В Музейно-выставочном комплексе Российской академии художеств (Москва, Пречистенка, 19) с 8 октября по 24 ноября 2019 года проходит групповая выставка «СЛОВА и ВЕЩИ», исследующая при помощи высказываний участниц и выставочного пространства условия труда женщин и формы социального взаимодействия в сфере искусства. Рассказываю о проекте, проблематике языка обесценивания и возможностях экспозиционной среды, где слова, вещи и объекты находятся в конкретной ситуации соприсутствия, построенного на осторожном поиске этического и политического равенства

«СЛОВА и ВЕЩИ» — выставка, в рамках которой предлагается начать сложный и во многом очень противоречивый разговор о статусе, месте и повседневности труда женщин в сфере искусства. Творческая биография участниц, тем или иным образом, связана с профессиональным художественным образованием и жизнью сообщества близкого к Академии художеств. Елена Суровцева, Наталья Баранова, Лика Церетели, Нина Любавина, Нонна Горюнова, Наталья Ситникова, Дарья Коновалова-Инфанте, Мария Александрова работают в разных направлениях. Их произведения едва ли можно представить в тематической экспозиции. Поэтому пространство выставки оспаривает привычный порядок, устанавливающий границы между художником, показом работ и задачами институции. Движущей силой проекта становится исследование проблематики публичного высказывания женщин разных поколений и взглядов. Поиск границ этого языка, обладающего как предельным разнообразием, так и вполне общими проявлениями, подводит к более амбиционной задаче: обоснованию возможности искусства производить социальную и политическую повестку современности для определенного профессионального круга.

Около ста произведений — живопись, графика, скульптура, объекты и инсталляции сопровождают выдержки из интервью, которые были записаны с участницами на этапе подготовки выставки. Эти материалы посвящены различным темам: от корпуса вопросов, касающихся особенностей работы и условий жизни, до откровенно полемических — вроде соотношения искусства и политики, представлений о феминизме, феминистском искусстве и гендерной дискриминации женщин. Негативный опыт, связанный с последней темой и приобретаемый в профессии, как правило, замалчивался участницами или не воспринимался в качестве существующей общественной проблемы. И, конечно, выйти на прямой и открытый разговор не представлялось возможным. Как быть в таком случае?

Концептуальной основой для проекта выступают политические практики самоописания, самосознания и коллективной солидарности, актуальные для интерсекционального и объектно-ориентированного феминизма (ООФ). Стоит заметить, «СЛОВА и ВЕЩИ» не является выставкой феминистского искусства, но она претендует на то, чтобы быть теоретически связанной с позицией ООФ, согласно которой работы и производимая ими материальность, их онтология может выступать в качестве политически-значимых объектов, участвующих в изменении общества. Поэтому главным вызовом этой перспективе является вопрос о том, каким образом выставочное пространство способно становиться моделью для альтернативного порядка?

При помощи совмещения неоформленных высказываний и экспозиции, где слова и произведения находятся в конкретных и изменчивых ситуациях соприсутствия, возникает возможность среды, запутанной между материальностью искусства и дискурсивными свойствами языка. Эта запутанность строится на специфической точке зрения: высказывание, которому отказано в безоговорочной значимости личности, действует на уровне «безличной политики слабой различимости» (Элизабет Гросс). Такая конструктивная реальность речи участниц проводит последовательную критику власти субъекта над объектом и выставляет на первый план рациональность обновленных связей. Если оппозиция субъект-объект оказывается несостоятельной, требующей пересмотра и, более того, репрессивной категорией, ведущей к дискриминации женского опыта, то необходима система договора. Форма согласия, появляющаяся вследствие переписывания и поиска сложных механизмов взаимного участия «СЛОВ» и «ВЕЩЕЙ», базируется на уверенности в их этическом и политическом равенстве.

Находясь на выставке, Вы, возможно, зададитесь вопросом: «кто я в этом пространстве?», но не в смысле представления себя другим — этот фрейм снят, а в значении этического беспокойства, допущения нового сотрудничества между объектами. Если все так, то задача заключается в постоянной переоценке субъектно-объектной «петли»: «субъект — это тот, кто не может описывать что-либо объективно, кто подчиняется власти, создающей из нас субъектов» (Катрин Бихар). Выставочное пространство преобразуется в культурную и социальную ткань, сменяющихся конкретных ситуаций и событий. Здесь человеческие и нечеловеческие, живые и неживые элементы общего поля даны друг другу как объекты. Их изменчивое состояние, суммирующее функции и материальные свойства формообразования, — это объектность, благодаря которой, появляется необходимое внимание к хрупкому существованию каждого объекта.

Помимо цитат, выставка формирует еще одну группу соотносимых с работами объектов. Стоит признать, что сопоставление высказывания и произведения не исключает самоцензуры, определяющей взаимодействие между интервьюером и респондентом. Поэтому экспозицию дополнит компьютерная инсталляция «Интервью: переоснащение» — видео-хроника программы «TextAnalyst», анализирующей полные расшифровки интервью. Программа производит семантический анализ текста с автоматическим выявлением структуры в виде сети иерархии тем и подтем. Кроме того, программа осуществляет смысловой поиск с учетом скрытых связей по ключевым словам запроса. TextAnalyst выполняет операции на базе языка объектно-ориентированного программирования (ООП), то есть, формирует в коде объекты. Они выступают в роли экземпляров, служащих алгоритму цифровыми «носителями» реального прототипа в естественном языке. ООП «кодирует» формат присутствия текста и позволяет в новых конфигурациях использовать его в качестве эмпирического факта, избегающего символического порядка межличностного общения.

