Create post
Poetry

Ностальгия как постколониальность: контексты стихотворения «Заплачка консервативно настроенного лунатика» Елены Шварц.

Тезисы доклада на VIII международной конференции «Советский дискурс в современной культуре: постколониальный аспект проблемы», 28 мая 2016 г.

1. Стихотворение Елены Шварц 1990 года, со сложной иронической позицией «консерватизма», иногда рассматривают как проявление постимперского синдрома в независимой русской поэзии. Недостаточность такого подхода к независимой русской поэзии была показана уже в дискуссиях вокруг стихотворения И. Бродского «На независимость Украины». Отождествление постимперской ситуации с ситуацией распада единого культурного поля как раз провозглашала официальная советская поэзия (заявления Евг. Евтушенко). В стихотворении Елены Шварц говорится не о травматическом переживании распада, а о некоторой начальной ситуации обиды, сопровождающей лирического повествователя от рождения до смерти.

2. Тема телесного переживания Империи появляется у Шварц в известном стихотворении «В отставке» (1979). Комическая бульварная история из жизни Екатерины Великой хорошо прочитывается в свете теории Вальтера Беньямина, развитой в его диссертации «Происхождение немецкой барочной драмы». Беньямин понял, что конфликт в барочной драме построен совсем иначе, чем в классицистской трагедии: есть не противоборство Чувства и Долга, а неравновесное взаимодействие Судьбы и власти как Солнца. Судьба слепа, тогда как Солнце-власть не просто светит, но хочет, чтобы все видели его. Именно такой конфликт Мамонова, видящего «мерцанье впереди» и Екатерины, распростершейся над всей Империей, и раскрывается стихотворением «В отставке».

3. Начальная заплачка в «Заплачке…» «О Родина милая, Родина драгая, / Ножиком тебя порезали, ты дрожишь нагая» отсылает к известной считалке:

Вышел месяц из тумана
Вынул ножик из кармана
Буду резать, буду бить
Все равно тебе водить.

Если исходить из того, что такая считалка представляет собой не только описание гоп-стопа, но и ритуал счета (как проанализировал М.Л. Гаспаров пьесу «Боги» Велимира Хлебникова), то очевидно, что месяц должен выйти из игры первым, как божество, исчезающее с небес. Но он достает ножик и начинает выводить из игры других богов, иначе говоря, речь идет не о самом факте распада, а о том, что судьба может ударить по всем, нет «человека судьбы» (как В.Н. Топоров назвал Энея). Но если судьба действует произвольно, если у советской империи не было своего Энея, то она обречена с самого начала.

4. Из детского фольклора для интерпретации произведения важна другая загадка, кто за кого болеет. Неопытный игрок заявляет, что болеет за солнце, а не за луну, — и оказывается символически выкинут из игры:

Я болею за луну –
За советскую страну.
А ты за солнце:
За пузатого японца.

Понятно, почему Япония — это солнце (военный и гражданский флаги страны), а почему СССР — луна, не сразу понятно. Конечно, советский герб подразумевал, что земля неподвижна, всегда повернута Советским союзом к зрителю, и поэтому до некоторой степени герб «лунатичен». Но скорее всего, имеется в виду подлунный мир, который и был естественным миром советского человека. Именно как «кровное», «телесное», сопровождающее с колыбели и описывается этот мир в стихотворении: пространственная интуиция оказывается интуицией времени, от рождения до смерти, до «костей мертвецов». «Там селения наши, кладбища»: знаки освоения пространства окончательно оказываются знаками событий во времени.

5. Для строк «Я боюсь, что советская наша Луна / Отделиться захочет — другими увлечена» ключевым оказывается разговор Маяковского с Пушкиным («Юбилейное», 1924). Разговор с Пушкиным для Маяковского повод отойти от любовной темы на миг как от темы телесного чувства и телесной обиды. Именно начальную обиду как доминанту творчества Маяковского подчеркивала Елена Шварц в ответе Карабчиевскому «Маяковский как богослов». Маяковский говорит о луне, которая «такая молодая, / что ее без спутников выпускать рискованно». Если у Маяковского СССР может взять контроль над луной, чтобы она не ушла на сторону, то у Шварц как раз распадается эта телесная связь с луной. Тогда понятно, что спутники СССР — это страны СССР, а вовсе не страны социалистического лагеря, что опять же говорит о стирании пространственных параметров в сравнении с начальной экзистенцией времени. Строй завоевателей, «драгунов» и «уланов» и оказывается тем строем стихов, который и позволяет фантомно пережить начальную обиду.

6. Луна «на аркане» ближе к концу стихотворения — это перевернутый образ Дианы-охотницы: на аркане приводится сама луна, она оказывается объектом охоты. Тем самым время обращается вспять: империя направлена на завоевание прошлого, на покорение античной и любой мифологии. Строка «На лунянках женились тогда россияне» напоминает об истоках колониальной политики, походах Александра Македонского или похищении сабинянок. Получается, что вопрос о колониальном наследии сразу оказывается обращен в античную мифологию и историю, возведен из ситуации политической в ситуацию всемирно-историческую. Стихотворение Шварц размыкает мир постколониальных обид, которые обычно и сопровождают распад империй, говоря о границах всемирно-исторической обиды как обиды начальной, и исследуя, как всеобщее пространства с самого начала неизбежно стало всеобщим временем.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About