Повседневность даже в своем самом широком смысле наполнена стремлением к освобождению как к
Ценность здесь остается очень важным концептом, потому что именно через неё можно заметить, как повседневность начинает разворачиваться перед
Кадр из серии «Heaven sent» девятого сезона сериала «Doctor Who»
Альтернативой, сопротивлением подобному модусу, может быть торжество момента, господство некоего «здесь и сейчас». Начиная от праздных рассуждений о необходимости наслаждения сегодняшним днем и тем, что происходит вокруг, заканчивая теориями, построенными вокруг ситуативности порядка взаимодействий и извлечения неких правил из него. Это ведь такое же наделение времени ценностью — просто в другом его образе. Вместо того, чтобы извлекать позицию наблюдения из текущего состояния, предполагая, что она находится вовне, мы просто помещаем её в сам акт наблюдения. Время теперь воспроизводится через воспоминания, которые должны обрести смысл: неважно, будут ли они долгими или тут же исчезнут в следующий момент. Практика как необходимость совершать действия позволяет обосновывать саму себя путем постоянного повторения и воспроизведения. Нет ни одного «буднего» дня, нет дня, который бы не был бы праздничным — в пугающем смысле развертывания всех помпезных священнодействий, крайнего напряжения радений [4]. В этом очень четко можно уловить ложность приведенной выше альтернативы, её внутреннюю проблематичность. Вместо того чтобы наделять время ценностью через ожидание, оно её приобретает через повторение. Подобное увлечение повседневностью в целом не меняет ситуацию, оставляя вину и Закон как то, вокруг чего выстраивается жизнь.
Такая альтернатива между ожиданием и повседневностью как способами наделения ценностью времени, а затем и всего остального существования, на деле не имеет в себе какого-то различия. По большому счету, это два разных способа повторять одно и то же — находится во власти того большого культа, называемого капитализмом. Вы либо исходите из
Есть известный анекдот [6]. К туземцу, лежащему на берегу моря и наслаждающемуся жизнью, приходит миссионер и предлагает пройти через весь цикл производства, чтобы потом вернуться к поглощению кокосов на том же берегу. На первый взгляд кажется, что предложение абсурдно, на второй в нем появляется довольно большой смысл, а на третий, что большого различия и нет, так как туземец в любом случае найдет себя виновным и будет свидетельствовать против самого себя: повторяя действия своего повседневного порядка как
Кадр из фильма «Меланхолия» Ларса фон Триера. 2011
Даже если на Землю падает планета Меланхолия [7], именно она станет отсчетом до конца времен, и под ликом этой планеты оставшаяся жизнь обретет свою осмысленность. У текста нет какого-то позитивного заключения потому, что все подобные альтернативы равноценны: сопротивление не отличается от потакания, спокойная старость не отличается от работы до крышки гроба, жизнь одним моментом — от надежды на лучшее будущее. Это в любом случае победа некоторого Закона, который просто продолжает сохранять сам себя, даже путем уничтожения всех членов, из которых он образован. Остается только горечь подобного признания и самообвинение в том или ином режиме. Меланхолия — состояние, когда нельзя совершить какое-то действие в том же регистре, где существует наблюдатель. Пустое время, когда не может быть поставлен содержащий в себе ответ вопрос «Что делать?».
Примечания
[1] Довольно интересны рассуждения об иммунитете из Петара Боянича, а именно первой главы его книге «Насилие и Мессианизм», на которые отчасти опираются данные пассажи.
[2] К примеру, одним из описаний такой логики является текст Георга Зиммеля «Личность Бога», впрочем сама по себе мысль обладает широким охватом и так или иначе проявляется у разных авторов.
[3] Это критика понятий присутствия и мессианского времени, появляющихся у Джорджо Агамбена и воспроизводящих, каждое свою, обе перечисленные выше логики.
[4] Цитата из работы «Капитализм как религия» Вальтера Беньямина. Эта работа, как и многие из творчества Беньямина имеют большое значение для данного текста, так как концепты вины, меланхолии и закона наиболее точным образом, по мнению автора, представлены именно там.
[5] Имеется в виду логика Джорджо Агамбена, призывающая сопротивляться через отказ от действия, но сохранения его в потенциале.
[6] Автор взял его у Дэвида Гребера из книги «Долг: первые 5000 лет истории», где он иллюстрирует абсурдность подобной системы воспроизводства.
[7] Образ, как и название текста, взяты из фильма «Меланхолия» 2011 года Ларса фон Триера.