К вопросу о русском космизме
31 октября 2019 года в Фонде культуры «ЕКАТЕРИНА» состоялся круглый стол в рамках Международного симпозиума, посвящённого исследованию космизма в искусстве. Цели симпозиума: обозначить связь между историческим космизмом и фундаментальными проблемами художественной практики, выявить влияние исторического космизма на искусство ХХ и ХХI веков, рассмотреть связь между современным искусством и исследованиями космоса. Дискуссия «К вопросу о русском космизме» в Фонде культуры «ЕКАТЕРИНА» стала частью междисциплинарного проекта, организованного Университетом Сорбонна в сотрудничестве с лабораторией LabEx COMOD Национального центра научных исследований (CNRS, Франция). В рамках проекта проводятся научные семинары и круглые столы в различных институциях мира. В московской дискуссии приняли участие: Ольга Киселёва, Анастасия Гачева, Арсений Жиляев, Андрей Епишин и Карина Караева.
Ниже публикуется полемический фрагмент дискуссии.
Полная расшифровка аудиозаписи круглого стола опубликована в журнале критики, теории и истории современного искусства Community Arts 1(1) 2020.
Ольга Киселёва:
Добрый день. Цель моего выступления — определить контекст нашей встречи. Наш круглый стол с участием всех присутствующих, а не только приглашённых спикеров, является частью Международного симпозиума, посвящённого исследованию космизма в искусстве, который организован университетом Сорбонна. В этом университете я заведую кафедрой Искусства и науки, а также возглавляю Международный институт искусства и науки (Art&Science International Institute). Интерес к взаимоотношениям между искусством и космосом, между наукой и искусством возник в Сорбонне неслучайно. Как вы знаете, Сорбонна — один из старейших университетов Европы. Он был основан ещё в XIII веке. И на тот период, что интересно, ведущими науками, которые там преподавались, были богословие и алхимия. В этих двух направлениях средневековой научной мысли изначально заложено сотрудничество и противоречие науки и искусства. Богословие со временем трансформировалось в философию, тогда как алхимия развилась во все точные науки.
Официально программа art&science в Сорбонне появилась в 1968 году, когда произошла студенческая революция, благодаря чему было принято решение изучать современные науки, а не только латынь, греческий и античную классику. А моя кафедра официально существует с 2011 года, хотя я преподаю с 2000 года, и уже с этого времени на факультете Искусств проводятся подобные занятия. На нашей кафедре и на факультете в целом мы воспринимаем искусство как исследовательский процесс, в котором взаимодействие с наукой играет очень большую роль, поскольку высказывание художника может быть научно обосновано и научно структурировано. Темы, с которыми мы работаем — это темы, как правило, связанные с обществом и его проблемами. Сегодня нашими главными темами исследования являются темы, связанные с экологией, поскольку это одна из важнейших проблем современного общества, а также темы, связанные с искусственным разумом, который всё больше и больше захватывает власть над умами и телами жителей нашей планеты. Соответственно, эта выставка «Сверхчеловек — недоросль», в пространстве которой мы сейчас находимся, тоже входит в исследовательскую программу Сорбонны. И, как вы могли заметить, работы, представленные на этой выставке, пытаются, во-первых, фиксировать состояние современного общества, которое ведёт себя как сверхчеловек и как недоросль, имея доселе невиданную силу по отношению к окружающей природе, в частности, её разрушающую, и в то же время, не проявляя достаточно разума и пытаясь заменить его различными искусственными аналогами; во-вторых, подтолкнуть зрителя к поиску решения этих проблем. Отсюда и организация подобных встреч — симпозиумов в рамках выставок.
Я не являюсь узким специалистом по космизму. Я скорее работаю с общими тенденциями в области art&science, а также исследую проблемы, связанные с искусственным разумом. Поэтому учёный совет Сорбонны по моей просьбе пригласил панель квалифицированных спикеров, известных отечественных специалистов по космизму в области современного искусства, чтобы обсудить все исторические и философские аспекты этого явления и воплощение последних в современной художественной практике.
