В 2019 году представить себе, какими станут 2020-2021 годы, было невозможно. Хотя, как мы теперь знаем, в декабре в Китае уже начались первые заражения, а в Великобритании 12 декабря прошли парламентские выборы, на которых лейбористы разгромно проиграли консерваторам. В каком-то смысле декабрь 2019-го можно считать началом “большого 2020-го” года, по аналогии, например, с “большим 1968-м”.

Сразу после выборов 2019-го в левой среде было модно говорить, что левак Джереми Корбин в Великобритании потерпел поражение из–за того, что воспринимался как “еще один политик” и не мог предложить обществу выхода за рамки системы. Как мы теперь знаем, поражение демократического социализма в Великобритании на выборах было связано не столько с “безальтернативностью” партии лейбористов, сколько с целенаправленными и чрезвычайно активными усилиями высокопоставленных партийцев по дискредитации собственной партии и лично Джереми Корбина. Также против лейборз сыграла противоречивая позиция партии по Брекситу, продвинутая тоже не без помощи нынешнего ее главы сэра Стармера.

Более того, мы теперь знаем, что избиратели тори были крайне далеки от избираемых ими парламентариев по взглядам и гораздо ближе к лейбористам (если говорить о экономической программе). Однако по культурным взглядам, по отношению к женщинам, мигрантам, сексуальным идентичностям — лейбористы проиграли. Как пишут в СМИ, “телевизор в очередной раз победил холодильник”.

Так что же, речь действительно идет о “культурных войнах”, о которых говорят консерваторы и альт-райты? В этом смысле любопытной кажется точка зрения Жижека о витальности правых и культурной кастрации либеральной политкорректности. Новые правые — например, Ник Лэнд — мыслят в категориях витальности, представляют капитал как движущую первородную силу, по сравнению с которой человечество может быть лишь букашками на ее поверхности. По своей сути это постницшеанство, обращение к ницшеанской категории дионисийского, аффективного человека/бытия. Любопытно, что противопоставляемая ей классическая социал-демократия действительно пытается апеллировать к численным, созидательным категориям аполлонического, как это делает тот же Корбин в своей программе.

Как выразились Илья Будрайтскис и Андрей Олейников, “известные способы публичного выражения и высказывания перестают вдохновлять людей и заряжать их эмоциями”, мир начинает мыслить в логике “биполярного расстройства”: от одних выборов — к другим, от одного аффекта — к депрессии и к следующему аффекту. Происходит “маркетизация истины”, подмена истины свободой выбора и спроса-предложения. По крайней мере частично это правда, мы можем наблюдать это на примере оппозиционных движений в России и Беларуси. По сути эта мысль продолжает идеи Марка Фишера о “капиталистическом реализме”, выход из которого практически невозможен. Предвыборный и протестный аффект как раз является предельной попыткой выйти из этого “капиталистического реализма”, что частично удается правым (сбивающимся в истерику, страх, ненависть, безумие, наконец — дереализацию), но совсем не удается левым. Получающийся аффект успешно интернализируется и перерабатывается капиталистической системой, которая продолжает существовать дальше.

В этом смысле, вероятно, демократический социализм (в лице Берни Сандерса и Джереми Корбина) потерпел крах. Прийти к власти в либеральной демократии, используя социал-демократическую программу, оказалось крайне сложно. Интересный контраст с этими поражениями представляет Чили, где после года миллионных протестов, погромов и пожаров было избрано Конституционное собрание, в котором (относительное) большинство получили левые и леволибералы. А еще это первое в истории конституционное собрание, где женщин и мужчин поровну по гендерной квоте.

Определенный интерес представляет описание Ником Срничеком и Алексом Уильямсом в книге “Изобретая будущее” парализации движения “Оккупай Уолл-стрит”. По их словам, когда митингующие возле банка, где проходила важная финансовая конференция, случайно снесли ограду, они не двинулись дальше. Люди не пошли на “частную” территорию, хотя им ничего не мешало. Но они мыслили в сложившейся капиталистической парадигме “законности” и “легитимности” протеста, а потому не смогли ничего противопоставить полиции, банкам и государству. В этом смысле правые действительно дают альтернативу: либертарианство иллюзорно не меньше, чем коммунизм или анархия, но активно приобретает новых сторонников за счет своей извращенной догмы о личной свободе и биологическом неравенстве, отвергая весь существующий опыт мирового и государственного устройства. В то же время левые используют одну и ту же приевшуюся социал-демократическую риторику.

В чем же заключается символическая кастрация социал-демократических или (в Восточной Европе) либерально-демократических идей? Почему не привели к успеху три месяца протестов в Беларуси, когда на улицы единомоментно выходило, по некоторым оценкам, до 10% населения страны? Интересный ответ на этот вопрос предлагает Питер Гелдерлоос в книге “Как ненасилие защищает государство”. В его (пост-)анархистской оптике даже для видоизменения капитализма или государства (даже при их сохранении) необходимо существование реальной угрозы этой системе и ее носителям. Левые давно скептически относятся и к ненасильственной риторике гандизма, и к мифу о якобы ненасильственном движении против расовой сегрегации в США. Понятно, что у Великобритании имелась масса политических и экономических причин оставить Индию, понятно, что кроме Ганди был Бхагат Сингх, а кроме Мартина Лютера Кинга были Малькольм Икс и “Черные пантеры”. Гелдерлоос убедительно развивает и закрепляет эти мысли, формируя стройную концепцию “революционного” анархизма.

Дмитрий Поляков говорит о “беньяминизации” насилия в анархистской мысли. Так, Вальтер Беньямин делит насилие на “мифическое”, государственно-капиталистическое, и “божественное”, связанное с переустройством существующей системы. «Если мифическое насилие правоустанавливающее, то божественное — правоуничтожающее; если первое устанавливает пределы, то второе их беспредельно разрушает; если мифическое насилие вызывает вину и грех, то божественное действует искупляюще», — пишет Беньямин. Эта витальная риторика как нельзя лучше описывает “искупляющее” движение BLM, которое запомнилось на весь мир кадрами горящего полицейского участка в Миннеаполисе.

Россия и Беларусь после громких (в случае Беларуси — оглушительно громких) аффективных мирных протестов 2020 года сейчас, несомненно, находятся в глубокой депрессии. Грязная и кровавая работа силовиков показала, что в полицейском государстве (если не считать карликовые государства, Беларусь находится на первом месте в мире по численности полиции на душу населения, а Россия — на седьмом) даже единомоментный выход на улицы 10% населения не приводит к смене режима. Для “цветной” революции необходимо существование альтернативных элит, для “народной” — существование витальных идей и готовность населения их реализовывать. Ни того, ни другого в этих странах, похоже, не наблюдается.