Donate
Cinema and Video

«Кавказская пленница» как сатира на сталинизм

Понимай Кино26/01/16 10:557.5K🔥

Как снять в СССР антисоветский фильм за счет государства?

Любое явление с приставкой «анти» обычно подразумевает открытую конфронтацию, резкое, явное и непримиримое выступление против чего-либо. Однако в авторитарном государстве, начисто лишенном свободы слова, подобное невозможно в принципе, особенно в ситуации, когда этому самому «анти» посвящены статьи уголовного кодекса, по которым можно сесть всерьез и надолго. Выход один — уйти от прямого высказывания, прибегнуть к языку Эзопа, замаскировать «анти» под невинную комедию с песнями и безобидным главным героем (так в своей книге «Живые и мертвое. Заметки к истории советского кино 1920-1960х годов» Евгений Марголин отмечает, что «Кавказская пленница» карнавально-праздничным образом высмеивает уходящие прошлое черты, при это выдвигая вперед героя, который несет подчеркнуто детское эксцентричное начало).

Но у этого решения есть один серьезный минус — усложнение коммуникации со зрителем. Замаскировать — значит, спрятать так, чтобы самое опасное и крамольное в глаза не бросалось, а как бы растворялось в подтексте и читалось между строк. То есть адресату текст приходится расшифровывать и переосмысливать, а массовый зритель этого делать не любит, да и не хочет, ведь он ходит на комедию, чтобы отдохнуть и посмеяться. Мнимая легкомысленность жанра расслабляет зрителя, усыпляет его ум, отдавая во власть чистых эмоций. В этой связи довольно сложно сказать, какой процент зрителей, воспитанных в СССР, по-настоящему считал антисоветский посыл картины «Кавказская пленница». Предположим, что таких людей немного, однако очевидно, что их число будет становиться еще меньше по мере нарастания слоя времени, отделяющего нас от эпохи, в которой фильм был снят. Поэтому есть основание поговорить о скрытом смысле комедии Леонида Гайдая подробнее.

Наиболее интересным персонажем с точки зрения анализа в «Кавказской пленнице» является не Шурик или Нина (герои довольно однозначные в своей простоте и невинности), а одиозный функционер товарищ Саахов. Интересен он, прежде всего, тем, что его прототипом является не кто иной, как сам Отец народов и самодержец всея СССР — товарищ Сталин. При желании определенное сходство между ними можно найти уже на уровне фамилий (одинаковая заглавная буква и общее число символов). Но куда более очевидно соответствие внешнее (усы, китель, кавказское происхождение, акцент) и смысловое — оба являются носителями власти, разной по масштабу, но одинаково абсолютной.

«Я сюда поставлен блюсти государственные интересы», — говорит про себя товарищ Саахов
«Я сюда поставлен блюсти государственные интересы», — говорит про себя товарищ Саахов

Это сходство бросилось в глаза многим. Особенно в первых версиях картины, которых уже никто и никогда не увидит. Вот слова композитора «Кавказской пленницы» Александра Зацепина: «Помню, там была чудесная панорама товарища Саахова снизу вверх: сапоги, военные брюки, китель, рука, засунутая за китель, — точно Сталин. Доходим до головы — товарищ Саахов. В просмотровом зале стоял гомерический хохот, но в Госкино этот кадр безжалостно вырезали и смыли негатив».

Но может быть, это совпадение, и сходство со Сталиным у авторов фильма вышло случайно? Такая версия соответствует логике потребительского мышления, склонного к упрощению и поверхностности, когда комедия (которую к тому же ты видел не менее 10 раз и ничего в ней до этого не замечал) воспринимается как глупый, легкий и лишенный глубины жанр. Однако на самом деле всё несколько сложнее.

