Прием киношедевра у современников картины, а также краткий обзор рабочих вариантов сценария.

Фильм Михаила Калатозова «Летят журавли»(1957) является не только выдающимся кинопроизведением о войне и ее влиянии на человеческие судьбы, но также эта лента до сих пор единственная из отечественных, заслужившая высшую награду ведущего европейского киносмотра — Каннского кинофестиваля. Данный текст описывает реакцию современников на выход картины, прежде всего, негативную. Также, на основе архивных документов, приведены наиболее интересные сюжетные ходы различных версий сценария, не попавшие в итоговый вариант, но раскрывающие характер некоторых хрестоматийных персонажей в новом свете.

Часть первая. Критики картины

На первый взгляд, «Летят журавли» невозможно не любить. Однако, когда они вышли в прокат в 1957 году, период Оттепели еще не так сильно отогрел подмороженное эпохой сталинизма сознание советских граждан, чтобы они смогли всей душой принять неоднозначную историю юной Вероники. Определяющим мнением «сверху» в данном случае стали слова Хрущева, который назвал главную героиню «шлюхой». Источник этой фразы доподлинно не известен, но, якобы, первый секретарь ЦК КПСС произнес это публично на заседании по культуре, и далее это разошлось по многим каналам, разве что неприличное слово заменялось более печатной «проституткой» или «женщиной легкого поведения». Иногда в прессе возникает прилагательное «патлатая» или «лохматая женщина легкого поведения», из-за того, что Самойлова появлялась в кадре босиком и с распущенными волосами, что по мнению главы страны не подобало советской женщине, но все это поздние свидетельства, ранее нигде не зафиксированные, в течение почти 30 лет. В любом случае, слова Хрущева не стали волчьим билетом для картины (а ведь могли заставить переделать, как было с «Тугим узлом» Швейцера в том же году), и она даже была послана в Канны (где птиц в названии заменили на аистов, так как во французском языке слово "журавль" имеет одно из значений как женщина легкого поведения), хотя изначально туда должна была поехать другая кинолента. Однако, «Летят журавли» не получили Ленинскую премию — высшую награду в творческой сфере, хотя в тот год ее решили не вручать в кинематографии, вообще, несмотря на наличие еще одного сильного кандидата — «Тихий Дон».

Фильм еще на стадии сценария столкнулся с расхожей для того времени редакторской правкой неугодных моментов. В заключении Главка на литературный сценарий от 27 июля 1956 года, подписанное замначальника Главного управления по производству фильмов Рачуком, не только указывается на недостатки текста, но и приводится свой взгляд на отдельные сюжетные повороты и характеры, чтобы таким образом закрепить провластную интерпретацию содержания.

Слабостью сценария является то, что трудно за всем обилием мыслей и тем почувствовать главную идейную задачу автора, ради которой он и создал это сложное и интересное произведение. (И.Рачук)

Может быть, эта претензия к автору и не возникла бы, если бы в конце сценария, как это было в пьесе, в монологе героини, не рождалась тема философского осмысления жизни и ответственности наших современников перед теми, кто погиб в борьбе за счастье народа. Именно финал заставляет мысленно вернуться ко всему содержанию сценария и увидеть, что благородная и в высшей степени ценная тема, звучащая в слова Вероники, могла бы быть разработана глубже и интересней.

Насчет образа Ирины (сестра Бориса — А.Ю.): Не война отразилась на всем складе характера и образа жизни Ирины. Ирина такова от природы, она сурова, сдержанна, аскетична. Руководит ли ею в жизни патриотическое чувство, или просто она одержима любовью к своей профессии, сказать трудно… Более того, в сценарии есть намек на неудачную любовь Ирины… Следовательно, как человек глубокий, не разменивающийся на мелочи, Ирина находит забвение в труде. Именно забвение, а не большое человеческое счастье. Нам кажется, что такое решение образа Ирины сужает большую и важную тему сценария и недостаточно связывает этот образ с образами главных героев.

Спорной представляется на также сцена, в которой Марк овладевает Вероникой. Досадно, что именно в этой сцене, рассказывая о своем отношении к военным событиям, он раскрывает Веронике всю свою гнилую сущность. Зрителю будет трудно простить Веронике ее ошибку, т. к. она оказалась здесь не просто слабой женщиной, но и изменила своему патриотическому чувству.

