Русские пути Геннадия Кононова
Поэты бывают разные. Вполне нормально для поэтов по-разному писать, думать, чувствовать. Каждый из них, несомненно, человек ищущий и, в
Пишу это предисловие для того, чтобы оправдать свое желание рассказать о поэте, которого уже нет в живых. Нельзя сказать, что ощущаю себя человеком, отправившимся на поиск Атлантиды и ее обитателей, чтобы затем рассказать о находке всему миру. Скорее, летописцем, скрип пера которого сообщает, что такой поэт — был. Задача аудитории — либо изучить эту летопись, либо оставить ее как музейный экспонат до лучших времен.
«К боли привыкаешь. Шутки становятся уклончивы, а праздники редки. Я открыл ад в провинциальных переулках. Ад без Эвридики и других поэтических красот. И писал только о нём» — так начинается ARS POETICA поэта из Пыталово Геннадия Кононова. В ней он дает определение своему творчеству.
И далее: «Всё написанное — в известном смысле вой. Творческий акт служит анестезией и освобождает душу для следующего страдания.
Тем не менее, я счастливый человек. Слишком многие рождаются, обучаются, размножаются, воют и до смерти не имеют понятия, что такое творчество и для чего оно.
Вдохновение не имеет ничего общего с повседневностью. Оно необъяснимо и абсолютно вне бытовых ощущений. Некоторые чувствуют его, созерцая природу во время молитвы или эмоционального напряжения. Один чудак говорил мне, что его осеняет в состоянии эрекции.
Человеческое сознание расколото. Существует ритуал норм поведения и публичных высказываний. Существует личный образ мыслей и поступков. Мои стихи принадлежат изнанке. В этом смысле они гуманистичны.
В стихах релятивируется всё внешне устойчивое и неподвижное.
Пишу, как получается. Вовсе не так, как бы мне хотелось.
Научная картина понятна теперь лишь учёным. И то — узкофрагментарно.
Лирическое понимание мира тоже доступно немногим. В этом нет ничего обидного. Ни для читателя. Ни для поэта.
Поэт должен иметь права, которыми располагают птицы небесные. Порхать, прыгать с ветки на ветку, чирикать, что заблагорассудится, нести яйца.
Я учусь всё более совершенно видеть и называть.
Всё, способствующее творчеству, нравственно. И наоборот.
Любой способ писать годится только раз. Потом он становится штампом. В этом смысле каждый художник тривиален. Способы соединения слов, звуков, красок изнашиваются, функционируют двумя, тремя порядками ниже — пока их не начинают использовать в рекламе и пропаганде.
Ни один художник не может быть образцом для другого.
Возможно, истинная традиционность — в том, чтобы отказываться и отказываться вновь от старых традиций. Пушкина почитают, но лучше бы его читали.
Я бы хотел вырастить в себе душу гибкую, отзывчивую. Душу, воспринимающую радость и страдание как единое, как духовную и художественную целостность. И вовсе я не желаю быть свободным от судьбы — но хочу воспринимать всё происходящее особым образом.
Блаженны ищущие, ибо их правота утвердится в вечности, в то время как их борьба и страдания преходящи».
В одном из своих стихотворений Геннадий Кононов дает определение уже себе, кто он и для чего пишет:
НА РУССКИХ ПУТЯХ
Текст был только один, но менялись названья.
Я любил одну женщину в разных изданьях
и впотьмах золотую искал середину
между хлебом единым и небом единым.
На русских путях неторных
я пробовал все идеи —
без крайностей, ибо не был
ни гением, ни злодеем.
На русских путях к пoдошвам
налипли дерьмо да глина.
Я только писал, я не был
ни гвельфом, ни гибеллином.
Не для ветренных дев, ни для славы и хлеба
я корпел, отвернувшись от низкого неба.
Это был мой единственный способ продлиться,
Это был мой единственный способ молиться
на русских путях.
Уже после его смерти известный псковский публицист Валентин Курбатов писал в одной из своих статей: «Я понимал, что Геннадий большой поэт, но не умел по-настоящему вступиться за него, предлагая его стихи журналам, всё оговаривался, будто защищался, а они это сразу чувствуют. Не нашел слов. Не сумел перекричать громоздкую традицию ложной гражданственности. Как не сумел в свой час сделать этого он».
Возможно, что все намного проще. Вряд ли подобная провинциальная поэзия могла привлекать крупные журналы. А в Союз писателей вряд ли приняли бы человека, в строчках стихотворений которого к подошвам налипает «дерьмо да глина».
Зато теперь, чтобы опубликовать стихотворения, не нужно защищать и вступаться, достаточно их выложить, и оставить дальнейшее за читателем, который сам для себя все решит.