В заключении мне бы хотелось представить докладчиков круглого стола. Откроет мероприятие доклад Анастасии Гачевой, доктора филологических наук, ведущего научного сотрудника Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН, сотрудника Музея-библиотеки Н.Ф. Фёдорова — «От искусства подобий к искусству действительности (эстетика русского космизма)». Далее мы заслушаем доклад Андрея Епишина, арт-критика, кандидата искусствоведения, главного редактора журнала критики, теории и истории современного искусства Community Arts — «Русский космизм и парадокс хаоса». Затем выступит Арсений Жиляев, художник, руководитель Института Овладением Временем, с докладом «Оптимисты будущего прошедшего». И завершающим станет выступление Карины Караевой, куратора,кандидата искусствоведения — «Космизм как визуальный опыт». Она расскажет о деятельности группы художников «Вверх!». И, разумеется, все присутствующие, многие из которых, как я знаю, работают с вопросами космизма, приглашены к дискуссии.
…
Давайте перейдём непосредственно к дискуссии. Есть ли какие-то вопросы к спикерам? Может быть, есть замечания у самих спикеров?
Анастасия Гачева:
Участники объединения «Вверх!» в своё время приходили к нам в библиотеку, выступали на Фёдоровских чтениях, но мне сложно было тогда «ухватить» их позицию. Ваш анализ был очень полезен. У меня возник вопрос: вы действительно видите в творчестве объединения иронию и некую внутреннюю полемику? И мне бы хотелось поподробнее поговорить о «Некрофонии», поскольку «Вверх!» демонстрировали у нас эту видеоработу.
Карина Караева:
Пустота и концептуальное означивание могил в акциях предполагает трансляцию накопленной в смерти информации при помощи стетоскопа, объединённого с микрофоном. Как писал Николай Фёдоров о вибрациях, «которых не лишены молекулы и прах умерших, и которых нельзя пока открыть никаким микрофоном». Космос как пространство воскрешения умерших объединяет пространство реальности и воображаемое реальное пространство отстранённого неба, космического бытия и попытку возвращения того полифонического символического пространства, которое в интерпретации группы «Вверх!» приобретает достаточно ироническую форму. С другой стороны, группа действительно пытается породнить идеи Фёдорова о возможности коллективного воскрешения с работой на конкретных пространствах, через обращения к тайному и интерпретацию смерти. Эти практики продолжаются и по сей день.
Я не случайно вспомнила в своем докладе о фильме «Тиннитус» Даниила Зинченко и Евгения Вороновского, потому что это развитие идеи о возможности «прослушивать» мертвых и о том, что звук может стать продолжением «звука мёртвых». Это история о конкретном эстетическом жесте композитора, вступившего в половое сношение с мёртвой женщиной и записавшего произошедшее в качестве саундтрека. Даниил Зинченко исследует, насколько пространство этого странного этического и эстетического состояния продолжается в культуре, скажем так. Продолжается ли? Или оно остается прерогативой масс-медиа? В фильме он даёт такую диалоговую связку с хорошо известной в узких кругах акцией, когда какой-то мальчик изнасиловал свою соседку, убил её и покончил жизнь самоубийством, экстраполирую в соцсетях, что и как он делает.
Анастасия Гачева:
А в чем пафос? Для чего? К чему этот фильм нас выводит?
Карина Караева:
Фильм пытается интерпретировать новое пространство звука. Насколько это имеет отношение к космизму, вопрос для меня на самом деле вторичный.
Анастасия Гачева:
Я просто тоже начинаю чувствовать движение от космизма куда-то в другую сторону.
Андрей Епишин:
Мне кажется, если сейчас немного отстраниться и резюмировать нашу полемику, можно обнаружить три вектора развития исследовательской мысли. Первый вектор, самый предполагаемый и ожидаемый, — попытка продолжить начатые искания и исследования в русле русского космизма. Насколько эти попытки успешны, это уже другой вопрос. Второй вектор — реконструкция этих идей. То есть здесь речь не идёт об их продолжении и развитии, а исключительно о воссоздании этих идей здесь и сейчас. Как это было, например, в сообщении Арсения Жиляева.
