Ярослава Пулинович — российский драматург.
Интервью опубликовано в 4-м номере журнала «Здесь».

— В общем-то, добрый вечер. Не холодно?

— Добрый вечер. Нет.

-…Хорошо…Много пишете?

— Ну, надо, на самом деле, больше, вот…ммм…Я всегда считаю, что я мало пишу. Я считаю себя жуткой лентяйкой, но иногда, на самом деле, оглянувшись назад и посмотрев, там, сколько я написала за год (например, в конце года подводя итоги), я понимаю, что, в принципе, много. Ну, другое дело, что я много работаю сейчас на заказ, и в кино, и в театре. Очень много всяких инсценировок, там, киносценариев каких-то и коммерческих фильмов тоже. Это, конечно, грустно, но в наше нелегкое время по-другому выживать никак.

— Ну, да-да. А вот…если говорить вот про сейчас, Вы говорите, что кажется, что мало. А что сдерживает? Что мешает?

— Ну, наверно, какая-то природная лень. (смеётся) Я не знаю. Иногда говорят же, что, типа, можешь — не пиши. Но и бывает такое, что…ммм…вроде, как бы идея и есть — и, вроде, понимаешь, что можешь не писать. И думаешь, ну, вот можно чаёк попить, фильм посмотреть. (смеётся) Но бывают моменты, когда вдруг тебя что-то вот как-то пронзает, и ты понимаешь, что вот сейчас вот ты не можешь не писать. И начинаешь писать.

— Я слышал эту фразу только…эээ…«Не можешь не играть — играй», — это в смысле музыки.

— Ну, это переделанная, перефразированная фраза Толстого.

— Ну, там человек такой, который, я думаю, знаком и с Толстым и с его творчеством…

— Ну, да-да.

-…который такой интерпретатор. Вот. Я встречал людей, которые…ммм…действительно, не могут что-то не делать. То есть их как будто бы жжет изнутри, и если они не сделают — то же самое, что они вот, там…Ну, как физическая необходимость писать, сочинять что-то….Вот пока человек не выскажет, не реализует какую-то мысль, его не отпускает, и он…

— Да, так бывает. Вот буквально…эээ…вчера со мной так случилось, потому что мне нужно было написать один монолог, и этот монолог мучил меня месяца два. То есть я не понимала, какие слова…Что-то крутилось в голове, какие-то отдельные фразы, вот. И оказалось, что он, наверное, должен был столько прокрутиться в голове, чтобы…потому что, когда я села, я вдруг поняла, с какой удивительной легкостью он собрался, как было легко его писать. Я написала его, там, за 25 — за 30 минут. Но до этого-то есть какие-то вещи — они всё время меня мучили. Они всё время какими-то словами, нашептываниями, шорохами пробирались в голову. Вот. И, наверно, это и есть вот такой творческий процесс. То есть это не всегда, когда вот ты сидишь за компьютером, и всё. Это и когда ты гуляешь, и когда ты мечтаешь и летаешь где-то в облаках, оно всё как бы и происходит…

— Мдаа, да…А вот идеи, которые приходят в тот момент, когда их невозможно записать, с ними поработать, вот они сколько времени могут мариноваться в голове?

— Ну…достаточно долго. Есть такая штука, что… (ну, у меня, по крайней мере, это работает) что я очень редко что записываю, думая так, что, если это действительно стоящее, я это вспомню. Вот, и, действительно, так и происходит: что, если какая-то идея приходит в голову, и она мне нравится, я начинаю к ней возвращаться и возвращаться, и, в итоге, она во что-то вызревает.

— А не бывало так, что какая-то идея, которая сразу показалась стоящей, интересной, необходимой в реализацию вот…ну, просто в памяти потерялась и…

— Ну, наверно, бывало. Ну, раз она потерялась, по памяти я ее вспомнить уже не могу. (смеётся)

— Не жалко.

— Да, и оценить, насколько она была стоящей, соответственно, тоже.

-А бывает кризис идей?