Хотелось бы также, чтобы в сценарии несколько шире была отражена война. Сейчас война дана по существу одной краской — постоянным подчеркиванием того, что в тылу было много раненых и инвалидов. Нам кажется, что это односторонне и недостаточно.

И.Рачук

За подписью этого же чиновника имеется документ о картинах, созданных к 40-летию Октябрьской революции. Примерно, треть объема, посвященного "Журавлям", он их хвалит, а в остальном ругает такими словами:

"… Хотя в фильме есть такие жизненные картины, которые достигают значения больших философских и социальных символов… Наряду с этими широкими подлинно эпическими мазками, которые вырисовываются даже в локальных камерных ситуациях, режиссеру, оператору и артистам с их гражданским пафосом не всегда удается преодолеть ту действительную узость и камерность, которая заложена в главной сюжетной ситуации в образе главной героини. Судьба девушки, о которой так много и подробно постановщики рассказывают рядом с ими же самими нарисованными эпическими картинами подлинной жизни кажется мелкой и частной. В центральном образе фильма мы не найдем черт поколения определенной эпохи. И именно поэтому фильм «Летят журавли» при всей его огромной талантливости все-таки не становится настоящим памятником эпохи Отечественной войны, хотя у авторов его и были все необходимые для того качества. Разве в смысле создания типических образов времени можно этот фильм сопоставить с фильмами, например, Трилогии о Максиме?! А ведь творческие возможности Калатозова и Урусевского действительно очень велики."

Обратимся к собранию коллегии Союза Работников Кинематографии (СРК), где ведущие режиссеры обсуждали фильм Калатозова уже после того как он вышел в кинопрокат. Председательствующий Михаил Ромм был высокого мнения о картине, но озвучил три упрека, которые ей ставят в вину критики. Первый — неверно поставлена морально-этическая проблема, — что берется под защиту женщина, изменившая любимому человеку, — картина обеляет ее, стоя на неверных этических и идейных позициях. Второй упрек: слабая драматургия, и третий, — что малонациональная картина — не русская, много итальянщины.

В ходе полемики, Ромм с трибуны отверг претензии, что Вероника — ограниченная в сознании девушка, совершившая измену по глупости и оттого недостойна быть в центре сюжета. Режиссер призвал сравнить ее поступок с Наташей Ростовой, променявшей умного, талантливого и благородного князя Андрея на глупого, пустого и подлого Анатоля. Выходит, она тоже дура? А почему тогда Толстой пишет про дуру 4 тома? Очевидно, душа женщины чуть сложнее, чем душа критиков, выступавших с этой трибуны, — подытожил Ромм.

Справедливости ради, с трибуны СРК упреков со стороны критиков картины было немного. Григорий Чухрай, например, в целом дал фильму положительную оценку, но отметил, что в то время не было автобусов ЗИС, которые присутствуют в сцене проводов в школе. Как прошедший войну, он также не поверил в ситуацию, что советский солдат мог играть на губной гармошке — мол, это не в наших традициях было (хотя в сети много свидетельств, что такое встречалось — А.Ю.).

Досталось и кадрам, снятым через решетку школы, в которой увидели заимствование из итальянского фильма "Утраченные грезы"(1953) Де Сантиса, хотя потом вспомнили, что решетка была и в другой картине, снятой в Египте.

Но это всё была, можно сказать, дружеская критика, со стороны коллег, которым в большинстве своем сильно понравилась картина. Сценарист Алексей Каплер на обсуждении обобщил услышанное следующим анекдотом:

«У колхозника было десять поросят, из которых двое подохли. Он пришел к ветеринару, — тот осмотрел и посоветовал кормить морковкой. Через некоторое время подохли еще двое поросят. Ветеринар осмотрел и сказал поить кислым молоком. Так продолжалось много раз, пока после очередного совета не подохли последние два поросенка. Ветеринар, узнав про это, огорчился: "Как, все сдохли? Как жалко. А у меня осталось еще два хороших совета… Какое счастье, что картина Калатозова уже существует и он не сможет послушать всех тех советов, которые могли бы еще быть!».

