В стихотворении Виктора Кривулина “Ла Тур” (1975) вроде бы имеется в виду знаменитая «Магдалина у зеркала». Изображение в неровном свете будто бы искажено в зеркале, и свеча, освещая и зеркало, и Магдалину, создает особый эффект пронизанности вещей пламенным светом, так что они готовы плавиться как воск. Библейское сравнение сокрушения с плавлением воска (“Растаяли горы, как воск, от лица Господа”) здесь оказывается развитием мотива сокрушения Марии Магдалины.

Но такое объяснение не подходит ни к меланхолическому началу стихотворения, ни к флегматическим замечаниям о самом Ла Туре, “любая рожа” в творчестве которого обладает чертами архангела или серафима, и только освещение не дает возможности увидеть этот идеальный образ. Не получается ли, что искусство портит этот идеальный образ уже потому, что имеет дело с тем освещением, которое есть?

Но стихотворение становится понятным, если вспомнить другую картину Ла Тура, менее известную, но замечательную: «Жена порицает Иова» (1630--1639). Жена склонилась, упрекая мужа, как в позе архангела на иконах Деисиса, а Иов сидит сложа руки, почти как серафим, взирая всем «ликом» мысленно на Господа. Это сразу меняет перспективу стихотворения: мы все уже не можем двинуться от боли, как Иов, но в отличие от жены Иова, мы не можем и говорить, мы «мертвей скульптур». Ла Тур жил как раз тогда, когда немые пространства космоса вместо былой прозрачности переживались особенно остро.

В идеальном мире мы были бы с чертами ангелов, но в этом мире мы застыли, потому что пытаемся в наших мучениях и посреди упреков выследить собственную судьбу, как по пламени свечи. Но в этом же пламени мы оказываемся искаженными, как в том самом грубом окрике, в котором растворяется даже агрессия.

Живописная манера Ла Тура, караваджиста, знаменовала уже полный разрыв с прежней концепцией “прозрачности”, благодаря которой мы видим все добродетели. Наоборот, прозрачность искажает вещи, она всегда мутновата и внушает дурные поступки. На место прозрачности заступил “хаос”, “казалось хаосом”: но это не хаос пустых пространств, про которые не скажешь, прозрачны они или мутны, а хаос мазков, никогда до конца не воспроизводящих предмет, всегда его искажающих.

Тогда сведение искаженных изображений нашей земной жизни к “чертам архангела” возможно только “в сердцевине жженья”: жгущего упрека, как на картине об Иове, или жжения совести, как при воспоминании о картинах Ла Тура и библейских сюжетах, на них изображенных.

Недавно Василий Бородин предположил, что “Жорж де Ла Тур / Дружит с дрожью свечи / и еще с тремя пользователями”. Мысль Кривулина оказалась изложена на языке эпохи Фейсбука: свеча — только один из друзей, а не источник света, который сделает всё прозрачным. Наоборот, другие три пользователя сами выяснили свои отношения, получив идеальный облик “пользователей”, хотя как дальше показывает стихотворение Бородина, звуковые впечатления продолжают быть на острие жжения: дни тянутся как черный провод.

В. Кривулин:

Казалось хаосом. Я ненавижу толпы,

но больше человеческого есть

в любом лице. В озлобленном «пошёл ты!» —

стоит растерянность, как если бы не здесь,

но за границей неподвижной сферы

движение ещё возможно. Здесь же —

на жёлтой, грязно-жёлтой, жёлто-серой

на улице, у скважины проезжей,

мы замерли мертвей скульптур,

но и прекрасней.

Эффект свечи, которому Ла Тур

полжизни посвятил. Полжизни, и не гаснет

на улице. Казалось, хаос. Нет!

любая рожа в замысле сводима

к чертам архангела и лику серафима,

но помещённое в неровный жёлтый свет

искажено изображенье.

Свеча у зеркала. И силой обоженья

из глубины, из темноты согрет

любой — он восковой теперь — предмет,

он больше, чем горяч. Он — сердцевина жженья.

октябрь 1975

Василий Бородин

1

Жорж де ла Тур

дружит с дрожью свечи

и ещё с тремя пользователями;

включи,

что ли, колОнки

или воткни,

что ли, наушники;

эти дни

тянутся, как чёрный провод,

но там —

музыка вертикалей,

хоровых перемен

нет, там сирена Летов:

туман

туман

2015