Это случилось когда я возвращался на Кипр. Клянусь, это был Тео. Такой же щуплый, с теми же рыже-пшеничными волосами и веснушками, которые россыпью лежали на щеках и переносице. Мы встретились в Звартноце. Он говорил только по-английски и одет был не так, как когда работал моделью. 

Я даже набирался храбрости и подошел к нему, чтобы сказать: 

— Excuse me, sir! You look like one familiar person…

Он медленно обернулся, опираясь на чемодан, но когда увидел меня, отринул на несколько очень больших шагов. Он недолго всматривался в мое лицо, а потом нас разделила толпа проходящих на рейс китайцев.

Потом — аэропорт Ларнаки. Я все еще не привык к Кипру, его маленьким городам, пальмам повсюду. А тут и встреча с Тео заставила меня вспомнить Москву.

Такси мчало меня сначала по островной автостраде, а потом — по низкорослым улицам Никосии. Вообще, я живу в Пафосе, и никогда до этого не бывал в столице.

Никосия — самый центр острова. Даже дышать здесь тяжело, а редкая зелень и подавно утопает в жарких облаках пыли. Но здания в городе — такие же как в Пафосе, Ларнаке и Лимассоле. Я обошел город — а точнее южную его часть — за полчаса, а потом нашел кафе, где был крайне дешевый кофе. В сочетании с сувлаки он был божественен. 

В кафе я услышал плач, доносившийся откуда-то из-за угла старинного здания напротив. Я шел как в бреду, не понимая что делать дальше. Не люблю детский плач, он наводит на меня излишнюю панику. Это был мальчик 5-6 лет с каштановыми волосами и смугловатой, загорелой кожей. Сначала мне показалось, что он — киприот.

— Hi! Do you speak English? Are you lost? — он на секунду оторвался от своих рук, посмотрел на меня взглядом, полным слез и непонимания.

— Мама! Моя мама! 

— Не переживай, — я присел на колени, чтобы потрепать его за щеку — мы обязательно ее найдем.

Мое счастье, что потеряшка говорил по-русски. Конечно, киприоты, как будто, с рождения прекрасно владеют английским, но многое ли может потерявшийся ребенок? Спустя 10 минут мальчик начал приходить в себя. Я узнал, что его зовут Кирилл, что он ходит в местный детский сад, что его мама — самая красивая женщина на свете, и что зовут ее Настя. 

Сначала мы просто стояли у стены кафе, но затем, Кирилл, врезаясь в ноги прохожих начал бежать в неизвестную мне сторону. Я пошел за Кириллом, надеясь, что мальчик вспомнит, где живут его родители. Мы миновали еще несколько поворотов, а потом я увидел здание, на котором развевался красно-белый флаг. Это была северная часть города. Я остолбенел, смотря на убегающего вдаль мальчика.

— Кирилл, подожди! Нам туда нельзя, — он остановился, а я подбежал и взял его за локоть.

— Там моя мама! — он начал капризничать и выбиваться. 

Оказаться в такой ситуации само по себе неловко. Но я стоял, как вкопанный, все сильнее сдавливая детскую ручку. Отпустить Кирилла значило бы то же самое, что потерять его навсегда. 

Мы стояли так пока в вышине проспекта я не увидел тощую долговязую фигуру. Она спускалась очень стремительно. Я не мог рассмотреть лица, так как солнце перекрывало обзор. Когда фигура подошла вплотную, Кирилл напрыгнул мне на ногу и вырвал свою ручку из захвата.

— Дядя Федя! — Кирилл, крича, на бегу спотыкался о бугристую брусчатку. 

Наконец, фигура подошла к “границе”. Передо мной стоял Тео. Я снова поразился. Когда я видел его в аэропорту, мне казалось, что он летит в Европу или в Россию. Он был одет в комбинезон цвета хаки на белую майку. 

— Привет, — сказал он с тяжелым вздохом, наводя взгляд на меня. 

Кирилл мельтешил под ногами Тео, пытаясь объяснить, что он хотел сходить в булочную, но потерялся. Тео слушал его украдкой, но постоянно переводил обеспокоенный взгляд на меня. 

— Кирилл, иди домой пожалуйста. Твоя мама уже беспокоится. Просто иди вверх по проспекту, выйдешь к бульвару Ататюрка. Я еще побуду здесь. 

Гиперактивный ребенок неуклюже понесся вверх. Мы остались тет-а-тет.

***

Мы с Тео познакомились в Москве. Произошло это благодаря журфаку. Мы были совершенно разными: Тео работал моделью, жил отдельно от родителей, зарабатывал бешеные деньги, увлекался фэшн-индустрией, мне нравилась социальная журналистика, я работал бариста в кофейне около университета и жил с родителями. Мы выглядели как 2 персонажа ситкомов с архетипами грустного гота и персонажа-весельчака, который постоянно носит что-то пестрое. 