Справедливости ради, купюры в уже отснятом фильме производились, что было обычной практикой для того времени. На основании Заключения Главка был удален предпоследний эпизод — лекция в аудитории института, — который, по мнению чиновников и редакторов был сделан менее удачно, — в нем, якобы, наличествовала риторика и нарочитость.

Но были у фильма и более жесткие критики, уже не из кинокругов. Концентрацией упреков стала статья И. Копьева в "Комсомольской правде", автор которой не только писал, но и выступал публично с обличением картины, благодаря чему находил много сторонников.

В своей статье в «Комсомолке», в которой много необоснованных нападков и претензий, критик сначала хвалит фильм, но потом замечает, что яркие изобразительные средства здесь для того чтобы прикрыть бедность мысли, сюжета и внутреннего мира героев. Автора интересует, почему Вероника вышла замуж за другого? Типа, режиссер нам не показал, потому что ему и сценаристу это не интересно.

Возьму на себя смелость ответить Копьеву на его вопрос: Вероника — 18-летняя девушка. Внезапное расставание с любимым, отсутствие вестей от него, война, бомбежки и самое главное, — гибель семьи, оказали на нее сильный стресс, чем воспользовался Марк, за которого она вышла замуж. В фильме этот поступок Бороздин-старший объясняет так: с Вероникой случилось несчастье, но осуждать ее может тот, кто способен совершить худшее. Кстати, несмотря на неостывшие чувства к Борису-Баталову она была верна мужу. А вот как это объясняется в пьесе Розова, устами соседки, с которой спорит сестра Бориса, осуждающая Веронику.

Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и, может быть, это одно из самых страшных ее действий. Вы же понимаете состояние раненых, когда они кричат, стонут и своим поведением даже мешают вам лечить их. Там вы терпеливы, снисходительны, а здесь… И вообще, когда мы обрежем палец — бежим в больницу, а когда изранена душа — мы только и кричим: крепись, мужайся!

Далее, в своей статье, автор "Комсомолки" задается вопросом — когда Вероника искупила свою вину?

Что дало право Веронике на эту высокую роль? (про сцену на вокзале, с раздачей цветов — А.Ю.) Когда вернула она себе человеческое достоинство для того, чтобы прямо смотреть в глаза товарищам погибшего Бориса. Зачем понадобилось это оправдание предательства, измены? Зачем возвышена мелкая, обывательская судьба? (И.Копьев)

Почему так взъелся Копьев на картину Калатозова? Прежде всего, потому что там с иронией, граничащей с издевкой, показаны представители комсомольской организации, когда они приходят на проводы Бориса. Бороздин-старший передразнивает их высокопарную штампованную речь, причем делает это дважды.

Сама постановка пьесы Розова, причем сразу в нескольких театрах, свидетельствует о том, что она совпала с духом Оттепели. Текст был написан в 1943-м, но там, разумеется, не было финала на вокзале, так как война еще продолжалась. Пьеса заканчивалась вопросами Вероники к самой себе — что с ней будет, как ей жить дальше, и зачем она живет? Нет и мальчика-беспризорника, которого она спасает из-под машины, тем самым, вроде, оправдывая свою жизнь, сделав что-то хорошее и нужное для общества и страны. В пьесе были наметки, что она станет студентом. Но пьеса в период Оттепели привлекла театральных худруков тем, что шла вразрез с установками сталинского времени — кто сдался в плен, тот предатель. У Розова же речь шла о тех, кто предавал в тылу, но ввиду стечения обстоятельств, а потом покаялся в этом, или искупил вину. Конечно, таких нужно простить, а не пригвоздить к вечному позорному столбу.

Заодно со злобной статьей Копьева в "Комсомолке" дуплетом в том же номере шел текст И. Игнатьевой, которая написала следующее: "Нельзя было (режиссеру и авт. сценария — А.Ю.) отпускать грехи Веронике и позволять ей в белом платье раздавать цветы вернувшимся с фронта. Она еще не заслужила на это права".

