В Калининграде есть спектакль-променад «Маршрутами Кронпринца». Мы побывали на одной из первых прогулок этого спектакля. Мы — это историк Андрей Тесля, который живет в Калининграде, и исследовательница технологий Полина Колозариди, приехавшая в город туристом. Мы заинтересовались спектаклем как художественным произведением, обещавшем совмещение двух жанров. Он основан на историческом исследовании и предполагает работу с локальной памятью. И одновременно — предлагает прогулку, переживание собственного места и чувства города. Этот обзор мы пишем вместе, собирая наши впечатления. Текст написан сразу после спектакля — мы писали его с устной речи.

Спектакль

Участники и участницы встретились возле бывшей прусской казармы «Кронпринц». Это большое здание из красного кирпича. Снаружи совершенно непонятно, что там происходит, но оно не выглядит заброшенным. Андрей рассказал, что там был (и есть) гей-клуб. В девяностые и нулевые годы он был важным для местных сообществ, а сейчас больше известен как столовая. Правда, спектакль начинался с другой стороны здания.

Нам выдали газеты, где описан маршрут и истории, которые будут в представлении. Первая история была о самом спектакле. Её начала Елена Цветаева — руководительница филиала Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина (ГЦСИ-Калининград) и координатор спектакля. Она объяснила, что с 2003 года в здании казарм находился калининградский ГЦСИ, ныне ставший филиалом Музея им. Пушкина. До 2016 года они делали много инициатив по работе с местными жителями, а потом перешли к более традиционным жанрам. Сейчас возобновляют работу с городской средой. Также Елена рассказала, что в основе спектакля — исследование. Его провёл калининградский историк Илья Деменьтев (БФУ). С материалами исследования работали сценарист Сергей Михайлов и режиссёр Сергей Корнющенко, а также актрисы, актёры, художницы и художники, имена которых перечислены в газете. Режиссёр и сценарист были с нами вместе во время спектакля.

После Елены появился Сергей Михайлов с колонкой. Колонка роботизированным голосом предложила участникам закрыть глаза и почувствовать время и пространство. Эта колонка будет сопровождать нас на протяжении всей прогулки.

Затем вышел актёр, представляющий дух «Кронпринца» . Он рассказал о том, что в здании были прусские казармы, но их вскоре стали использовать для разных административных и хозяйственных нужд. Ещё он сообщил о том, что нам предстоит услышать голоса людей, связанных с этим местом. Дух устал от войны и предложил вместе переживать тишину как возможность услышать прошлое.

Спектакль-променад отправился по небольшому району, прилегающему к казармам. На первый взгляд, этот район состоит из советских зданий разных годов постройки. Колонка, актрисы и актёр рассказывали истории, которые позволяли разглядеть и расслышать элементы прежней жизни города. Это истории немецкого биолога Элзбет Вихерт, художницы Кэте Кольвиц, писателя-фантаста Сергея Снегова, писательницы Марии Бернхард и чернокожего музыканта Густава Сабака Эль Хера. Они жили в XIX-XX веках, из представлений мы узнавали о трагических сторонах их жизней: непризнанности, войнах, сложных отношениях с близкими.

Мы заходили в разные дворы и улицы. Во время движения колонка и дух рассказывали о людях и зданиях района, например, в них звучали голоса безымянных девочек и история философа Ханны Арендт. Участники спектакля перемещались вслед за девушкой с рамкой (её имя нам не удалось выяснить). В конце спектакля дух, рассказав монолог последнего из персонажей, поместил воображаемые портреты основных героев в пустые рамки. Мы сделали коллективную фотографию после спектакля и разошлись.

Слои

Андрей жил неподалеку от этих мест, но по дворам никогда не ходил. Спектакль показал ему многослойность места и неизвестные конкретные сюжеты. Например, Андрей обнаружил себя бывшим соседом молодого Гинденбурга — будущего фельдмаршала и президента Веймарской Германии.

Полина приехала в Калининград, представляя его как место со сложной историей. Но эта история сходу не очевидна туристу. Есть центральный район, отсылающий к немецкому прошлому. Есть российские и советские фасады многоэтажных домов и военно-исторические названия улиц — сержанта Колоскова, маршала Борзова.

В спектакле мы шли по улице 9 апреля — это день взятия Кёнигсберга советскими войсками. Заходили во дворы, где за фасадами — не просто элементы немецких домов, а сложные истории стран и людей.

Нам обоим понравилась первая история — Элзбет Вихерт, исследовательницы пчел. Она началась с жужжания пчёл и громкого шёпота, которым Элзбет говорила о том, как погибла при бомбардировках Кёнигсберга в 1944 г. Вместе с ней гибли и пчелы, не различая алых огней пламени и красной крови погибших людей. Элзбет исследовала зрение пчел и знала, что они не различают красного цвета — видят его как черный.

После монолога актрисы колонка сообщила, что в ходе работы над спектаклем нашёлся некролог 1999 г., опубликованный в ганноверской газете. В нём близкие Элзбет сообщали о её кончине. Это значит, что прочерк, стоявший в университетском словаре в дате предполагаемой смерти — был истолкован неверно. Как и многих других, её признали погибшей летом 1944 г. На самом деле она выжила, уехала, и следующие пятьдесят пять лет её жизни не вошли в историю Кёнигсберга.

Это было интересно и как театральное переживание, и как опыт понимания исследования. История неокончательна. Наше знание о прошлом, местное или научное — это то, что всегда уточняется. Уточнения создают зазоры между разными версиями истории. Сюжет об Эльзбет предъявил эти разрывы как возможность входа и переживания разных слоёв прошлого.