Когда я говорю мы, я не имею в виду “нас” как друзей. Тут не о чем говорить: до определенной поры не было, и не могло быть никаких “мы”. Я не знаю, как можно было с ним дружить, но друзья у него были. Тео редко приходил в университет, но если и приходил, то делал это по-своему. 

Однажды он появился в розовом сетчатом поло, черном костюме — шортах и легкой летней куртке — и черных ботинках-челси. Потом-то я понял, что он сбежал на пару с показа какого-то ультра-люксового бренда в ЦУМе.

Мы познакомились еще на ноябре 1 курса, когда он пришел в мою кофейню.

— О! Мы же с тобой в одной группе! 

В тот день он был в лиловом свитере, поверх которого накинул белый бомбер. Это был октябрь, поэтому на улице уже держался легкий минус. Я кивнул, так как мой напарник, шеф-бариста, не допускал разговоров. 

— О’кей, можно мне латте с миндальным сиропом? Средний.

Ему шел этот напиток, такой же легко-сумасбродный как и сам Тео. Я приготовил латте и предложил еду, но он решительно отказался, невзирая на то, что еще десять минут назад с жадностью глазел на круассаны за стеклом. 

Пары у нас начинались в час дня, поэтому я кивнул своему напарнику, говоря о том, что мне уже пора, и пошел переодеваться. Шеф-бариста — кажется, его звали Арсен, — довольно добрый малый. Он относился ко мне с пониманием, так как подростком ему самому приходилось оплачивать учебу в колледже. Если наши смены совпадали, он с легкостью отпускал меня на десять-пятнадцать минут раньше.

— Почему ты берешь круассан? Обычно ты берешь сэндвич, или что понажористее. 

— Да так, хочу подругу угостить. 

Взяв пакет с круассаном, я сел на трамвай и поехал к университету. Я угадал, ведь в курилке стоял Тео, попивая свой латте с миндальным сиропом. Я подошел вплотную и постучал пальцем по плечу.

— Ты, кажется забыл, — я протянул ему пакет с круассаном и обратил внимание на тлеющую сигарету.

— Круассан, с джемом? — Тео искренне удивился. — Спасибо! Но мне нельзя. 

— Моделям часто приходится худеть, да? — он кивнул, продолжая смотреть на пакет. — Жаль. Я просто не люблю сладкое. Вообще, обычно беру сэндвичи. А тут увидел клиента, который явно был очень голоден и…

Тео выронил сигарету, аккуратно лежавшую в его руке. Кстати, в тот день его руки обрамляли аккуратные черные перчатки из нейлона. Он пожал руку мне в благодарность. Он почти вырвал пакет. Я потерял концентрацию, слегка пошатнулся, и чуть не завалил нас обоих — мы одного роста, но Тео сильно тоньше.

***

— Где бы мы увиделись еще? — слова Тео разносил горный суховей.

— Но мы ведь виделись и в аэропорту, только ты сделал вид, что не знаешь меня. 

Он улыбнулся и сощурившись, посмотрел ввысь на лениво проплывающее облако. Он изменился: теперь носил стрижку с зачесом наверх, одет был в вискозный комбез, даже лицо его тронули глубокие мимические морщинки. 

Справа от меня проехал мотоцикл с европейскими номерами. Он посигналил, и мы отошли к стене дома. Там стояли легкие плетеные стулья — с греческой и турецкой стороны. Мы сели. 

— Тео, что ты здесь делаешь? 

Он усмехнулся.

— Ты все еще зовешь меня Тео? Это довольно по-детски. Я теперь Федя.

— Что ты делаешь здесь?

— Живу. А ты? В отпуск приехал? — Тео смотрел на собственные руки, тронутые солнцем и местными ветрами. 

— Я тоже здесь живу. Но не в Никосии. Почему север? 

Он молчал первые несколько минут. Сверху распахнулось окно дома и на нас смотрел, как мне показалось, хозяин стульев. Я крикнул ему “извините” по-гречески, но он не отреагировал. Потом — по-английски, он закивал и сказал, чтобы мы не беспокоились. 

— А ты изменился, — сказал Тео, выдержав сдавливающую паузу.

Вяло улыбнувшись Тео достал сигареты. Он любил Sobranie Colours. Когда я впервые рассмотрел его сигареты, невольно подумал, что он курит детские мелки. Было забавно наблюдать, что он несколько повзрослевший и состарившийся, верен своим сигаретным привычкам. Тео закурил.