Арсений Жиляев:
На самом деле, я не говорил ни о какой реконструкции.
Андрей Епишин:
О реконструкции идей Валериана Муравьёва. Нет? Хорошо, вы не говорили конкретно о реконструкции, но мне показалось, что ваш взгляд по преимуществу был обращён в прошлое. Поэтому я и назвал этот вектор условно реконструирующим. А третий вектор — это некая реакция художников на то, что философия русского космизма существует. Она может быть какой угодно, эта реакция. Но для меня, если честно, некротические опыты объединения «Вверх!» — абсолютный нонсенс. Как они связаны с русским космизмом?
Анастасия Гачева:
Никак абсолютно с русским космизмом они не связаны. Для Фёдорова смерть — это предельное зло. Вкапываться в смерть и там, прошу прощения, ковыряться — даже с самыми прекрасными и эстетическими намерениями абсолютно недопустимо. Смерть — это то, что должно быть преодолено. Можно эту позицию Фёдорова не принимать, но говорить, что причисляешь себя к космистам и совершать подобное…
Андрей Епишин:
С точки зрения православного, да и вообще религиозного мировосприятия, это, мне кажется, вообще какая-то некромантия — взаимодействие с миром мёртвых, использование его энергии. Некромантия в переводе с греческого, собственно, и означает общение с душами умерших.
Ольга Киселева:
А я так поняла, что это и воспринимается как преодоление смерти.
Анастасия Гачева:
Вот это вот погружение в смерть?
Арсений Жиляев:
Если вспомнить о таком отечественном художественном явлении 1990-х годов как некрореализм, то все вопросы автоматически снимаются. Мне кажется, что здесь речь идет гораздо больше о некрореализме, нежели о космизме.
Ольга Киселева:
У меня ещё один вопрос вопрос ко всем спикерам. Как я упомянула в начале, лаборатория LabEx COMOD исследует космизм как особую форму мышления, как дополнение или альтернативу предлагаемому сегодня мышлению машинному. Так вот, во всех выступлениях эта мысль сквозила. Но я бы хотела предложить каждому спикеру в отдельности сформулировать и внести некое предложение для современного общества, для его самоосмысления и функционирования, основанное на вашем личном опыте космизма, которое помогло бы наше общество оптимизировать. Давайте начнём с Арсения Жиляева.
Арсений Жиляев:
Я полагаю, космизм во много схож с марксизмом. Они возникают примерно в одно и то же время. И марксизм, и космизм являют собой пример такой антифилософии — философии, которая не объясняет мир, а пытается его изменить. Марксизм говорит о классовом враге, который должен быть выявлен посредством роста сознания пролетариата. Так же и в космистском проекте: люди живут в режиме автоматизма, потом выявляется зло, осознанно — это смерть, и приходит необходимость объединиться ради общего дела борьбы со смертью. Единственная поправка заключается в том, что проект космистов — это полностью пацифистский проект. И в этом тоже заключается проблема, потому что не совсем понятно, каким образом он должен, в таком случае, осуществиться.
Между космизмом и марксизмом и с той, и с другой стороны не раз возникали попытки сближения. Со стороны марксистов таких шагов навстречу было очень много. Достаточно вспомнить Александра Богданова, который, пропагандируя собственную теорию омоложения и борьбы со смертью, в конце жизни занялся наукой и открыл Институт по переливанию крови. Были движения и со стороны космистов. Возможно, менее известные и менее очевидные, но не менее любопытные. Наиболее интересен здесь Валериан Муравьёв, который изначально был крайне критически настроен к революции и марксизму в целом. За это он чуть было не поплатился своей жизнью, но его спас сам Лев Троцкий. Однако в
Я предлагаю современному обществу заняться оптимизацией пространственно-временного континуума с целью овладения временем и рационализации тех идей, которые проходят в марксистском проекте, и тех реальных политических процессов, которые происходят в мире. Мне кажется, это позволит существенно улучшить общество.
Ольга Киселёва:
В чем бы это могло конкретно выразится?
