«Мы могли наблюдать нечто, что мне показалось «троллингом смерти». Обычно, это опасный и глупый план — троллить смерть, ибо она все равно посмеется последней. Однако есть способ переиграть ее, и он находится как раз на поле искусства» — cо слов свидетеля, Анны Макаровой.

Все знают, что случилось в Минске: горел крематорий — горел изнутри.

Нотр-Дам

Как это и было предначертано, «Тайная архитектура» переместилась в иное поле зрения. Серия панно, готические витражи-розетки навсегда вмонтировались в самое закрытое пространство минского крематория — кремационный цех. На эту выставку не ждут приглашения, как, впрочем, и не приглашают.

Кремационный цех — подземный храм, куда бесперебойно прибывают паломники обстоятельств своей жизни — мертвые. Обращенные в свое новое состояние, невозвращенцы формируют самовосполняемую аудиторию одного из самых закрытых, но при этом наиболее проходных залов города. Огромное монолитное безликое пространство, 4 печи и очередь гробов перед ними. Физика твердого тела здесь становится метафизикой, формация — трансформацией. Символ бесстрашия перед смертью — кость — единственное материальное, что оставляет после себя человек в тысячеградусном пламени. Несгораемые, уцелевшие фрагменты человеческого скелета затем перемалывает специальная костемолка, образуя вместе с горстью пепла тот самый прах, который в конце отдают родственникам покойного.

Работы из серии «Тайная архитектура» собраны из хоровода костей, реальных рентген-снимков переломов человеческих обломков.

Апокалиптический калейдоскоп стал точным дополнением к этому сакральному месту. Соборы, каплицы, палаты, капельницы — крематорий ничем не уступает им в таинстве обрядовой истории. А «Тайная архитектура» в своих сюжетах из суставов, ребер и позвонков, составленных цепким узором, способна дать этому пространству символическое сквозное освещение и стать видимой частью проекта «Вторые Ворота», обозначить портал.

Равно как и превратить труд машинистов ритуального оборудования, заряжающих печи гробами без выходных и праздников, в настоящее служение жрецов.

Заоблачные леса

Монтаж проходил в обычный рабочий день с помощью строительных лесов, стремянки, стрёма и передвижной башни-туры.

«Тайная Архитектура» не случилась бы сама по себе. Она стала невероятным продолжением церемонии «Вторые Ворота», где мы прямо на глазах у присутствующих и без репетиций синхронизировали все мыслимые пространства, вложили в пустой гроб нужные слова и вопросы, герметично закрыли его и отправили через печь крематория на тот свет в ожидании обратной связи.

Екатерина Рускевич:

«Первая реакция — это удивление. Потом ты начинаешь думать: как? Не что было сделано, чтобы это получилось, а как так получилось? В каком месте произошел разрыв между двумя реальностями, и то абсурдное, шизофреническое, иногда страшное, но привычное, от чего сознательно абстрагируешься, получило право быть здесь и среди нас.

Ты смотришь и не веришь, вот эта женщина, которая работает в крематории и провожает в последний путь туда, сейчас стоит перед случайными и неслучайными людьми и читает написанный специально для всего этого текст? Не верю, но правда. Видимо, чтобы получить право на власть над той странной безумной реальностью, нужно самому стать на некоторое время таким».

Бюрократические запоры

В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят.

Нам было понятно сразу, что просто так в крематорий с нашим предложением не заявишься.

Время не в счет, но его ушло много, пока выстроился диалог между «художником» и «стратегическим объектом особого значения».

В этом диалоге нежелательным посредником возник отдел идеологии мингорисполкома, который встал на пути как цербер. После затянутого обмена казенными письмами и череды формальных встреч стало ясно, что чиновники уполномочены только херить и запрещать.

Несанкционированную помощь в обходном маневре бюрократической тупости нам вызвался оказать наш старый знакомый из Бреста, ритуальщик от бога Валерий Химера, но в данном случае наш с ним рабочий план мог вылиться в настоящее уголовное дело и светил бы ему лишением лицензии. За гипотетический авантюризм и преданность искусству мы будем благодарны Валерию по гроб жизни.