— Да, конечно. Конечно. Ну, мне кажется, у каждого человека, занимающегося творчеством (да и, наверно, не только творчеством, а просто любимым делом), бывает кризис какой-то, когда ничего не хочется делать, когда вдруг ты понимаешь, что ты ничего не сделал, ничего стоящего, что это всё какая-то фигня, что я занимаюсь не тем, что лучше бы я пошла на бухгалтера учиться и всё в таком духе. Вот. Я думаю, что через это проходят все, просто единственное, что нужно знать (и я это уже знаю), что это пройдёт. Как было написано у царя Соломона на кольце: «Всё пройдет. И это тоже».

— Ну, то есть просто можно лечиться самим временем, да? То есть…каких-то таких фишек…

— Ну, наверно, никто на это не подскажет ответ. Ну, просто на какое-то время уходить в тень, потому что…ну, ничего с этим состоянием не сделать. То есть оно приходит и уходит…Я думаю, что это нормально, потому что, ну, говорят же, типа, что только дурак не сомневается. Вот. И я думаю, это нормально сомневаться в том, что ты делаешь. Главное, чтобы найти в себе силы и делать это дальше.

-…Ну, да-да….

— Продолжать заниматься этим.

— Ну, наверно, у кого-то есть какие-то свои фишки, которыми нам можно воспользоваться, чтобы вот перебороть это состояние и сказать: «А ведь я могу щас кое-что сделать всё-таки, несмотря на то что я минуту назад сидел угрюмый — вот каких-то таких вот?…

— В бассейне. (смеётся)

— Бассейн?

— В бассейн вот сходишь, поплаваешь и как бы возвращаешься…Нет, вот я щас поняла (ну, это так, к слову), что очень сильно тонус эмоциональный завязан на тонусе физическом.

— То есть физические нагрузки. Я думал сначала, что как-то общение с водой…

— Нет, именно физические нагрузки, конечно. Это очень-очень помогает. Я сама просто недавно открыла эту тайну…

— О, значит, есть всё-таки какая-то хитрость!

— Да, и она, оказалось что, работает.

— Ммм, это интересно. А вот, когда работаете над каким-то произведением, сколько времени занимает работа над текстом, а сколько времени занимает…ну, всё остальное?

— Очень-очень по-разному. Бывает так, что оно приходит в единочасье, и ты начинаешь это делать, и дальше всё собирается как-то само собой. А бывает, что очень-очень долго. Бывает и так, что очень долго думаешь, а потом садишься, и текст быстро собирается. Вот. Но это, как раз, говорит о том, что идеи проработаны, и их как бы легко писать. А бывает, ну, вот, как, например, сейчас я пишу пьесу, и я просто отложила ее, потому что поняла, что мне не хватает: я чего-то не додумала в этом, чего-то недопоняла, поэтому я пока не могу её сложить в пьесу.

— Ага, да…А пишете на бумаге / на компьютере?

— На компьютере, конечно.

— Удобнее так?

— Ну, конечно. В век новых технологий, интернета все уже привыкли ко всему, поэтому… Я не знаю людей, ну, по крайней мере, людей профессионально занимающихся, там, литературой…эээ, там, сценаристикой, драматургией, которые писали бы на бумаге. То есть, это какая-то такая редкость и…даже самые матёрые и уже в возрасте, там, литераторы, давно перешли на компьютер.

— А не бывало такого, что вот… (на компьютере же как: печатаешь, что-то не понравилось — стёр — написал заново), и вот это вот, то, что стер, хотелось бы восстановить? Потому что, если на бумаге ты, там, зачеркнул, ты всё равно можешь это прочитать. То есть какие-то старые мысли, вот которые… ну, вот как ретроспектива…

— Ну, я поняла Вас… Нет, у меня такого не бывало.

— Нет?

— Нет-нет. Оно как-то, как есть, так и есть.

— То есть каждый шаг — шаг вперед?

— Ну, да.

— Ммм. А, если сравнивать…эээ…ранние произведения и вот то, что есть сейчас? Ну, не сравнивать, ааа…ну, просто вот возьмем, что было и то, что сейчас. Вот такой, какая Вы сейчас, Вы бы могли вот те идеи, ранние, взять, реализовать?…эээ…Было бы интересно этими идеями заниматься? Или уже сейчас что-то другое в голове? Или было бы интересно, но написали бы по-другому? То есть другими словами, другим текстом?