Арсений Жиляев:
В том числе и в победе над смертью.
Ольга Киселёва:
Это результат. А каков способ овладения временем?
Арсений Жиляев:
Посредством производственной математики.
Ольга Киселёва:
Например…?
Арсений Жиляев:
Ну, поскольку я
Ольга Киселёва:
Спасибо. Анастасия, может быть тогда вы продолжите?
Анастасия Гачева:
Что даёт космизм современному миру? Во-первых, это снятие онтологического пессимизма по отношению к человеку, к миру и к будущему. Апокалиптическое сознание довлеет современному человеку. Опыт XX–XXI веков — это опыт страшных войн, мясорубки, свидетельство того, что народы Земли не в состоянии договориться друг с другом. Есть технические средства связи, но нет того планетарного сознания, о котором говорили космисты. Нет ощущения Земли как общего дома и человечества как единого целого, единой семьи. Николай Фёдоров даёт парадоксальную модель, когда он хочет идти от любви всех живущих к ушедшим. Любовь эта может по-разному выражаться и претворяться, в том числе и в искусстве. Искусство в союзе с различными институциями культуры (музеями, архивами) становится собирателем памяти. И здесь как раз цифровая среда, искусственные системы сохранения информации, трансляции знаний встают на службу тотальному проекту воскрешения. Формула Фёдорова — «все мы братья по любви к отцам, тайна братства скрывается в умерших». Это и есть главный посыл общего дела. Космизм может дать искусству воодушевляющий вектор, восприятие мироздания как единого осмысленного организма. Мне кажется, что сегодня нам нужен новый вектор перезагрузки христианства, потому что оно буксует, согласившись занять в мире какую-то свою нишу. Для космистов христианство — это активная сила. В своё время христианство стало величайшей революцией, и сегодня оно должно по-прежнему двигать мир. Также космизм может дать современному обществу понимание целостности органического, потому что человек сегодня буквально загипнотизирован искусственным, он не видит в живом тех колоссальных потенций природного, которые могут встать на службу преображения человека. Фёдоров призывал перейти с путей технического прогресса на пути органического, прокламируя ценность органики. Органики, желающей возрастать, а не просто пребывать в своих сообществах и симбиозах. Я внутренне не могу согласиться с тем, что какие-то микроорганизмы, плесень будут колонизовать космос. Космос должен осваивать и преображать человек.
Ольга Киселёва:
Спасибо. Карина?
Карина Караева:
Мне тоже очень близка идея сотворчества, которую предлагает космизм и которая действительно позволяет работать с проблемой коллективной памяти вне родовых травм.
Ольга Киселёва:
Спасибо. И, наконец, Андрей.
Андрей Епишин:
Я сейчас сидел и ломал голову, что же я хочу обществу хорошего пожелать. Меня философия русского космизма в первую очередь привлекает идеей поиска, нахождения первичного мирового зла и попытки его искоренения. Для меня ценно, что космисты артикулируют эту проблему, говорят о том, что зло действительно существует. Ведь существование зла — вопрос философский, который до сих пор не был и вряд ли когда-нибудь будет окончательно разрешён. Что есть зло, субъективно в человеке и объективно в мире? Это отсутствие добра здесь и сейчас или это какая-то отдельная энергия, отдельная сила? Так или иначе, космисты утверждают, что зло убивает человека, если бы зла не было или оно было бы побеждено, то не было бы и смерти, и всего того, что заставляет человечество нравственно деградировать, страдать, блуждая кругами и строя немыслимые экономические и политические системы. Очевидно, что эти системы не приводят ни к каким объективным результатам. В последнее время, действительно, создаётся впечатление, что человечество ходит по кругу и, конечно, находит немало позитивного в цикличности своей истории, но при желании можно найти ровно столько же и негативного.