Снаружи никак не разгоралось, а внутри горело все. Мы бросили кости, записались на прием и в назначенный день твердым шагом пришли к директору «Спецкомбината» на Ольшевского, чтобы напрямую говорить о нашем деле. С порога сообщили, что «да, человек смертен, но это было бы еще полбеды, плохо то, что он иногда внезапно смертен»… Что искусство, как и смерть, находится за пределами человеческого контроля, поэтому всегда найдет способ заявить свои права и проникнуть на нужную территорию, и лучше этому не сопротивляться. Открывай ворота! Бюрократическая машина неожиданно дала задний ход и попятилась в экзистенциальном ужасе. Несмотря на свою смертельную загрузку, бездушный механизм начал постепенно и медленно поворачиваться к нам человеческим лицом — вначале в образе директора КБО, потом — начальника крематория, а затем — и работников этого строгого заведения.

«Вы точно хотите сжигать пустой гроб?» Обязательно. Акция подразумевала соблюдение стандартного похоронного регламента.

Настолько, что спрятанный за надгробную речь дерзкий художественный манифест должна была произнести именно ведущая траурных церемоний, тем самым узаконить наше самовольное действие, совершив его руками институции.

Наталья

Церемониймейстер Наталья, профессионал высшего уровня, убила нас наповал трижды.

Первый раз, когда сходу и наотрез отказалась от участия в нашей художественной акции из–за ненужной огласки, дурных интерпретаций и осуждения. Бах! Наше сердце упало.

Второй раз, когда выслушала до конца, вникла в суть и вдруг сказала, что совершит ошибку, если откажется и не встанет в такой момент на нашу сторону в концептуальной битве за передел мира. Бах! Наше сердце взорвалось от счастья.

Третий раз, когда перед пустым гробом Наталья, сдержав слово в слово, применив весь свой дар убежденности и магию оратора, на глазах у аудитории свершила чудо на земле, включая открытое небо.

Космологическая архитектура крематория, прорубленный в потолке окулус и врезанный в каменный пол лифт, поддержанные вертикальной архитектоникой самого метафизического действия, не оставили сомнения, что наши человеческие вопросы, вложенные в уста Натальи, обязательно будут услышаны где надо и рассмотрены кем надо.

Лена Савчук:

«Я испытала абсолютное незнание и свободу от своего предыдущего опыта мироощущения. Это было настолько новым, что в моей системе не нашлось подходящих слов и точных описаний, которые хоть как-то совпали бы с тем, что я когда-то знала. Меня как участника не хотели удивить или шокировать, но мне открыли новый угол зрения. Вывели на перекресток и сказали «иди», а я по перекресткам никогда не ходила».

Сорок сороков

«Известно об этом мало, но значение придается большое, даже мистическое. С цифрой 40 связано множество вопросов относительно смерти и дальнейшей загробной жизни человека. 40 служит переходом между параллельными мирами. А еще символизирует измененное сознание. 40 — это черта, где душа переходит из одного воплощения в другое» (Нумерология).

Верховный генератор чисел сделал так, что в тот день в «зале прощания» нас было ровно столько. Мы сами стали воплощением движения от настоящего к будущему, странствием, переходом.

Центром общей композиции, отправной точкой стала ультимативная пустота гроба, она же потенциал, энергетический узел.

Ян Гончаров:

«З аднаго боку, крэматорый, рэквіем, прамова вядучай пахавальных цырымоній з натуральнымі інтанацыямі ды цішыня паўзаў.

З іншага, кубаметр пустэчы, умоўна абмежаваны дошкамі труны, гульня словаў у прамове ды сонечны дзень, што заліў усю залю.

Мінорны ды мажорны акорды, што гучалі адначасова.

Не! Не так! Малы ды вялікі інтэрвалы М3 (малая тэрцыя), В3 (вялікая тэрцыя), а дакладней спачатку В3, а побач М3. У той дзень атрымаўся менавіта мажорны акорд. І нават рэквіем супраць яго нішто, бо ён частка акорду. Але акорд пакуль няпоўны, бо няма верхняга голасу».

Церемония «Вторые Ворота». Not doing not dying

Мы одновременно понимали и чувствовали, как по-человечески важно свершить наш умысел и как опасна с точки зрения потустороннего эта затея. Рискуя в этот момент всем, мы верили в то, что делаем. Уже потом, спустя некоторое время, сильной помощью для нас стали слова Георгия Корженевского, культуролога, исследователя мистицизма и непознанного, представителя магического гнозиса, который публично высказался о церемонии «Вторые Ворота» и расставил все на свои места:

«Проведённая в апреле церемония, имевшая признаки художественного акционизма и нонконформистского перформанса, отличалась особым свойством, которое в толтекской традиции именуется неделанием. Практика неделания разрушает привычную последовательность человеческих действий, составляющих индивидуальный и коллективный инвентарный список, вследствие чего происходит «остановка мира», необходимая для того онтологического разрыва, о котором говорили устроители церемонии: «Появляется разрыв. Воронка втягивает нас в чрево потустороннего; мира реального и магического».