В этом можно убедиться, если изучить личное отношение авторов фильма к Сталину, выяснить, была ли у них личная мотивация и заинтересованность, понять их политические взгляды. К сожалению, Леонид Гайдай интервью почти не давал, тем более по таким вопросам, а уж прямо объяснять своё творчество не позволял себе никогда. Но вот один из сценаристов «Кавказской пленницы», Яков Костюковский, был известен своей антисталинской позицией. В 2010 году он выступил против установки в Москве к 9 мая плакатов со Сталиным, а в своих интервью не раз подчеркивал, что еще в детстве, благодаря матери, открыл для себя всю лживость слов и поступков Иосифа Виссарионовича. Подойдя к написанию «Кавказской пленницы» уже вполне зрелым автором, Костюковский мог сознательно вложить в товарища Саахова сталинское лицемерие и ханжество. На публике герой Владимира Этуша говорит казенными шаблонными фразами номенклатурного работника: «На этом отдельном отрицательном примере [похищение Нины] мы мобилизуем общественность, поднимем массы», — косвенно демонстрируя в тоже время, насколько легко он может манипулировать общественным мнением. Сам же он тайно ведет двойную игру, преследуя сугубо личные интересы и при этом долгое время как бы оставаясь в стороне: «Только я лично не буду иметь к этому [похищение Нины] никакого отношения». Точно также Сталину долгое время удавалось создавать у миллионов советских людей иллюзию, будто он не имеет отношения к репрессиям, арестам и расстрелам, будто его обманывают, скрывая от него масштабы несправедливости и беззакония. Для многих он так и остался до самой смерти светочем мудрости и великодушия, чьё всепрощающее и всемогущее слово — единственная надежда на спасение.

Находясь в тени, товарищ Саахов наблюдает, как всю грязную работу за него делают мелкие уголовники — Трус, Балбес, Бывалый. И здесь нельзя не вспомнить «Архипелаг ГУЛАГ», в котором Александр Солженицын описывает, как такие же персонажи являлись, по сути, пособниками режима, помогая надзирателям и тюремщикам в издевательствах над репрессированными. Воры наподобие знаменитой троицы считались «социально близкими» пролетариату — в отличие от «врагов народа», осужденных по 58-й статье. Именно эти «социально близкие» грабили, добивали и истязали ни в чем неповинных людей при полном попустительстве милиции и любой другой власти (а по факту — с ее подачи и разрешения).

«Социально близкие погоняют врагами народа» (глазами Сталина)
«Социально близкие погоняют врагами народа» (глазами Сталина)

Бездействует доблестная советская милиция и в фильме Гайдая: «Когда будешь жарить шашлык из этой невеста, не забудь пригласить». Джабраил (Фрунзик Мкртчян), инструктируя Шурика, как бы даже предупреждает его, что так и будет: «Невеста будет сопротивляться, брыкаться, даже кусаться, звать милицию, кричать — я буду жаловаться в обком. Но вы не обращайте внимания. Это старинный красивый обычай». По обычаям советской жизни милиция действительно никогда не являлась помощником обычного человека в его противостоянии с властью. В этом вопросе она скорее внушала страх и недоверие, не изжитые, кажется, до сих пор, ведь, по словам товарища Саахова: «Арестуют немедленно. Они же формально обязаны вас посадить. Посадят!».

Сцена со следователем (в начале фильма, после обильного возлияния Шуриком местного вина) и вовсе напоминает допросы 30-х годов, на которых арестованные узнавали о выдуманных преступлениях, якобы совершенных ими. Шурик здесь на полном серьезе и даже обреченно, будто заранее признавая вину, спрашивает у милиционера: «А часовню тоже я развалил?». И в этом нет ничего смешного, если вспомнить, как в годы репрессий какие-нибудь полуграмотные крестьяне или 12-летние дети были вынуждены признаваться под пытками в организации терактов и шпионаже в пользу Японии. Люди получали бесплатную путевку в Сибирь (выражаясь языком «Кавказской пленницы») на 25 лет по самым нелепым, абсурдным и фантастическим обвинениям (здесь на ум приходит сцена из другого советского фильма, «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, где один из персонажей признается в рытье тоннеля от Бомбея до Лондона).