Переживание

Другие персонажи были более линейными. Они представляли ностальгические рассказы о некогда бывших местах и людях, их боли, скитаниях и нереализованных амбициях. Современный город становился декорацией — где-то бессмысленной, а где-то прямо мешающей разглядеть трагедии прошлого, обрекающий их на забвение.

Но историй действительно забытых людей мы почти не слышали. Спектакль действовал во многом как экскурсия, предъявляя сюжеты о людях, так или иначе известных. Мы не узнали ни о местных часовщиках, ни о прачках, ни о строителях этих домов.

Позднесоветский да и существующий здесь и сейчас город замолкал на время представления. Девушка с рамкой и роботизированный голос в колонке переключали внимание участников, устраняя любой другой опыт, кроме печальной ностальгии.

Рассказ о Ханне Арендт тоже звучал исключительно трагически. Он начался как история безымянной девочки, страдавшей в школе от антисемитизма. Из–за забора спектакль слушали случайные прохожие — пожилая женщина и два крупных мужчины с пивом. Мы ожидали, что они станут частью этой истории. Полина подозревала, что пожилая дама — окажется той самой девочкой, о которой шёл рассказ. Но он закончился словами: «это была Ханна Арендт!». Этот финал удивил нас обоих. Персона Арендт появилась в локальной истории так, как будто все должны её знать. И само это появление сообщило дополнительную иерархию локальным сюжетам. Пусть и зная вес Ханны Арендт в современной философии, мы были обескуражены увеличившимся пафосом и дистанцией, которые возникали в сюжетах.

Даже трагикомичный персонаж Марии Бернхард вызывал смех только у местных ребятишек. Зрители спектакля не отзывались на её попытку поговорить с ними. Вероятно, наше молчание должно было быть аналогом забвения, которое фактически оказалось темой спектакля и трагедией жизни Марии.

Но внутри спектакля это молчание достигалось исключением контекста: и происходящего с группой зрителей/участниц, и случайных прохожих и местных жителей.

Рамка

Это удивительно, ведь спектакль-прогулка — это жанр, связанный и с уличным театром, и ситуационизмом. Назначение другого режима взаимодействия — где зрители просто зрители, а не участницы и участники — тоже может быть своего рода частью метода, но это никак не было объяснено и обыграно.

Отчасти идею такого променада, который то вмещает в себя представление, то исключает, объясняет рама, которая позволяла собираться и перемещаться между сценами. Уже домысливая её роль в спектакле, мы думали, что история Элзбет — история выхода за рамки существовавшей в рамках города биографии. Что рисунки Марты не знали рамок и переходили в её жизнь, разрушали её жизнь. Что Мария Бернхард переживала несовпадение себя с рамкой собственного портрета и не могла найти себя в русле «писательской биографии».

В истории Снегова рамка соучаствовала в фильме-рассказе, показывая множественность измерений его судьбы. Но эта сложная метафора осталась историей внутри фильма. В финале рамки напоминали в первую очередь о пустоте и забвении. Рамка, помогая мыслить образами, оставалась элементом из визуальных искусств. Это действовало как противоречие спектаклю-променаду, исключая в первую очередь материальность города.

Объем казарм остался скорее визуальным впечатлением. Они были только отправной и финальной точкой. Плотность их истории — и немецкой, и советской, и современной российской — осталась за рамками. Происходившее вне трагических нарративов было фоном. Материальность спектакля, напоминавшая о себе поломками колонки, осталась не обыгранной — представляя нереализованный шанс для взаимодействия и напоминания о других голосах. Почти в самом финале колонка перестала работать как положено, драматург отошёл за кусты, чтобы мы не слышали процесса настройки. В ходе настройки колонка воспроизводила разные фрагменты записей и казалось, что звучат неизвестные голоса, которых не было в спектакле. Мы не уверены в том, что так не было задумано. И если было — то это один из самых удачных приёмов спектакля.

Опыты

В самом начале Дух «Кронпринца» и колонка предложили нам закрыть глаза и почувствовать движение времени и пространства. В финале он же, читая монолог чернокожего музыканта Густава Сабака Эль Хера, хотел уйти со сцены, выбираясь через одну из бойниц казармы. Он прыгал, пытался выстроить кирпичи, чтобы забраться по ним обратно в замок. Мы были готовы помочь ему, но актёр открыл дверь в казармы и исчез со сцены. После этого все собрались для общей фотографии, и сами оказались как будто внутри рамки, создавая визуальный образ, а не переживание.

Рамка всякий раз работала на упрощение и спрямление историй, выводила их к трагическому забвению и разматериализации и прежнего, и нынешнего опыта. Она только один раз указала на то, что люди сами обращаются к истории, обратив наше внимание на вывеску магазина техники, где используется прежнее название улицы Фрунзе — Кёнигштрассе. Возможно, это было единственным намёком на то что, всё не так уж плохо и забыто, что история города — это не только история страданий и смертей его прежних жителей. Это продолжение движения, которое мы постоянно узнаем заново, как переузнали историю Элзбет — и прошли между фасадными улицами.

Наше собственное движение и переживания сюжетов — они были. Мы не только вспоминали и погружались в собранные истории, но и производили вместе, своим собранием тел, новый опыт — а снимками, которые делали по пути, создавали новую память.

Мы не узнали о том, как ходят на работу сотрудницы и сотрудники музея, мы не услышали, что эти места значат для создателей «Маршрутов Кронпринца». Они были скорее рамкой, в которую предлагалось вместить опыт участия в променаде. Это своего рода обрамление собой/институцией/искусством городского пространства. Ход, который одновременно позволяет припоминать, забывать или обживать место, не забывая о рамке.

Полина Колозариди, Андрей Тесля