...Лишь намёки —

вот от древности каков язык богов...

Фридрих Гёльдерлин

Этот вздох - не свершенье,

а кормчий гром...

Йоргос Сеферис

1.

Обесцвеченный край окуляров акуловых:

ни предписаний, ни объяснений печени

этому ничему. Кем он отсюда выброшен?

Стоит вглядеться в подзорную трубу, там обнаружив

крошечного муравья, лапками кверху -

он держит небо.

Симфонический оркестр портупей

над помраченным сознанием пара зубной трещотки

медленно вторит редким взблескам одичалых чаек,

лёгким взмахам каменелых плясок

да неспешным выдохам весла.

-Мама! Матушка! О, Византия, ро́дная!

Что за мутная умчала нас река?

2.

Полный лес танцующих деревьев,

обнаженных глиняной свободой;

скульптора седеющий затылок

мёрзлыми полозьями жестянок

детских голосов на переулках.

Этот воздух -

взятый в камень кормчим громом

жар ладоней Пенелопы,

повивальный ладан пятикрылый,

распускавший остров в пяди пыли.

3.

Даже когда кажется, что ничего

не происходит, зрение устремляется в узловые соединения

спутниковой тишины, касаясь самого дна авиакатастрофы.

И там - обнаруживает младенца.

Однако же он произносит забытую фразу,

собирая осколки пространства из тени,

не имеющей источника света в застенках разума.

"Душа моя, ничего не бойся", -

ибо язык и есть третье измерение,

то есть область пересечения времени и пространства,

вне коего сущего нет.

Так поименован хаос.

4.

Ослепнуть от взгляда на сварку,

увидеть рождение мира

и больше - не видеть.

Блажен, кто имет, но разбиет

младенцы своея о камень

на грязной площади,

где мы вполне воплощены

иными чувствами, чем те,

что соскребали маляры со старых зданий.

Не о чем сожалеть, говоря в глаза Князю

предпоследнюю фразу (всегда остается место

для последнего слова - оно и не будет сказано),

опережая свидание с памятью

на винтовой лестнице совпадений

с каплевидной формой струны, звенящей в тумане

тыльной стороной ладони луны.

И в разложении есть место цветенью.

5.

В полдень, ветвясь и линяя,

жизнь, которая лучше издалека,

начинается "до" и кончается "от"

падения с неё стула

в соответствии со стенограммой

отслоения стенаний позвоночника.

В благозвучие гармонических рядов соцветий

вплетается охра - здесь ни сонетов, ни элегий, ни воздушной тревоги.

Следом случайный выход из комы

как нарушение формы

наименьшего зла.

И оттого непонятна ничтожность верёвки.

Косноязычность плюща снова умолкла

в вялотекущем регистре сна.

Так

из каменных гарпий,

сочетавшихся с гортанной осыпью -

в ней мы живём -

исторгается преодоление признака.

Меланхолический приступ вступает в свои владения.

Лёд нагревает камень

истошным воплем истока тени.

6.

Помнишь, счастливые слёзы, их распыление.

Солнечный свет, немеющий

на чешуе августейшего ливня;

этот - больше не тот,

что однажды был назван ответом.

Как и лицо твоё

в русле сухих запястий,

натыкаясь на возвратность глагола "прощаться",

робко рдеет лампообразным светом -

и упирается в Никогда, Никогда:

вместо имени - место-имения.

И восходят сгоревшие горизонты

ближе к полюсу,

отсекая по локону части лица

в пользу кокона пространства.

Никакого узла,

никакой булавки: час, другой, про-

сторечивые сумерки и сукровица заячьей шкурки, си-

ротелое рубище в области рта.

Всё случилось не так,

а осенним крылом Никогда.

7.

Зрачки, обращенные внутрь себя -

не испытывать сострадания, не налагать симметрии на линии подобия,

то есть видеть этот лист, снящийся ветру, чьи крылья - почва,

исключительно ночью, не прибегая к гниению или двоению

грёз острой окиси самосожжения мысли о телесности или внетленности духа.

Отсюда - мнимая притяжательность как пригоршни клюва падальщика,

благодаря чему другое - взбитые сливки неба [модально поглощению].

В конце концов всегда есть возможность остановиться и - излишне.

Земную жизнь отмерив половиной,

лоботомическим разрезом - сумеречный лес,

вспыхивает тенью рыболов, влача в пустом ведре череду имён.

Мировой океан начинает звучать предощущением ясности

смоляных желёз расклеванных ветвей; поплавками истыкана гладь.

В узком листе рождается ось луча через прозрачную марлю.

Тетива бинокля Эдипа -

разрывает сквозняк прозябанья

(мудрый оракул вернулся в темные воды глубин,

мышек не слишком проворные тушки мешкают в жухлой траве,

маятник вдовства, пропитанный солью, в гавани рдеет,

муж Евримах, сын Полибеев, вонзает кинжал в Телемака),

убивает сову, предваряя её рождение.

8.

Какова величина

дважды извлеченного из-под ногтя

кровяного сгустка?

Какова цена

вырванного с корнем зуба наивности

из пасти люстры?

Да и какие грамматические категории

уместны для описания времени,

если описание -

движение по периметру окружности волнового течения

в инерционном импульсе вибрационных толчков центра,

рассеивающихся на периферии,

а, с точки зрения неопределенности,

пламя становится пеплом ещё до того,

как успело стать?

Иной умывает руки, чтобы они остыли

от мнимого постоянства и следствия без причины.

Набухшие вены неба, спящие наяву.

Кто вырастает в ночь, тот не жнёт колосьев.

Лезвия чаек срезают - как сорные травы - определения;

и те - выпадают песком из раковин множеством глаз в акушерских палатах.

Двери открыты. Вавилонское столпотворение.

Туман плесневеет набухшими спорами означающих глаз.

9.

Ощущение есть отношение, а не свойство, присущее вещи.

Восприятие предшествует предположению.

Реальность не имеет никаких оснований.

Чем тела и объекты более неопределенны и невероятны,

тем они безучастнее, следовательно - живее.

Всё переплетено.

Пространство гудит сравнениями,

мнительностью величин,

кроме того - вчера.

Зрение жадно выхватывает некоторые оттенки,

но в основном выцветшие; в особенности - себя.