Попробую ответить на эту претензию. Сцены на вокзале не было в пьесе "Вечно живые", и она была дописана драматургом специально для фильма, наряду с другими. Но, в целом, сюжет пьесы автобиографичен. Розов был тяжело ранен в первом же бою, когда остался в живых один из мужского состава батареи, брошенной остановить танки на Москву. Его держали в палате смертников месяц, сначала хотели отрезать ногу. За этот период, когда он мог спать только три часа в сутки во время действия лекарства, очевидно, и собрался в голове материал будущей пьесы, многократно прокрученный в его сознании. Его девушка, за которой он много лет ухаживал, поначалу с переменным успехом, но она провожала его на фронт (эта сцена воспроизведена в фильме), могла не дождаться его с войны и выйти замуж. Он понимал, что может умереть, и предсмертные видения эти, скорее всего, попали в фильм. Поженятся они 15 мая 1945 года, причем хотели сначала расписаться 9-го, но в ЗАГСе был аншлаг. По моему мнению, в том числе и из-за этого, Вероника встречает фронтовиков в белом — цвет свадебного платья. Она на тот момент верит, что Борис жив, и для нее путь на вокзал — это путь под венец, который внезапно становится путем к браку с мертвым. Цветы ей после этого уже не нужны — празденство отменяется. Цветы были предназначены живому, — они и раздаются живым — именно живым, а не только фронтовикам, — поэтому их получает, заодно, дед и ребенок.

От проката «Летят журавли» отказались представители Поднебесной. Замминистра Китая нашел в фильме несколько неприятных сцен, способных, по его мнению, нанести вред советско-китайской дружбе. Например, когда раненый в автобусе спрашивает: “Куда поедем?", и ему отвечают: "А кто его знает!« Мол, подобные эпизоды создают неправильное представление о советском тыле. Чухрай про эту сцену сказал на вышеупомянутом заседании, что жестко, но правдиво. Еще китайца удивило, как главная героиня фильма, родившаяся в период советской власти и воспитанная в советском обществе, могла потерять смысл жизни — типа, на каком основании она это сделала? Это нездоровое явление, с позиции коммуниста из Поднебесной.

Какие бы плохие вещи не писали про "Летят журавли" почти семьдесят лет назад, наш современник-кинокритик Денис Горелов влегкую переплюнул своего коллегу по "Комсомольской правде" Копьева. Горелов писал текст для мини-книжек с DVD под вывеской упомянутой газеты. Критик мочит своим словом всех причастных — режиссера, актрису, оператора, французов и прочих. Приведу цитаты из его нетленки.

"Журавли" впервые в советской истории развели по разным углам интеллигенцию и народ, обозначив появление второго колена образованной публики. Интеллигенция стала потомственной и снова оторвалась от ширнармасс… (Д. Горелов)

Фильм стал первым в длинной череде изгоев, потрясших мир и перевернувших сознание касты, но оставивших глубоко равнодушной нацию…

В советской табели о прокате фильм, на десятилетия ставший эмблемой поколения оттепели, занял почетное 366-е место, уступив даже такой серятине, как «Стряпуха», «Змеелов» и «Тайны мадам Вонг». Россия не приняла богатого внутреннего мира шалавы, которому рукоплескали главные залы обеих столиц…

Общая неумелость в речах помешала оппонентам картины сформулировать свою тихую и злую позицию: когда родина в опасности — идите вы к черту со своим внутренним миром и всеми его изгибами! Кому как не вам, военной безотцовщине, знать, что случаются в жизни страны моменты, когда сложность не ко двору, когда все ясно и просто, а гвоздь партизана Боснюка, которым он заколол немецкого офицера, стоит в десять раз дороже всех белок, абажуров и прочих фетишей одухотворенных девушек с ренессансными именами. Как говорили 14 лет спустя в «Белорусском вокзале»: вот враг, рядом свои, и наше дело правое. Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный. Война возвращает общество к первобытным кострам, возле которых правы именно эти примитивные, пошлые, прозаические люди с общих кухонь и нар — и бабка, ворчащая, что «мечтать после войны будешь», и солдатик с гармошкой, намекающий, что, пока мы здесь, наши бабцы времени даром не теряют, и раненый, орущий, что курвы тыловые страшнее фашиста: в самое сердце бьют. «Мужик воюет — баба ждет» — вот универсальная философия черных времен, отступление от которой перестает быть личным делом двоих.

Франция, со стыда выдумавшая свое рахитичное сопротивление, Франция, за которую воевали 96 летчиков полка «Нормандия — Неман», Бурвиль с де Фюнесом в военных комедиях да Шарль де Голль по радио из Лондона, — наконец-то нашла сочувствие во стане победителей. Фильм, оправдывающий измену общей красивостью ситуации, а откос от фронта— музыкальными пальцами, пролился живительным бальзамом на душевные раны нации коллаборантов.