Похороны без покойника, прощание без трагедии утраты, конвейерная лента времени без своей обязательной жертвы… Разрыв иллюзии обыденной жизни осуществлялся ради создания портала в запределье, обретения сокрытых смыслов бытия и осуществления трансцендентальной коммуникации. Исполнив метафизический жест в виде послания части энергии посюстороннего бытия в иную реальность, устроители манифестации заявили своё право на Силу, взыскуя осуществление трансгрессии, проявляющейся в достижении обратной энергетической связи с запредельным: «Мы желаем зайти дальше дозволенного, требуем знать больше положенного».

Отвергая пустые догматические предостережения и посулы, участники магического церемониального акта предполагают никак не меньшее, нежели тот самый «вертикальный взлёт», призванный восстановить ранее отнятое достояние незыблемой энергоинформационной связи с универсумом.

«Вторые Ворота» — это, конечно же, аллюзия инициатического характера, ибо она связана со смертью и перерождением, аннигиляцией в метафизическом крематории «социального тела» и рождением «нового человека», который, собственно, человеком уже не является.

Столь провиденциальная пустота человеческого гроба на церемонии раскрывает перспективы беспредельного пространства восприятия, в котором упраздняется всякая ограниченность и навязанные извне социальные договорённости. Символичным также явилось присутствие ребёнка на манифестации, указывающее на близость достижения состояния «нового человека».

Евгений Врублевский:

«Общественное пространство через изменение привычного для этого места шаблона поведения на время само становится художественным произведением. Роль зрителя в этой акции — стать свидетелем и носителем памяти об этом событии.

Манифест как бы спрятан внутри. Этот чувственный опыт получить можно только в момент самой акции. Произведение длится очень короткое время: пока звучит текст в зале прощания. После остаются только доказательства его существования: видеодокументация, рефлексии участников. Как взрыв, который можно увидеть только в момент взрыва или посмотреть потом видеозапись».

Сожжение гроба

С точки зрения прагматичных ритуальщиков, сжигать пустой гроб непрактично. Нам даже предложили не заниматься глупостями, просто взять его в аренду на время нашей церемонии и затем вернуть «скрипочку» назад в ритуальный магазин. Но мы отправляли трансгрессивную посылку на слишком дальний адрес и нуждались в твердых гарантиях сохранности «содержимого». А значит, никогда бы не подписались на бутафорию и вечный недолет.

Поэтому наш пустой гроб занял общую очередь, стартанул в печь в назначенный час и, как все остальные гробы, был таков.

Александр Миронов:

«В эпоху временщиков-приколистов от искусства, обслуживающих запрос гламурной арт-пены, авторы проекта встряхивают наше сознание, заставляют задуматься о нашем скоротечном пребывании в этом мире и через новые знаковые формы личного проявления в творчестве отвергают чрезмерную зависимость нас от ложных ценностей».

Урна с пустотой

Заполучив наконец наш черный ящик, бортовой самописец с сохраненной внутри информацией потустороннего рейса с золотой маркой «Вторые Ворота», мы категорически передумали замуровывать его в стену колумбария. Как можно расстаться с лично разработанным wi-fi-роутером, способным поделиться любым откровением. Наш единственный вещдок останется с нами и при необходимости в любой момент станет частью проектной экспозиции, но никак не кладбищенской.

Наталья Пиневич:

«Я думаю, что художник, движимый чувством и сознанием, никогда не продуцирует одну идею, пусть даже она содержится в словах.

Есть еще подсознание, и оно в этом действе считывается сильнее.

Я не говорю про посыл в мир иной…

Я вижу больше посыл к нам, живым… К нашей пустоте и лжи и компромиссам… и в жизни, и в искусстве.

А эта грань между мирами очень тонкая… и мы все знаем правила игры… и все очень серьезно…

В чем дело?

Что с нами?

Авторы пытаются нас расшевелить… заставить просто посмотреть вглубь себя.

И здесь все про жизнь… про нашу реальную жизнь…

а не пустое мудрствование».

Текст перепечатан с сайта http://journalby.com