого.

— Давай-ка от рассуждений переднем к опыту. Много ли раз тебе удавалось переубедить дурака?

— Ну…

— Баранки гну. Я думаю, что немного, потому что дурак потому и дурак, что его переубедить почти невозможно. Только какими-то совсем экстремальными способами, да и то он может не понять.

— Это да, точно. Есть дураки упрямые и окончательные дураки: первые держатся своего из принципа, а вторым просто невозможно ничего объяснить, потому что совсем дураки.

— Вот именно. Это про дураков. На лентяя надавить можно, но, скорее всего, он и тогда делать не будет в силу своей ленивой сущности. Он потому и лентяй.

— Да, но ты про каких-то идеальных людей говоришь, а на практике-то может встретиться ленивый понимающий дурак.

— Так этот последний совсем непрошибаем. Он, может, не так уж и ленив и не так уж глуп, но ведь ему же ещё и всё ясно, а раз ясно, так и ясно, как он себя будет вести. То есть понятно, что предсказать это невозможно, но и воздействовать тоже почти никак на него не получится.

— И что, совсем нет нормальных людей?

— Ну, мы же не про них говорим. С нормальными людьми и вопросов нет. Они даже тоже могут быть ленивыми, глуповатыми и понимать что-то, но, главное, у них что-то ещё остаётся…

— А вот, остаётся-то у них как раз то, что они не хотят до конца это всё понимать! Выходит, ты ошибаешься.

— В чём?

— В том, что когда говорят…

— Так это надоело всё, если честно. Разговор ни о чём.

— Ах ты! Стало ясно, что правота не на твоей стороне — сразу сворачиваешь?

— И тогда в чём я ошибаюсь там?

— В том, что… Когда говорят «не обращай внимания, это пессимизм», то просто хотят сказать, что… Как это сказать-то! Что понимание, которое «всё ясно», на самом деле… Что ему надо полностью довериться настолько, что и не пытаться его оспорить.

— А на самом деле как?

— На самом деле… Нет, ну доля правды есть, конечно, в том, что так, как ты сказал, говорят те, кто на самом деле всё время думают, что сделать ничего нельзя. Но так и нормальные люди тоже говорят, и они имеют в виду, когда говорят так, что… Можно что-то сделать.

— И что из этого следует?

— Давай соберём всё с самого начала: есть лентяй, дураки, те, кто верит, что сделать ничего нельзя и нормальные люди. Так вот, нормальные люди отличаются от других тем, что верят в то, что сделать что-то можно, и делают.

— Дай подумать… Тогда выходит так, что на твой вопрос ответ такой: потому что нет нормальных людей.

— А если вопрос «Зачем»?

— Это вопрос про цели, на него коротко не ответишь. Но если скруглить, получается, что если ты его задаёшь, то перед тобой точно не тот, кого ты называешь нормальным человеком.

— Получается, вопрос-детектор.

— Выходит, что так. Но, честно говоря, людей, которых мы называем нормальными, на вид недостаточно много для того, чтобы считать их поведение нормой.

— Да, норма по определению скорее похожа на состояние, когда тебе всё понятно.

— А оно ведёт только к тому, что ничего не делается.

— Да.

— Слушай, так получается, лентяй — это такой человек, у которого от природы есть предрасположенность к этому самому пониманию. Ему же легче к нему придти.

— Точно. А дурак скорее похож на нормального, то есть деятельного человека.

— Есть в этом какая-то ироническая логичность: дураку, может, и ясно что-то, но узнают его как раз по тому, что он всё-таки делает что-то, но не так. Ему не может быть ясно до конца.

— Ведь он дурак.

— Хе-хе, ну и дурак.