Мне бы хотелось, чтобы человечество отошло от этих (для меня абсолютно механистических, машинных) вычислений относительно спокойного существования и несущественного продления этого существования (например, за счёт улучшения экологии). Это не более чем бухгалтерский баланс, который по сути своей ничего не даёт. Я думаю, нужно прекратить это делать и задуматься, а не противостоит ли нам что-либо в целом. Мы здесь постоянно упоминаем некую высшую силу, то ли находящуюся в самом человеке, то ли вне его, но очевидно существующую, творящую и несущую благо. Но мы ни разу не задались вопросом, есть ли противоположная сила. Это очень самонадеянно. И даже в словах Анастасии о колонизации космоса прослеживается некая иерархичность. Вот, плесень хочет колонизировать космос. Но парадокс заключается в том, что плесень не подозревает от том, что она плесень. Кто знает, быть может, человечество и есть эта самая плесень?!
Анастасия Гачева:
Плесень хочет преобразится и перестать быть плесенью.
Андрей Епишин:
Хочет ли? Вот как осознать в себе зло, как его почувствовать? К сожалению, у меня сложилось впечатление, что, дожив до сего дня, человек так и не научился идентифицировать зло. Для меня в этом главный кризис и проблема христианства: очень много слов, очень много дел и очень мало толку. Потому что зло так и не идентифицировано. Оно и внутри христианства, и вне его. Мы постоянно говорим о зле, но не понимаем, что это, а может быть, и не хотим понимать. С моей точки зрения, эта проблема очень важна, и я не совсем уверен, что её решением должны заниматься исключительно религиозные конфессии. Поэтому мне очень близка позиция космистов с упором на науку. Ведь зло вполне может оказаться осязаемой и научно фиксируемой субстанцией. К слову сказать, земля кишмя кишит тварями, паразитами, сверхпаразитами, которые вполне совершенны и отнюдь не жаждут преображения.
Анастасия Гачева:
Ну, если уж вы христианство берете, то с этой точки зрение все, что мы сейчас в природе имеем, бог вообще не создавал.
Андрей Епишин:
А кто это создал?
Анастасия Гачева:
Это возникло в природе извращенно.
Андрей Епишин:
То есть в природе было изначально сокрыто зло?
Анастасия Гачева:
Нет, изначально его не было.
Андрей Епишин:
А откуда же оно тогда взялось?
Анастасия Гачева:
Оно вошло в мир вместе с грехопадением и со злой волей человека. Но я о другом сейчас хочу сказать. Человек в любом случае даёт этическую оценку состоянию мира. Вот, вы рассказываете об этих своих паразитах…
Андрей Епишин:
Прошу прощения, но это не мои паразиты.☺
Анастасия Гачева:
Да, это понятно.☺ Но у вас есть некое нравственное сознание того, что это не есть хорошо, в том числе и для природы. Ведь в природе есть и случаи взаимопомощи. Ещё Пётр Кропоткин об этом писал. Потому что в самой природе, в эволюции есть вектор, чтобы «выскрестись» из этого состояния паразитизма, пожирания, вытеснения и борьбы. Сама природа хочет выйти на новый уровень отношений, а человек ей в этом должен помочь. Вот как-то так.
Андрей Епишин:
Мне кажется, мы с Анастасией сейчас озвучили две полярные точки зрения. Человек является духовным центром эволюции и наша Вселенная (которая всё-таки наша) развивается и стремится к тому, чтобы стать лучше, найти некий нравственный ориентир и этический идеал. Или же ничего этого не существует, а есть только субъективная позиция человека, у которого в свою очередь есть своя какая-то этика. И есть остальное пространство, которое соизмеряется с человеческим сознанием, и тогда человек называет его «космосом», или не соизмеряется — и тогда он называет его «хаосом». И в этом пространстве нет никакого добра, никакой любви и никакого эволюционного потенциала, стремления к субъективной и, в
Анастасия Гачева:
Не только в смерти человека, но и в смерти Вселенной в целом.
Ольга Киселёва:
Ну что же. Наш круглый стол подошёл к концу. Спасибо большое всем за такие богатые версии космизма, его прошлого, настоящего и будущего! Я надеюсь, что эта беседа даст начало новым художественным произведениям, книгам, изданиям, а также новым конструктивным встречам.
Фотограф ©Дмитрий Влазнев