— Не знаю, я…ммм…с одной стороны…эээ…когда я была младше, было много очень новых каких-то свежих сюжетов, и, в силу своей неопытности, юности…как бы я не задумывалась о том, что это было, что об этом уже рассказано, что-то ещё — я просто брала и писала. И было очень много тем таких, на подкорке, которые мне хотелось рассказать, но…то есть, по сути, я писала про себя. Первую вот, наверно, часть творческой жизни я писала про себя, про свою школу, про свое детство, про своих одноклассников, про свою какую-то неразделенную любовь. Вот. И это было легко, потому что писать про себя всегда легко. Как говорят драматурги, что у каждого…на самом деле, каждый человек может написать одну пьесу в своей жизни. Вот. Абсолютно каждый. У каждого человека в жизни хватит каких-то историй, сюжетов на одну пьесу. А дальше уже начинается следующее: ты должен…дальше уже нужно придумывать, потому что, если оно у тебя было не выстрадано, то есть такая вот абсолютно чистая сублимация, которой ты занимаешься, дальше ты уже входишь в момент, ну, как бы, где творчество переплетается с профессионализмом, что ли, можно так сказать. Когда это уже не совсем про тебя — это про твои идеи, про твои измышления, про твои…эээ…мнения какие-то о сегодняшнем дне, о сегодняшних людях. Когда ты придумываешь героя, ты не пишешь уже больше про себя. Ты придумываешь героя заново, с нуля, с совершенно другим характером, с совершенно другой логикой, мотивацией. Вот. И…ммм…но, с другой стороны, плюс в этом есть, что, если все мои герои были очень молоды, когда я была помладше и писала…эээ…вот, то сейчас мне как раз интересно говорить о разновозрастных героях. То есть в последней моей пьесе главным героям по 75 лет. Вот. Мне интересно говорить о разных возрастах. Мне интересно вживаться в образы, ну…разных людей, понимать, что они чувствуют, что их тревожит.

— Угу. А вот эти люди, которые вновь придуманы, да, которые не являются Вами…эээ…таких людей встречали в жизни уже после, после написания, я имею в виду?

— Да-да. Это всё такие собирательные образы. На самом деле, понятно, что я не придумала их от и до: я где-то их посмотрела, где-то увидела, где-то что-то меня задело, но я просто говорю про то, что это не я уже — это не мои переживания, и страхи, и страдания.

— А те…эээ…А тех персонажей, которые являются Вами, но более молодой, встречали потом? Вот после написания, вот уже где-то сейчас в других людях?

— Да. Потому что это вещи, ну, через которые все проходят. И опыт одиночества, опыт первой несчастной любви, и опыт [нихрена не слышно, но вроде, секса].

— Ага…А вот среди…ммм…ну, конкретно вот Вашей мотивации, зачем пишете? У вас есть в списке…эээ…желание как-то вот повлиять на людей? Ну, не в каком-то корыстном смысле, а как-то сделать их лучше, шире, счастливее или, может, наоборот?

— Я не думаю, что искусство может вот как бы…непосредственно влиять на людей. Я не думаю, что злой человек, посмотрев какую-то пьесу о доброте и любви, там, вмиг станет хорошим.

— Ну, по чуть-чуть…Есть такая вот идея, когда пишете?

— Я думаю, что то, что искусство несёт в себе воспитательную функцию, придумали тоталитарные государства. Вот. И это придумал Советский Союз, что искусство должно воспитывать. Искусство не должно воспитывать. Искусство вообще никому ничего не должно, потому что искусство — это…эээ…область эстетического, скорее. А не этического. Но, тем не менее, когда в Германии провели…эээ…такой эксперимент: они исследовали людей, которые ходят в театр и которые не ходят в театр. Вот. Они выяснили только одно: что люди, которые постоянно ходят в театр, они более отзывчивы к чужому горю, они более милосердны…ммм…они более открыты. Это не строится вот так вот здесь, сейчас — это не прямая какая-то взаимосвязь. Это не потому, что человек прочитал вот эту именно книгу…эээ…а не вот эту. Это строится как-то…ну, какими-то окольными, неизведанными нами путями.

— Ну, я не говорю…эээ… не спрашиваю конкретно о прямом взаимоотношении. Ну, вот окольно вот так вот. И вот Вы говорите про театр, может быть, театр просто рассортировал людей: то есть тот, кто менее отзывчив, просто туда не ходит сам по себе?

