Create post
Poetry

Идиллия провала

Александра Макарова
Анатолий  Кодинцев

Плутарх (Об Изиде и Осирисе, 42) объясняет, что гибель Осириса была предвещена не нумерологической логикой, но нумерологической безысходностью: по дням в числовом провале, в котором никакое правильное число неуместно, а по годам в числовой завершенности, когда уже не прибавишь никакого количества в лунном счете дней, и тавтология луны и месяца губительна для самого бытия в духе числа. Он погиб 17 числа, если 16 и 18 — числа квадратные и прямоугольные, с равенством периметра и площади, то число 17, разбивая их, не дает не только правильно высчитать параметры, но и упраздняет всякий намек на возможное равенство. Тогда как 28 лет — это полный круг луны, и уже полное равенство луны себе опять использует тавтологию как инструмент уничтожения: но это не разрыв между полным равенством мер, но разрыв самого времени, которое исполняется и тем самым проваливается в свою же исполненность.

Но был сходный сюжет, памятный по Метаморфозам Овидия (II, 725 слл.), сюжет о Меркурии и Эрсе. Меркурий добивался любви Эрсы, застыв в воздухе от удивления перед ее красотой, но при этом не могущий скрыть все свое понятное людям чувство. Предмет желания пребывал в средней спальне среди ее сестер, и невозможно было войти в дом, минуя одну из крайних спален; но когда подкупленная сестра, охваченная завистью, всё же попыталась не пустить Меркурия, она отяжелела и окаменела, лишь только Меркурий с легкостью открыл дверь. Мера легкости его движения и оказалась мерой окаменения, и только чернота завистливого пламени окрашивала камень, уже полностью схваченный гладким исполнением тяжести.

Мы видим сразу сходство: брак Меркурия и Эрсы (Росы) — это провал во времени между роковой закономерностью (легко открыть дверь и значит тяжело окаменеть рядом с ней) и случайностью выбора доступа к центральной спальне. Меркурий, сначала зависший в небе “как камень из пращи”, как такое упразднение намека на всякое будущее равенство обстоятельств, как само знамение неустойчивости, и исполнил свое божественное время, время лет, завершил добрачную жизнь уже в самом принятии всех человеческих условий счастливого брака, включая поспешность трепета. Затем он и оказался уже не в исполнении большого времени лет, но малого времени дней: не в тавтологии своей стремительности, но в случайности избрания, которая и есть высший символ Меркурия как психопомпа, провожатого в смерть, которая отмечается именно днем.

Тогда проще толкуется картина Пинаса “Меркурий и Эрса” (1618) и дюжина других картин: круглый храм — идиллический покой брака, а шествие к нему — порядок человеческих дел, который только вмешательством геометрической случайности, когда к центру не подойдешь иначе, чем зайдя с какой-то стороны, может стать более чем календарным порядком, может стать проверкой самой идиллической тавтологии. Любая тавтология, отождествление себя с чувством, приводит в действие роковую закономерность меры легкости и тяжести, как меры самого утяжеленного провала среди легкости былых расчетов. Каменный круглый храм как опочивальня, круглое здание как необходимость идиллического пейзажа с его закругленностью спокойного и равновесного вымысла, тем убедительного в своей сновидческой приятности, оказывается этим окаменением случайности, по отношению к которому окаменение зависти — лишь образ неудачного пробуждения или неудачно поставленного слова.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Александра Макарова
Анатолий  Кодинцев

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About