Поколение, избравшее эталоном мужества циничных пацифистов Ремарка и Хемингуэя, на роль главной женщины возвело пошлую рабу эмоций, ложащуюся под кого попало в связи с вовремя прозвучавшими бетховенскими аккордами, на известие, что жених уходит воевать, дующую губки: «А я?», а после картинно избывающую свой грех в платочке госпитальной сиделки…

Именно с той поры у физиков-лириков вошло в спортивную моду говорить на черное «белое» и наоборот. Разбираться в противоречивом духовном мире генерала Власова и выкапывать мертвых диктаторов под предлогом покаяния. Искать идеальный третий путь вместо того, чтоб рубиться с врагом за свою страну, свою свободу и свое право.

Третьего пути не бывает. Со своим мелодраматизмом, романической позой, фальшивой публичностью и мильоном терзаний героиня прослойки Вероника оказалась по ту сторону своей просто и хмуро, по-толстовски воюющей страны. В конце она признала это сама — раздавая цветы не фронтовикам, как мнилось многим, а всем встречным — и назойливому деду-буквоеду, и девушке с орденами, и новорожденной внучке какого-то старшины.

Чужому для нее народу, выигравшему эту войну»

Д.Горелов

Часть вторая. Варианты сценария.

В архивах доступно много вариантов литературного и режиссерского сценариев картины (которая даже сначала называлась «За твою жизнь»), значительно отличающихся друг от друга, первоначально написанных Розовым, и, в дальнейшем, при участии Калатозова. Для наглядности, в ранней версии присутствовала такая сцена, от чьей дидактичности авторы впоследствии отказались, предпочтя более совершенные художественные методы.

В первой сцене свидания Борис возвращается домой в 2.15 ночи, и два рабочих на трамвае спорят про счастье, и про то, что человек свою гордость должен в несчастье показывать. Один говорит в сторону Бориса: Вон какой гордый… Знаем, откуда в такой час возвращается. И краля его наверное сейчас гордая, сидит дома и губки облизывает. Посмотреть бы на них в беде — вот тут бы мы и определили: гордые люди, или — пустельга.

Самые большие трансформации авторы произвели с любовным треугольником Борис-Вероника-Марк. Изначально двоюродный брат главного героя был не коварным воздыхателем, но полноценным равноправным соперником в борьбе за руку девушки (отголоски этого остались в фильме, в словах «а он красивый», когда Вероника говорит про пианиста, и возможную ревность жениха к нему, хотя «жених» это громко сказано, так как Борис себя таковым не называл).

В режиссерском сценарии, то есть, в более поздней версии, разговор Бориса и Марка перед уходом на фронт, выглядит так:

Борис. Ты навещай Веронику… Если что — помоги ей.

Марк смутился, он прекрасно знает, что Борису известно его отношение к Веронике. Говорит несколько виновато и робко, не глядя на Бориса.

–Если ты разрешаешь…

Борис /нарочно не замечая его интонации/. Главное, чтобы ей было хорошо.

Марк /чувствуя себя неловко/. Я хотел тебе честно признаться. Борис, что…

Борис. Это ты ей скажешь, а не мне… /и добавил/ — Если захочешь.

Марк/совсем убито/. Никогда!

Борис. Твое дело.

Получается, что Борис был в курсе симпатий кузена в отношении своей девушки, и даже был готов уступить, исходя из ее интересов. Было бы красиво написать и решить, что воля Бориса распространялась на период после его смерти, но текст не дает такого однозначного истолкования. Ранее, на встрече у моста, когда вместо Бориса появлялся Марк, Вероника говорит что никого не ждала и просит проводить ее домой, — она готова даже встретиться с Марком через пару дней, ответив на его просьбу «Как хочешь…». Тем самым, Розов рисует равных конкурентов за руку девушки. Позднее, в предсмертных грезах, Борис видит много сцен (не только свадьбу, как в фильме), где в одной говорит Марку — Не завидуй! Вероника выбрала меня!

Калатозов, в итоге, отказался от такой подачи, сделав упор в сторону нагнетания драматизма. Изменению подверглись и другие сцены, в частности, сцена соблазнения Марком Вероники.