Мир может быть другим, если мы оказываемся объектами, учреждающими равноправные условия взаимного программирования антропологического опыта и нечеловеческого присутствия. Разумеется, подобное «бытие» объектом на практике оказывается проблематичным. Кроме того, преодоление иерархии властных отношений «субъект-объект» — не значит освобождение, особенно если иметь в виду личный опыт и задачи участниц. Таким образом, речь идет о частичной объектности с правом на ошибку — ориентации в ситуациях, подвижных в своей неполноте и способных к «пересборке» предшествующих отношений.

Здесь необходимо задать вопрос: достаточно ли в нашем случае внимательного и непредвзятого соучастия? Будет ли эта солидарность освобождена от груза объективации и предрассудков? Трудность заключается в том, что феминизм абсолютным большинством в академии художеств и за ее пределами воспринимается крайне враждебно и необоснованно вульгарно. Внутренний испуг перед преодолением статус-кво приводит к неоправданному страху и недопониманию. В течение подготовки выставки, я периодически сталкивался с обесцениванием, вшитым в наш профессиональный язык. Получая в качестве обратной связи в основном реплики:

— О феминизме в академии, серьезно? Нельзя такую грязь допускать!

— Ну как там «женская» выставка? (с усмешкой)

— Женщин-художников в академии не подвергают дискриминации, как и в институциях современного искусства, проблема надуманна

— А не обычная ли это провокация ради пиара?

я осознал, что корень проблемы лежит не столько в консервативной идеологии, сколько в реакционном языке замалчивания и предупреждения рисков, с которого эта идеология начинается. Однако, обесценивание захватывает не только повседневную речь, но и успешно адаптируется рынком искусства. Наряду со всеми очевидными удачами проектного арт-менеджмента и его внешней демократической повестки, постепенно появились различные режимы обесценивания художника и его деятельности. Вплетенное в стратегии продвижения и показатели успешности, обесценивание влияет на политику трудовых отношений в целом и устраняет контексты и ситуации, которые противостоят или выпадают из подобной искусственной логики и области корпоративных интересов музеев и галерей.

Помимо уместного политкорректного языка, обесценивание, как ни странно, берет начало в политике престижа, где фигуру «женщины-художника» используют в качестве абстрактного или символического образа, если вообще к ней серьезно обращаются. Подобный «теряющийся» статус восходит к неоднозначной и постоянно меняющейся пропагандистской идиоме «советский художник» (в интервью участниц выставки можно найти любопытные высказывания, указывающие на систематический и устойчивый характер этой точки зрения).

До известной степени, академия в качестве культурной институции сегодня наследует основные принципы социальной политики трудовых отношений позднего периода истории СССР. С одной стороны при всей бюрократической жесткости тоталитарного режима «эпохи застоя», художники находили для себя варианты отхода от «прогрессивного» универсализма партийных программ. Они работали в двух измерениях: в независимом поле личного выбора и вроде бы равноправной гендерно-нейтральной ситуации официальной художественной культуры. С другой стороны, конечно, мужчины-художники и женщины-художники существовали на разных уровнях распределения трудовых возможностей и привилегий, ведь процесс эмансипации в обществе «развитого социализма» действовал лишь на словах. Женская и мужская социальные установки поведения были, как будто, приведены к общему знаменателю, выраженному, прежде всего, языком государственной власти. Кардинальным образом это обстоятельство не повлияло на художественные и повседневные практики. В наши дни эта идеологическая схема номинально, но в существенно измененном виде, встроена в организацию профессиональной занятости внутри академического художественного сообщества. Формируемая различными подразделениями, а также публичной сферой, она предлагает для художника конкурентные условия, которые на первый взгляд не производят гендерного различия. Однако в широком смысле, как и все, что имеет отношение к укреплению власти, политика труда является в большинстве случаев мужской прерогативой.

Мы попытались в «СЛОВАХ и ВЕЩАХ», пускай и в несколько сглаженной и робкой форме, отыскать границы проблематики обесценивания и связанных с ним условий появления языка недосказанности. Хочется надеяться, что выставка станет точкой отсчета и в дальнейшем послужит началом масштабного проекта, посвященного исследованию вопросов труда женщин в сфере искусства.

Интервью опубликованы на сайте Российской академии художеств в разделе «Выставочный проект “СЛОВА и ВЕЩИ” в МВК РАХ» (https://www.rah.ru/exhibitions/detail.php?ID=55009)

Благодарю за поддержку Любовь Евдокимову — автора идеи данного проекта, участниц выставки за отзывчивость и интерес и проектную группу — Марию Беликову, Елену Клембо, Анастасию Кузьмину, Анастасию Шевчук за помощь в организации выставки и подготовку интервью. Также выражаю отдельную признательность нашему редактору «слов» — Артему Бохонову за участливость и внимательность к нашей речи и Владимиру Ходанову за дизайн пригласительных билетов и монтаж видео-хроники.

Хочется сказать слова благодарности Галине Рымбу и ее коллегам, опубликовавшим в рамках платформы сигмы «Ф-письмо» переводы по объектно-ориентированному феминизму и Дарье Серенко за статью об обесценивании «Эта статья ничего не изменит», ставшей для меня этической опорой. Спасибо за вашу открытую позицию и новую политическую чувствительность!