— Мне кажется, не так. Мне кажется, театр как раз в человеке эту отзывчивость пробуждает, это милосердие…Потому что, что такое театр? Что такое вообще…ну…драматическое искусство? Или искусство литературное? Человек начинает отождествлять себя с героем, он начинает сожалеть, сочувствовать, переживать, главное. Сопереживание — это самая главная часть драматического искусства. Когда мы…ммм…себя с главным героем отождествляем. Вот. Естественно…эээ…это учит нас….ну, как бы даёт нам возможность побывать во многих шкурах, посмотреть, что мир разный, что он бывает и такой, и такой. И что ситуации бывают очень разные, что мир непредсказуем, и поэтому… ну, вот мне как раз кажется, что вот театр — он об этом. Что вот именно этому, если говорить о какой-то воспитательной функции, он учит людей.

— Понять чужую точку зрения?

— Да, что мир очень сложный, он очень непредсказуемый…Мне кажется, ты весь дрожишь.

— Немножко. Нормально, я привык.

— Мы можем куда-нибудь зайти.

— Да не, я справлюсь. Я человек, отвечающий за своё поведение, поэтому…

— Ну, я-то не замерзла. Мне кажется…

— А мне вот кажется наоборот…

— Нет, я нормально. У меня пальто, поэтому…

— Ну ладно…Ну, да…Идеи-идеи-идеи. А что, кроме театра, литературы…чем-то вдохновляетесь? Какие ещё виды искусства затрагивают, пробуждают, вдохновляют?

— Кино я люблю, книги…

— Угу…Ну, это тоже, можно сказать, как…

— Ну, я бы, наверно, говорила о музыке. Хотя я не могу сказать, что я прям такой меломан, но какие-то…

— Но трогает душу.

— Да. То есть есть какие-то отдельные команды, которые вот…(неразборчиво)

— Угу…ааа…вот…в творческих тусовках бываете? Ну, вот, там, в своих, профильных и других?

— Нет, это, конечно. Езжу на фестивали всякие, на премьеры, бывает, езжу, и как бы в театре я периодически что-то делаю, работаю…эээ…на каких-то проектах. Поэтому, конечно, я общаюсь.

— Это влияет как-то на результат творчества?

— Безусловно. Дело в том, что вот эта вот тусовка — это питательная среда. То есть это такой компот, в котором вывариваются-вывариваются идеи, какие-то вещи. Вот. И очень часто люди, которые живут, ну, где-то отдельно, в других городах, где вот, может быть, нет такой тусовки, где нет вот такого окружения…

— Им тяжелее.

— Конечно! Они страдают именно просто оттого, что им не с кем поговорить.

— Ну, наверно, сейчас, когда есть Интернет, проще с этим?

— Это другое. Мне кажется, всё-таки момент вот личных встреч, момент какого-то вот контакта через глаза, через…ну, вот здесь и сейчас…конечно, очень много значит.

— Угу. А вот в непрофильных тусовках, тех же музыкантов, художников, бываете?

— Ну, Вы знаете, я бывала, но я мало соприкасаюсь с ними. То есть…ну…через каких-то знакомых, через каких-то знакомых знакомых…

— Ну, это тоже интересный опыт? Или…

— Да. Ну, я думаю, музыканты — они вообще сумасшедшие, если честно, как и художники. Ну, это очень интересно.

— (смеётся)

— Я считаю как раз, что художники, музыканты — они гораздо более такие…Как бы люди театра — они люди приземлённые, потому что…

— Почему?

— Ну…эээ…всё равно ты ограничен сценой. Всё равно у тебя есть декорации, есть костюмы, и ты должен это сделать. Вот.

— Ну, в музыке есть ноты, есть инструменты.

— Понятно, но…всё равно у тебя есть заданный мотив. Там, спектакль идёт час сорок, например, и ты играешь. Есть актеры, которые могут, там…которые по-разному себя чувствуют, с которыми нужно договариваться. Ну, то есть театр — это командное искусство, а вот как раз…эээ…что меня поражает, что…в театре, мне кажется, гораздо меньше какой-то импровизации, чем в музыке…потому что музыканты — они как-то чувствуют, по-моему, друг друга вот просто чутьём, как собаки.