***

В конце января 22-го года мы встретились в клубе. Причем мы пересеклись в курилке. Мои родители — строгие, поэтому я очень редко выбирался в бары и клубы. Но в тот день они уехали в тур по золотому кольцу, а оставаться одному дома мне не хотелось.

В курилке клуба стоял долговязый и тонкий парень. На нем была тонкая водолазка с горлышком, и поверх было накинуто шерстяное пальто. Он курил сигареты, похожие на детские мелки. Не сразу я узнал в силуэте Тео, и окликнул его.

— Привет! А ты ходишь по клубам? — меня задел вопрос Тео.

— Ага. Прикинь, даже курю. 

Это было правдой. Я закурил в тот же день когда написал первый текст для BBC. Курение помогало справиться с адреналином и тяжкими мыслями. 

Я достал пачку синего Camel’а и зажег толстую сигарету.

— О, это Camel? По-военному.

— Тебе холодно? — Тео явно трусился, глаза его остекленели. Но он ничего не ответил, продолжая смотреть на колеса такси, отъезжавшей от площади. 

Я развязал свой шарф и укутал почти голую грудь Тео. Его тельце тщетно отдавало наружу теплый воздух, не оставляя ничего себе. Он взглянул на меня своими карими в крапинку глазами, явно не понимая, что происходит вокруг него. Когда я отошел, Тео перевел взгляд на шарф и сказал спасибо. 

Мы докуривали 3 сигарету и обсуждали мигрантские лагеря на белорусско-польской границе. Он ничего не слышал о том, что происходило в Донецке и Луганске, и я не стал загружать его еще и этим. 

— Поехали отсюда? — поймав мой взгляд, он решил сразу ответить на мой вопрос. — У моего дома есть круглосуточное кино. Там показывают “Смерть в Венеции”. Я очень хотел сходить, но все заняты. 

Я кивнул и мы поехали в кино.

А перед самым началом войны он уехал. И больше я его не видел. Он не вел инстаграм, не отвечал на мои сообщения. Наши одногруппницы говорили мне, что Тео в очень сильной депрессии. 

***

— Почему ты не в Китае? — я прервал нависшее над нами молчание.

— А почему я должен был быть там?

— Но ты ведь туда поехал, не так ли?

Тео тяжело выдохнул кольцо дыма в воздух. Его повадки нисколечки не изменились, и я даже удивлен, что он теперь так не воспринимает свое прежнее прозвище. 

— Да, это так. Я просто решил не возвращаться. Знаешь, как в Союзе, там были “невозвращенцы”. Ну вот и я так же. Жил в Гонконге, Шанхае, Пекине. Потом закончились деньги. Уехал во Вьетнам. Не хотел бросать карьеру, но в Китае инстаграм не поведешь, да и все равно пришлось уйти из агентства. 

Тео вытянулся на стуле, упирая нижнюю часть спины в плетеную хлипкую спинку. Сверху улицы со стороны Тео появился солдат с автоматом наперевес. Меня покоробило, но Тео и ухом не повел. Парень, на вид лет 27 подошел к нему вплотную и они заговорили по-турецки. Солдат кивнул и отошел, вперив взгляд в меня и мой стул.

— А ты-то тут какими судьбами? 

— Вообще, я тут живу. Правда, на юге — в Пафосе. В 22-м я перевелся в грузинский университет и продолжил писать для BBC. Потом стал обозревателем. Помнишь, в Грузии были протесты? 

— Что? — Тео будто не было рядом. 

— Ну, одним словом, перебрался пока сюда. Примерно 1,5 года тут живу. Только, я не могу понять, как ты оказался на Северном Кипре?

— Я женат на турчанке. Мы познакомились как раз во Вьетнаме. Я работал хостес в отеле на побережье. Сезонная работа, но там довольно выгодная. Ну и потом я встретился с ней. Мы пару месяцев жили в Мерсине, а потом переехали сюда. Ты знаешь как здесь много русских? Квартиры покупают как никто другой!

— А чему тут удивляться? Я в Никосию приехал, чтобы интервью провести с одним из наших. Правда, он живет где-то на юге. 

Затем снова опустилась завеса молчания. Мне было горько оттого, что Тео уже женат. Конечно, я тоже уже состоял в очень долгих отношениях. Но и представить себе, что он изменится настолько, что все вокруг развернется на полный оборот. Я поднял голову ввысь и залился хохотом. 

— А ты знаешь, на своей последней паре в России я показывал расследование о тебе. 

Он тоже рассмеялся.

— И что же ты расследовал? 

— Куда ты ушел. Никто особо не выкупил, потому что на презентации я вяленько рассказал. А препод оценил. Он просто текст читал, сказал, что надолго эту историю запомнит. 

— Так, — Тео тоже посмотрел вверх, его слова стали лучше слышны, — что будем делать?