Это — часть длинного текста. Это — часть составного текста. В нем присутствуют — в его, покуда рабочем названии: Брэдбери. А еще — Евгений Головин, Александр Лебедев с его переводами досократиков, какие-то плавающие в сети «общие места»… И некие литературные образцы: «Человек появляется в эпоху голоцена» Макса Фриша, «Игра в классики» Хулио Кортасара, «Школа для дураков» Саши Соколова, и т.д.

Как-то так…

БЕТОНОМЕШАЛКА 1

Большего внимания заслуживает, на наш взгляд, мнение К.Г. Юнга,полагавшего, что алхимия есть один из символических праязыков, память о котором осталась в «коллективном бессознательном» человечества в качестве архетипов, то есть априорных трансперсональных доминант. К сожалению, всякое суждение об алхимии имеет неизбежный гадательный характер, ибо «королевское искусство» есть результат интеллектуальной активности иной цивилизации, основанной, в отличие от нашей, на совершенно иных онтологических и экзистенциальных постулатах. Каковы приблизительно эти постулаты? Всякая система — будь то доступное органам чувств мироздание, дерево, камень, человек, снежинка — не обладает сама по себе причиной и обоснованностью своего бытия, что выражено в аристотелевском принципе: «целое больше своих составляющих частей».

Причина, обоснованность и центр любой манифестации недоступны восприятию и объяснению, так как функциональность рацио сама по себе нуждается в объяснении. Мало того, что этот мир имеет свою, так сказать, изнанку («обратная сторона» в романе Майринка), этот мир к тому же в значительной степени является результатом непредсказуемых взаимодействий миров бесконечно более сложных.

Причина твоих, моих поступков — лишь отчасти здесь: полнолуние, воля к власти, прилив крови, тень жучка на стене, крыло бабочки и полет во сне — каждый миг разворачивает нас к тому или иному восприятию, так что остается один только трепет желания и — тот танец, с его фигурами, который и есть : мы живем — так, здесь и сейчас, полнотой бытия этого солнечного зайчика и запахом твоей кожи, объятием и проникновеием в жизнь другого.

Любовь непереходяща, но слова ее и проявления зависят от западного ветра, цветения одуванчика, привкуса соли на твоих губах и вечерних теней в переулке напротив кафе. Вмещая в себя — мир и больше, она попрашайничает в алькове и ищет слова, как школьник у доски, так и не вымучивший вчерашний урок. И все же: я люблю тебя, без объяснений.

Город недостроенных зданий

В одной из легенд о грузинском царе Вахтанге Горгасале — не вошедших в его каноническое житие, говорится: когда он поднял восстание христиан-грузинов против персов, те почти выбили его маленький отряд, а остатки прижали к речному обрыву и выставив вперед лучников со стрелами, лежащими на натянутой тетиве, предложили сдаться — ведь положение грузин совершенно безнадежно. Да и зачем было воевать с противником, превосходящим в разы? Главное, во имя чего? Веры?! Другого бога?

— Ну, и помог тебе твой бог?! — насмехались враги.

— Это не он мне помогает, а я ему! — ответил Вахтанг.

(Остатки грузинского отряда бросились с обрыва в реку — большинству посчастливилось ту реку переплыть, восстание продолжилось, персы заключили-таки мир и пошли на уступки… Это уже happy end за рамками самой истории: главное в ней происходило там и тогда на обрыве, и персы знали, что победа — у них, и иначе просто не может быть, а Вахтанг знал, что он проиграл и зря послал на смерть своих людей, и все, что он может — это хотя бы придать этим — как и своей собственным смертям хоть какой-то смысл. обоим сторонам было вполне понятно, что победа — у персов

Эпохи тучные и тощие. Эпохи мускулистые и ходкие — и надутые, как цыганская лошадь. Эпохи, поражающие живостью — и наштукатуренные, как красотка из рабочего квартала. Запах перегретой обмотки трансформатора, теплой изоленты, летней пыли, тополиный пух в воздухе тюлевые занавески приподнимаются, как грудь прелестницы. Асфальт, трава и одуванчики: частью желтые, частью: дунь, и разлетяться.

Принявшие эпоху — как желтую звезду: недолгие, года на три ее герои, прожившие ее в себе, пробормотавшие ее — потом, как страдальцы, меченые стокгольмскими синдромом, дающие направо и налево интервью о том, как круто замешан был воздух лет 20 назад в каком-нибудь Marquie, Cavern, как он искрил, а на вкус был — чистый веселящий газ…

В 4 утра: баховские «Страсти по Марку», перезаваренный зеленый чай и запах укладываемого на проспекте асфальта, наваливающийся, когда выходишь курить.

Это — могло бы быть началом какого-нибудь романа типа Паланика: «емко,динамично, осязаемо».

Можно перевести взгляд на возводимую слева высотку и почувствовать себя частью исторического процесса: жизнь в тени пирамид заставляет припоминать номер соответствующей династии.

Как заметил другой Бах — тот, что «Чайка»: «Сторгуй себе безопасность, предлагая взамен счастье, — за эту цену ее можно купить».

А потому — не будем торговаться: первый скрипка выжиливалет ноту — ровно столько, как указано в партитуре — запомним это и последуем его путем:

— Делай, что должно, и будь, что будет. — Ну, и конечно, еще глоток чаю.

Алкмеон говорит:

Люди умирают потому; что не могут связать начала с концом.

Роберт Каппа военным фотографам говорит:

Если ваши фотографии получаются недостаточно хорошими, значит, вы недостаточно близко фотографируете.

52-х герцовый кит.

Свое имя он получил из–за частоты в 51,75 Герц на которой он издает свои сигналы. Проблема в том, что остальные киты общаются на частотах 15-25 Герц, то есть услышать никто из них его никогда не сможет.

Кит был впервые засечен локаторами в 1992-м году, и с тех пор ученые следят за его печальным путешествием. Они утверждают, что кит неустанно взывает в пустоту в надежде найти себе подобных. Безысходность его ситуации в том, что он не передвигается по путям миграции других китов, то есть у него нет даже возможности физически столкнуться с другими китами.

Ученые не знают причину такого дефекта. Одни утверждают, что он смесь каких-то двух видов китов, другие, что он последний представитель неизвестного нам ранее вида. Как бы там ни было, он скорее всего обречен вечно скитаться в одиночестве по бескрайним просторам океана._