— Ну, может быть. (смеётся)

— Ну, это мой, такой сторонний, взгляд.

— То есть вот различие…то есть вот творческая профессия даёт…эээ…различия…в тусовках, в людях?

— Ну, конечно, всё-таки театральная и музыкальная тусовка — они немножко разрознены. Как и художественная. Как бы все со своими. Нет, они пересекаются, безусловно. А театр — это вообще такое удивительное место, где пересекаются все творческие профессии. В театре есть и музыканты, и хореографы, и вокалисты, и художники, которые делают декорации и костюмы, и все-все-все. То есть кого только нет. Поэтому как раз театр — он тем и интересен, что это такой Вавилон.

— И, в то же время, Вы говорите, что вот он…как бы ограничен. Соответственно, эти ограничения накладываются и на всех остальных, то есть и на музыкантов…

— Нет, конечно-конечно, спектакль…ты действуешь в какой-то заданной теме, в заданном ритме. Поскольку от тебя зависят люди, ты не можешь, если мы договорились, там….эээ…играть в одном ритме, музыкант не может выйти и сыграть в другом, потому что ему так захотелось, потому что от него зависят артисты…

— Некоторые так и делают. (смеётся) Но…

— Да…Ну, как бы, с какой ноги они пойдут…От него зависит какой-то ритмический рисунок спектакля. И как раз…ну…эээ… это более жёстко ограниченная форма, чем, если бы это был, не знаю, какой-нибудь концерт в джаз-клубе.

— Угу. А вот, когда…ну…доводилось ведь…эээ…смотреть по своим произведениям экранизации, на сцене, точечно?…

— Да, ну, конечно, у меня спектаклей очень много по России идет…

— Не было чувства ревности, когда видишь персонажа, которого…вот в голове он казался совсем другим, не в смысле там характера, а просто внешности? Ты представлял…вот…Ну, я встречал такое мнение, когда человек читает книгу и представляет себе вот такого человека, а потом видит экранизацию или в театре и…не может смотреть, потому что там персонажи по-другому… не было такого?

— Ну, я считаю, что пьеса — она, как ребенок, и ты её написал — она выросла и пошла в люди. Режиссёр такой же художник, и актёры такие же художники. Они что-то привносят в пьесу, они как-то её изменяют, по-своему читают. Это всё понятно, как раз нужно привыкнуть к тому, что театр — это командное искусство, в первую очередь. Вот. Пьеса должна быть поставлена, зачем ещё её писать? А без этого…ну, никуда ты не денешься от этого.

— То есть никогда такого чувства не было?

-…а в кино у меня три фильма вышло. Один из них, «Я не вернусь», вот не так давно был в прокате, снятый Ильмаром Раагом, эстонцем.

— Угу….И, ну…насколько удовлетворены всеми экранизациями? Было такое…чтобы вот…хотелось, чтобы было по-другому сделано?

— Да, каждый раз, естественно. И сказать, что я на сто процентов удовлетворена, там, экранизацией…эээ…нет, это невозможно. Ну, это недостижимо, это нужно снимать самому, если хочешь.

— Не было такого желания? Попробовать?

— Ну, пока нет, потому что…ммм…пока нет, в общем. Я думаю, что это очень…ммм…тяжелоёмкий такой процесс, требующий определённой организации, определённого вообще склада характера. Мне кажется, я пока не готова. Режиссёрские опыты вот здесь, в Театре современной драматургии, у меня были на сцене. Вот. Я ставила спектакль «Герой».

— Насколько это тяжело?

— Мне тяжело, потому что я сама по себе такой, интровертный очень, человек. Мне тяжело…

— Управлять.

— Управлять, общаться с артистами…как бы…что-то на ходу придумывать…Ну, в общем, работать напрямую с командой. Но это был, безусловно, очень интересный опыт. Очень.

— Ну, да…Впервые обращусь к своему списку, потому что всё, что было в голове, вроде бы как, поспрашивал. Наверняка есть хоть что-то интересное, что можно ещё…А, ну вот, да…А вот с какого своего произведения Вы бы посоветовали изучать свое творчество?