В литературном сценарии Марк, оставшись наедине с Вероникой, уверен, что немцы войдут в Москву, и на это ему глубоко наплевать. Вероника говорит, — ты же комсомолец! Марк: Ну и что же?.. Я должен мыслить по трафарету, да? Как прикажут?.. я хочу чтобы кончился этот кошмар. Любым путем, только бы кончился. Мне надоели потемки на улицах, хлебные карточек, вечные очереди — даже в баню. Я хочу жить!

Здесь фигура Марка раскрывается как предателя Родины и коллаборанта. Его не оставляют таким в готовом фильме, вероятно, из-за того что получилось бы, что в Советском союзе, после войны, живет себе спокойно антисоветский элемент.

В другом варианте эта сцена соблазнения во время бомбежки, выглядела так:

В этом эпизоде Марк выпивает из бутылки вина, оставшейся еще с проводов Бориса.

Он говорит: для храбрости.

Она: помогает?

Он: Отчасти

Затем, после взрыва и разбитого стекла, гаснет свет и Вероника мечется по комнате, подходит к столу, хватает бутылку и быстро наливает в стакан вино. Пьет. Захлебывается, кашляет, но пьет.

Марк удивленно смотрит на нее.

Вероника села на диван, по ее глазам видно, что вино начинает действовать, глаза становятся мутными. Близкий взрыв.

Вероника вскакивает с дивана, в испуге бросается к Марку. Совсем близко бьют зенитки. Марк, обняв Веронику, ведет в угол комнаты.

Вероника уткнулась в плечо Марка. Он смотрит на ее зажмуренные глаза, шею. Грохот выстрелов. Вероника ребячески жмется к Марку, он ласково успокаивая гладит ее волосы.

В ее глазах опьянение

Красивая линия шеи Вероники, профиль носа, губы, закрытые от страха глаза.

Рука Марка на груди Вероники.

Марк, тяжело дыша, смотрит на Веронику и вдруг начинает целовать. Вероника пытается вырваться.

Вероника вырывается, но Марк не выпускает из своих сильных рук, продолжая все целовать и целовать ее.

Эта сцена перекликается с другой:

Когда приходит победа, Веронике наливают самый большой бокал вина, но она пугается: «не люблю». На это глава семьи приводит аргументы в пользу пития, как врач, потрепанный оптимист и гражданин, добавляя, что в учебниках подробно опишут победу, но из скромности умолчат про количество выпитого в тот день вина.

Следующим персонажем, которого интересно будет рассмотреть, будет Бороздин-старший, чью роль так прекрасно сыграл Василий Меркурьев. Вышеупомянутый критик Горелов считал отца семейства главным героем, ссылаясь на то, что он упомянут первым в списке действующих лиц пьесы. Однако, его фразы из версий сценария, полнее раскрывающие образ хирурга, дают не столь однозначное представление о персонаже, как это явлено в фильме и не рисуют его убежденным сторонником линии партии и правительства.

Фрагмент про ночное дежурство Бороздина, из версии сценария, примерно, среднего периода разработки:

Доктор Бороздин, смотря в ночное небо: "Газеты раньше всегда писали, что если начнется война, она в любом случае будет проходить на вражеской территории. Но чьи города сейчас горят — наши или немецкие? Мы же постоянно пели в наших песнях: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…". Чего же он ждет сейчас? Почему он не двигается?"

Его коллега Иван Афанасьевич сдержанно отвечает: "Потому что фашисты напали неожиданно и вероломно".

"О, эти вероломные фашисты! — презрительно отвечает доктор Бороздин. — О, эти отвратительные люди! Они нас даже не предупредили… Мы, очевидно, не знали, с кем имеем дело?"

Иван Афанасьевич опасливо оглядывается вокруг.

"Мы совершали ошибки, в начале войны мы совершали ошибки… мы упустили свой шанс".

Иван Афанасьевич, испугавшись этих слов, бросает взгляд в сторону камина, чтобы удостовериться, что в радиусе слышимости никого нет, но теперь доктор Бороздин не прекращает кричать.