…
ЖИДКОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Дрожь дождя за окном, по асфальту поток,
города воскресеньем больны.
В тучах теплится ржавый намёк на восток,
и пузырятся дрожжи весны.
Продолжая с субботы пустой разговор,
слишком жидкое время цедя,
воскресенье ползёт из подъезда во двор
под незрячие очи дождя,
и небесную воду впитает песок,
и закончится эта весна,
и душа моя выпросит неба кусок,
побираясь в развалинах сна.
***
Вот партитура страниц,
вся дешевым портвейном залита.
Сырость и дым, паутина,
похмелье и плесень,
истертые камни.
В смертном ли смраде больниц,
с покаянием, с мертвой
молитвой —
быть и не быть, пребывая в душевной болезни,
мой Гамлет.
Вилки звенят в унисон,
эмигрируют в миф королевы,
гаснет свеча, снег летит, декорируя слякоть.
Полночные гаммы —
словно улыбка сквозь сон.
Сочно чавкает яблоком Ева.
Жизнь пролетит, как такси с запоздалым гулякой,
мой Гамлет.
Тучные наши тела
не согреешь вином и одеждой.
К яме идти, ушибаясь о взгляды и вещи?…
Над нами не каплет.
Все второсортно дотла,
и одно лишь внушает надежду —
семя, упавшее в книги и в женщин,
мой Гамлет.
***
Как много нужно времени,
чтоб в этом убедиться:
повис в петельке облачка
журавль. В руках синица.
Пой, милая, что хочешь,
мне это не резон.
И мокрые ресницы
закрыли горизонт.
***
А. Б.
Меняешься ты в лице,
Как многие из поэтов:
Задачник открыт. В конце
Задачника нет ответов.
Решения — самообман,
Условия неудачны,
День вывернут, как карман,
А стены квартир прозрачны.
Табачный закрыт ларёк,
И падает полным весом
Ночь долгая поперёк
Гудящих, как струны, рельсов.
ЧТО НУЖНО ПОЭТАМ
Желать почти что нечего…
Звезд — на пути беспутном,
немного водки вечером,
немного кофе утром.
Немного неба хмурого
над хмурою рекою,
немного хлеба, курева,
бумаги и покоя,
да смыслов потуманнее,
да пару рифм недружных.
Немного понимания…
Любви — совсем не нужно.
***
Покуда в замках загнивают нравы
и детям снятся ужасы войны,
шиповник осыпается на травы,
и греются на солнце валуны,
и время — словно медленные воды,
и в мареве купаются поля,
нам только не по климату свобода,
и корчится под танками земля.
Бессмысленны о будущем гаданья,
кровава и бессмысленна борьба.
Цветенье — все равно, что увяданье.
Усталостью пропитана судьба.
Стервятники выклевывают очи
у латников, стоявших до конца,
но слышит Бог, о чем толкуют ночью
тень Гамлета и тень его отца.
***
Я её как свечу задую.
Взгляд погаснет, погаснут волосы…
Словно в песне про жизнь впустую,
с хрипотцой, до потери голоса.
Всякий болен своею болью.
С Богом. Все долги прощены.
Не хочу ничего более:
сна, молчания, тишины…
***
Льется медленный дождь, начиная с шести,
и никто не спешит с возвращением долга.
Не успеешь и рюмку ко рту поднести,
как трезвеешь мгновенно, всерьез и надолго.
Полюбив безоглядно, глотай, не жуя,
да слова завивай с применением плойки.
Жизнь возможна: нас кормят и любят друзья,
а метафоры я нахожу на помойке.
***
В час, когда почти не растет бурьян,
не идут часы, неподвижна кровь,
бесполезен разум, товарищ пьян,
за гроши идет по рукам любовь,
я шепчу: "Боже, не в этом суть,
стеарин течет и дрожит звезда.
Твой надежен мир и рассчитан Путь,
бескорыстен Свет и чиста вода".
Так я пью вино, и ложусь на дно,
и пишу стихи. И Господь не спит.
Но подкралась осень, стучит в окно,
и сгорает голос к утру, как спирт.
В летаргии мертвые спят поля.
Не идут часы, неподвижна кровь…
Как устала, Боже, от нас земля…
Дай мне силы жить. Через ночь — Покров.
***
Бесприютность не порок.
Тело по миру гуляет,
грязь лечебная дорог
от привычек исцеляет.
И горит души свеча,
тает в
помня сумерек печаль
и закатов терпкий запах.
И, пока она жива,
всё трещит свеча печально.
Говори свои слова
и храни своё молчанье
своё молчанье.