— Наверное, с «Наташиной мечты», потому что это одно из первых моих произведений. Это произведение, которое сделало меня…ну, можно сказать, знаменитой в театральных кругах. То есть оно пошло сразу на многих-многих сценах, и до сих пор его ставят очень много. Вот. Ну, наверное, с «Наташиной мечты».

— А с какого бы не посоветовали? То есть какое-то нетипичное или, может, в котором не уверены вполне?

— Да их много, на самом деле. Все в сети сеть…

— Угу.

— Не знаю…так вот я, наверно, не скажу. Мне кажется…эээ…что не стоит начинать с «Жанны», хотя не знаю, почему. Ну, просто это такая уже взрослая пьеса, и она достаточно мелодраматичная. И поэтому…я не могу сказать, что она неудачная, но просто немного, может быть, не в моем стиле…поэтому…может быть, кто-то прочитает, и его это (неразборчиво).

— А вот, если предположить человека, который…ммм…ну, не особо интересуется театром, не особо интересуется литературой. Может быть, он интересуется чем-то другим, а может быть, нет….ммм…Что бы Вы ему посоветовали, с чего начать? Как бы вот как-то влиться, чтобы увлечься?

— Именно драматургия?

— Ну, театр, да, и, в принципе, в глобальном смысле литература, может быть. Вот какие-то такие начальные ступеньки вот…

— В современной литературе, или мы говорим о…

— Вообще вот глобально.

— Вообще? Ну, я бы посоветовала…я бы посоветовала человеку…эээ…начать перечитывать классиков, то, что мы проходили в школе. И…эээ…то, что несут в себе эти произведения, и то, что мы поняли, когда мы читали это в школе — это абсолютно два разных, совершенно два разных…эээ…мира. Я, например, с большим удовольствием перечитала Тургенева, я перечитала «Войну и мир». Это действительно потрясающе. Другое дело, что очень часто, прочитав это в школе, люди думают, что…

— Это совсем не то, что оно есть.

— Да, ну, и «и ну её вообще».

— Ну, и я последний вопрос задам. Вот…эээ… на какой вопрос Вы бы с большим удовольствием ответили, а вот какого вопроса не хотели бы, чтоб я Вам задал? Как бы на эти вопросы не надо отвечать сейчас. Просто вот обозначить сами вопросы. Мне вот это вот интересно.

— Я не люблю, когда…ммм…меня начинают тестировать на знание чего-то. Ну, то есть, когда я чувствую себя на интервью, как на экзамене. Вот. И…

— Ну, вот какой-нибудь такой вопрос для примера сформулировать?

— Ну…я так не могу вспомнить.

— Ну, ладно.

— Просто бывает, когда начинают очень уточнять подробно какие-то вещи из произведений каких-то…

— Из своих?

— Не из моих, просто…Когда ты теряешься, чувствуешь себя немножко на нервах.

— Ну, это странно… Если у тебя есть вопросы — перечитай. В чём проблема-то?…

— На самом деле эти вопросы самые часто задаваемые. На них просто сложно отвечать. Ну, как сложно…просто на них невозможно, наверно, ответить, когда спрашивают, о чём вообще пьеса? (неразборчиво) Как сказать, о чём пьеса? Можно сказать, о любви, об одиночестве, там… но это всё равно не будет правдой. Как ничто не будет правдой. Если…(неразборчиво)

— Ну, чтобы ответить на этот вопрос, надо прочитать, наверное…

— Да-да. Вот такие вопросы. Ну, их часто задают, к сожалению. А вот то, что мне никогда не задавали, я бы хотела… ну, на самом деле, даже не знаю…вот…не знаю.

— Ну ладно. (смеётся) Вы так заулыбались, задумались, да?

— Да.

— Наверное, какие-то идеи всё-таки есть. Ну, ладно, раз так, мы заканчиваем…

— Спасибо. Да, очень приятно было с Вами познакомиться.

— И мне.

— Извините, что я Вас заморозила…

— Нет, я…

— У меня просто спектакль там идёт, я думала пригласить Вас…

— Я щас пройдусь до машины и всё, я согреюсь.

— Всё нормально? Ну ладно, хорошо. Приятно было познакомиться.

— И мне.

— До свидания.

— До свидания.