Нина в ожидании этапа в Экибастуз
Нина в ожидании этапа в Экибастуз

Жизнь по понятиям, а не по закону, злоупотребления властью, слабость рядового человека перед несправедливостью — вот главные объекты антисоветской (а не только антисталинской) критики в «Кавказской пленнице». Шурик и Нина, рядовые советские граждане, не обремененные властью — самые бесправные и бессильные герои фильма (с точки зрения закона — иначе они бы не прибегнули к самосуду). Показательно, что прокурор, один из самых часто упоминаемых в картине персонажей, так ни разу и не появляется в кадре. Его как бы и нет вовсе. По крайней мере, попасть к нему невозможно, что бы ты ни делал. Здесь опять же вспоминается «Архипелаг ГУЛАГ», где описывается, что репрессированные на протяжении всего следствия и срока так ни разу и не встречались лицом к лицу со своим прокурором. Они бы очень хотели, чтобы тот узнал о нечеловеческих условиях, в которых их содержат, о зверствах надзирателей, конвоя, следствия, да вообще всех. Но прокурор так ни разу и не зашел ни в одну из камер, не выслушал пострадавших, не завел дела на настоящих преступников. В «Кавказской пленнице» прокурор — полумифическая фигура из юридических сказок. Лишь оказавшись в сумасшедшем доме, Шурик получает возможность встретиться с ним — в шестой палате, где раньше Наполеон был.

Кстати, сумасшедший дом — тоже неслабый символ подавления и угнетения. Как известно, принудительно-карательная психиатрия была довольно распространенной практикой в советские времена (и опять же не только сталинские). Освободиться (и то не всегда) из ее смирительной рубашки можно было только при условии «хорошего поведения», то есть абсолютной лояльности режиму и отказа от инакомыслия. Но Шурик (и здесь он оказывается не таким уж и безобидным) выбирает другой путь — побег, борьба, самосуд.

Шурик не сказал нам, в каком именно районе произошла эта история. Потому что она происходила во всех районах страны
Шурик не сказал нам, в каком именно районе произошла эта история. Потому что она происходила во всех районах страны

Не стоит переоценивать финал фильма — сцену в суде. Это не более чем фантазия на тему того, чего в реальности не было, визуализация так и неосуществленной мечты о правосудии. Фраза «Да здравствует советский суд — самый гуманный суд в мире» звучит как издёвка в ситуации, когда никто, кроме Берии и пары его приспешников, так и не был наказан за преступления сталинских времен, за миллионы безвинно убитых в лагерях и тюрьмах. Простить людей, ответственных за геноцид целых народов — это действительно в высшей степени гуманно. Злодеи не сели, а по-прежнему гордо стоят на своих местах, как товарищ Саахов в суде. «А он не может сесть», — с удовольствием посмеивается Балбес.

Сцена суда — необходимость. Даже сам Гайдай говорил, что она «снята на всякий случай, ее можно убрать». По-хорошему, логичный финал картины — самосуд героев над Сааховым. Но цензура точно не пропустила бы картину, если бы она заканчивалась словами: «А покупал ты ее по советским законам? А воровал ты ее по советским законам? Ошибки нужно не признавать, а смывать… кровью!».

Однако, несмотря на включение сцены суда, у фильма все равно возникли проблемы. После первого закрытого показа один из руководителей Госкино воскликнул: «Эта антисоветчина выйдет в прокат только через мой труп». Эти слова одновременно подчеркивают и то, что в ленте антисоветский подтекст все же был, и то, что зрителем он прекрасно считывался (по крайней мере, зрителем, заточенным на такую работу). Хотя, возможно, чиновник клюнул не на подтекст, а на откровенно политические шутки, которых в фильме и без того довольно много: «А ты не путай свою личную шерсть с государственной»; «А в соседнем районе жених украл члена партии»; «Это волюнтаризм». В любом случае спасло картину только то, что она понравилась Брежневу (и не исключено, что из–за шутки про волюнтаризм, который был одним из формальных аргументов при смещении Хрущева).

Вероятно, после прочтения этого материала кто-то расстроится, когда поймет, что больше не сможет смотреть «Кавказскую пленницу» как раньше — с таким же легким чувством удовольствия и радости. С другой стороны, осознание истинного глубинного смысла фильма порой может принести еще большее удовлетворение. Так что ничего страшного в этом нет. Просто вы уже никогда не будете прежним.

P. S. Много интересного и неожиданного о кино также можно узнать здесь (VK), здесь (FB) и здесь (Instagram).

Logos Ieronim
Nuriya Mukhamedzhanova
Eugen Bolshakov
+4
3
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About