"Теперь они пишут позорные сообщения. Из них ничего нельзя понять… С одной стороны, мы их полностью уничтожаем, с другой стороны, мы сдаем один город за другим…"

Эти слова отражали содержание сообщений Совинформбюро, которые строились по определенной схеме. Сначала подводились итоги боев по направлениям, затем назывались цифры уничтоженной техники и живой силы противника, затем потери советских войск (но не всегда)…

Ежедневная боевая сводка Совинформбюро, проходя путь от Генерального штаба до диктора радиокомитета, претерпевала значительные изменения. Окончательный вариант руководствовался одним правилом — чтобы соотношение потерь всегда было в пользу Красной Армии. В итоговом фильме «Летят журавли» вся вышеприведенная сцена свелась к сводке, где диктор сообщил, что «На фронтах за истекшие сутки ничего существенного не произошло», на что Бороздин-старший заметил: «Ничего существенного, — и это неплохо». В пьесе была реплика Вероники, что она не доверяет новостям по радио, что можно было бы объяснить ее молодостью, недалекостью и ограниченностью, вследствие чего она позднее совершила ошибку. Но в свете недоверия автора и героев к официальной пропаганде, эта линия характера воспринимается уже по-другому.

Монолог Бороздина-старшего в госпитале, где он клеймит невест, не дождавшихся с фронта женихов: «Таким как она, всеобщее наше мужское презрение!», изначально произносился не им.

Вероника слышит в очереди в магазине:

––Таких, знаешь, на месте пришибить мало.

–Мало… еще как мало. Мужик ее там какие муки терпит. Можно сказать, в самом аду печется, жизнь свою перед лицом смерти ставит. А она тут… сука… хвостом вильнет, и к другому. Ей, видишь ли ты, скучно.

–Обезьяны они бесстыжие — вот кто.

После этого Вероника выбегает в смятении. Внутри нее говорят два голоса (это присутствовало в сценариях, вплоть до самого последнего варианта, обсуждая, правильно ли она поступила и какие есть оправдания поступку? («Вернется Боря, все будет хорошо», «Где была твоя сила воли?» и т. д.). Внутренний диалог очень долгий и прерывается спасением мальчика из-под машины, перед чем она собиралась броситься с моста.

В другом варианте была речь соседей Бороздиных по эвакуации:

украинка: … А ведь есть такие: муж там, на фронте, крестную муку терпит, кровь проливает, а она тут хвост дугой и айда с хахалем.

Женщина из Гомеля: Ничтожные женщины

Много вариантов развития событий было в сценариях насчет беспризорного мальчика Борьки, которого встречает на улице Вероника, вытаскивая из-под колес грузовика. В пьесе Розова его не было. Приемного сына девушки находит и посещает в столице его прежняя семья в самом конце войны (мать из Ворошиловграда говорит сыну при встрече: «Тогда я кричала тебе: не разевай хайло, не разевай!»). Но Бороздин-старший общается с многодетной женщиной по душам, обещая что ее сын будет учиться в Москве — в школе, а затем в ВУЗе (тогда высшее образование и учеба в старших классах были платными), если останется, на что мать соглашается, взамен предложив на лето приезжать к ним на Украину. Для разрядки ситуации, мать показана беременной и там же она обсуждает с мужем-фронтовиком будущих детей, что компенсирует частичную потерю одного, ради его же светлого будущего. В режиссерском сценарии Борька уже уходит с родней, тем самым, открывая Веронике больше возможностей для обустройства личной жизни. Девушка этим пользуется, обозначая отношения с сослуживцем Бориса, который сообщил о его смерти. Однажды на их пути появляется Марк, который пристроился при новом порядке и продолжает вести мелочную жизнь.

Сцена встречи фронтовиков, ставшая финальной в картине, была решена в сценарии иначе. У поезда, Вероника, услышав про гибель Бориса, бросается в хвост состава и идет по рельсам, где безлюдно, а за ней бежит ее новый ухажер, который был с Борисом в момент его гибели.

В конце сценария семья Бороздиных приезжает на место под Смоленском, где убили Бориса. Вероника кладет сорванные по дороге цветы к обелиску, но найти точное место гибели жениха они не могут (в поздней версии сценария им это удается). В этот момент в небе летят журавли, которых она никогда не видела ранее. Затем она разговаривает с Борисом тихим голосом: «… Ты для меня как легенда. И жизнь свою я хочу прожить хорошо, очень хорошо, хотя она и не так числа, как твоя… Я много думаю, зачем я живу….Зачем живем все мы, кому ты и другие отдали свои недожитые жизни….Неужели мы когда-либо в ежедневных и пустых заботах завертимся и забудем, что кроме своей жизни, мы несем в себе ваши святые жизни, отданные нам? Нет, нет!». В это время по небу пролетают журавли, причем опознает их приемный сын Борька, знакомый с видами птиц, в отличие от городских. Титр с концом фильма возникает на фоне заходящего солнца и летящих к нему журавлей.

Автор заметки в «Советской Киргизии» от 1957 года, хотя и ошибся с фамилией режиссера "Журавлей", но написал следующее: «оторванными, случайными, органически не связанными с содержанием воспринимаются летящие по небу журавли в начале и в конце фильма. Невольно думаешь, что они понадобились сценаристу В.Розову лишь для красивого названия". Действительно, после отказа от вышеприведенного финала, образ журавлей стал искусственным для картины, разве что их прилет можно было сравнить с возвращением воинов домой или напоминанием героине о женихе. Тем более, пролет этих птиц над Москвой происходит в начале апреля, а не в конце июня, как это показано в фильме.

Остальные разрозненные интересные моменты из версий сценария.

В сцене занавешивания окон и перетягивания одеяла, Борис говорит что позовет милиционера. Как стало понятно из текста пьесы, отданной в Театр Ермоловой, это объясняется тем, что милиционер мог наказать жильцов за нарушение правил светомаскировки.

Еще одна фраза из текста пьесы, отсутствующая в печатном виде: Вероника: я дура особенная, а ты еще меня в жены взять хочешь…. Слушай, Борька, сделай пожалуйста из меня умную, а то когда к папе знакомые приходят — ученые-переученые, я сижу и трясусь: вдруг они меня что-нибудь спросят.

Игрушка-белка была сделана под заказ мастером игрушек, и ее Борис забрал в день ухода в ополчение.

После ухода Бориса на фронт, Вероника слюнявит палец и делает из плюса минус в надписи на стене: Вероника+Борис=любовь. Позднее, когда дом разбомбили, она видит только половину надписи на остатках стены.

Сестра Бориса догадывается о возможном сближении двоюродного брата с девушкой, и когда Бороздин-старший просит Марка постараться уделить потенциальной невестке больше внимания, дочь говорит «не перестарайся».

Почтальонша, разносившая письма эвакурованным, сетует — брошу свою работу к чертовой матери! До этой распроклятой войны таскала в своей сумке кому поздравление, кому любовное объяснение…, а теперь смерть в них тащу… смерть. И глаз ваших видеть не могу. При этом она несет конверт, в котором знает, что похоронка.

Администратор Марка, который имел в сценарии фамилию Поплавков, а не Чернов, просил лекарства для перепродажи. Когда он предложил привязать к подарку «пустячок», то добавил — может быть, у вашей жены духи где-нибудь припрятаны? Марк: она не интересуется духами, вообще — какая-то странная.

Марк говорил на чужих именинах хозяйке, что бросит ради нее жену, когда она сказала что нужно выйти замуж, потому что хорошеньких девушек будет все больше и больше, а начальник Марка всегда с деньгами.

Вероника — отцу семейства: Почему вы не прогнали меня тогда же. Я — подлая!

–Если бы ты этого не сознавала — давно бы прогнал. (вместо этого в фильм вошел вариант «осуждать тебя может тот, кто способен совершить худшее»)

Спутника Бориса ранило, после того, как он хлебом приманил зайца, а потом бросился за ним.

В предсмертных грезах Бориса было много видений. В одном из них, свадебная процессия с его участием шла по ул. Горького и Красной площади, и доходила по набережной до парохода на Москве-реке, который превращается в какой-то новый фантастический корабль.

В сценарии присутствовал ответ соседки Вероники про смысл жизни, ответ которой обрывался в фильме: «Смысл жизни может быть в том, что остается после нас и чем другие поколения могут воспользоваться себе на благо… А при жизни — в радости созидания»

Фраза из последнего диалога Бориса с Вероникой была длиннее: «А потом мы будем жить долго — до ста лет… Это последняя война на Земле, Вероника»