Donate
Society and Politics

“БОЛЬШОЙ 2020-й” — НАДЕЖДЫ И ПОРАЖЕНИЯ

Антон Романов11/11/21 07:46557

В 2019 году представить себе, какими станут 2020-2021 годы, было невозможно. Хотя, как мы теперь знаем, в декабре в Китае уже начались первые заражения, а в Великобритании 12 декабря прошли парламентские выборы, на которых лейбористы разгромно проиграли консерваторам. В каком-то смысле декабрь 2019-го можно считать началом “большого 2020-го” года, по аналогии, например, с “большим 1968-м”.

Сразу после выборов 2019-го в левой среде было модно говорить, что левак Джереми Корбин в Великобритании потерпел поражение из–за того, что воспринимался как “еще один политик” и не мог предложить обществу выхода за рамки системы. Как мы теперь знаем, поражение демократического социализма в Великобритании на выборах было связано не столько с “безальтернативностью” партии лейбористов, сколько с целенаправленными и чрезвычайно активными усилиями высокопоставленных партийцев по дискредитации собственной партии и лично Джереми Корбина. Также против лейборз сыграла противоречивая позиция партии по Брекситу, продвинутая тоже не без помощи нынешнего ее главы сэра Стармера.

Джереми Корбин. Фото: Jeff J. Mitchell / Getty Images
Джереми Корбин. Фото: Jeff J. Mitchell / Getty Images

Более того, мы теперь знаем, что избиратели тори были крайне далеки от избираемых ими парламентариев по взглядам и гораздо ближе к лейбористам (если говорить о экономической программе). Однако по культурным взглядам, по отношению к женщинам, мигрантам, сексуальным идентичностям — лейбористы проиграли. Как пишут в СМИ, “телевизор в очередной раз победил холодильник”.

Так что же, речь действительно идет о “культурных войнах”, о которых говорят консерваторы и альт-райты? В этом смысле любопытной кажется точка зрения Жижека о витальности правых и культурной кастрации либеральной политкорректности. Новые правые — например, Ник Лэнд — мыслят в категориях витальности, представляют капитал как движущую первородную силу, по сравнению с которой человечество может быть лишь букашками на ее поверхности. По своей сути это постницшеанство, обращение к ницшеанской категории дионисийского, аффективного человека/бытия. Любопытно, что противопоставляемая ей классическая социал-демократия действительно пытается апеллировать к численным, созидательным категориям аполлонического, как это делает тот же Корбин в своей программе.

Как выразились Илья Будрайтскис и Андрей Олейников, “известные способы публичного выражения и высказывания перестают вдохновлять людей и заряжать их эмоциями”, мир начинает мыслить в логике “биполярного расстройства”: от одних выборов — к другим, от одного аффекта — к депрессии и к следующему аффекту. Происходит “маркетизация истины”, подмена истины свободой выбора и спроса-предложения. По крайней мере частично это правда, мы можем наблюдать это на примере оппозиционных движений в России и Беларуси. По сути эта мысль продолжает идеи Марка Фишера о “капиталистическом реализме”, выход из которого практически невозможен. Предвыборный и протестный аффект как раз является предельной попыткой выйти из этого “капиталистического реализма”, что частично удается правым (сбивающимся в истерику, страх, ненависть, безумие, наконец — дереализацию), но совсем не удается левым. Получающийся аффект успешно интернализируется и перерабатывается капиталистической системой, которая продолжает существовать дальше.

Митинг в Москве 23 января 2021 года. Фото: Максим Шеметов / Reuters / Forum
Митинг в Москве 23 января 2021 года. Фото: Максим Шеметов / Reuters / Forum

В этом смысле, вероятно, демократический социализм (в лице Берни Сандерса и Джереми Корбина) потерпел крах. Прийти к власти в либеральной демократии, используя социал-демократическую программу, оказалось крайне сложно. Интересный контраст с этими поражениями представляет Чили, где после года миллионных протестов, погромов и пожаров было избрано Конституционное собрание, в котором (относительное) большинство получили левые и леволибералы. А еще это первое в истории конституционное собрание, где женщин и мужчин поровну по гендерной квоте.

Определенный интерес представляет описание Ником Срничеком и Алексом Уильямсом в книге “Изобретая будущее” парализации движения “Оккупай Уолл-стрит”. По их словам, когда митингующие возле банка, где проходила важная финансовая конференция, случайно снесли ограду, они не двинулись дальше. Люди не пошли на “частную” территорию, хотя им ничего не мешало. Но они мыслили в сложившейся капиталистической парадигме “законности” и “легитимности” протеста, а потому не смогли ничего противопоставить полиции, банкам и государству. В этом смысле правые действительно дают альтернативу: либертарианство иллюзорно не меньше, чем коммунизм или анархия, но активно приобретает новых сторонников за счет своей извращенной догмы о личной свободе и биологическом неравенстве, отвергая весь существующий опыт мирового и государственного устройства. В то же время левые используют одну и ту же приевшуюся социал-демократическую риторику.

В чем же заключается символическая кастрация социал-демократических или (в Восточной Европе) либерально-демократических идей? Почему не привели к успеху три месяца протестов в Беларуси, когда на улицы единомоментно выходило, по некоторым оценкам, до 10% населения страны? Интересный ответ на этот вопрос предлагает Питер Гелдерлоос в книге “Как ненасилие защищает государство”. В его (пост-)анархистской оптике даже для видоизменения капитализма или государства (даже при их сохранении) необходимо существование реальной угрозы этой системе и ее носителям. Левые давно скептически относятся и к ненасильственной риторике гандизма, и к мифу о якобы ненасильственном движении против расовой сегрегации в США. Понятно, что у Великобритании имелась масса политических и экономических причин оставить Индию, понятно, что кроме Ганди был Бхагат Сингх, а кроме Мартина Лютера Кинга были Малькольм Икс и “Черные пантеры”. Гелдерлоос убедительно развивает и закрепляет эти мысли, формируя стройную концепцию “революционного” анархизма.

Дмитрий Поляков говорит о “беньяминизации” насилия в анархистской мысли. Так, Вальтер Беньямин делит насилие на “мифическое”, государственно-капиталистическое, и “божественное”, связанное с переустройством существующей системы. «Если мифическое насилие правоустанавливающее, то божественное — правоуничтожающее; если первое устанавливает пределы, то второе их беспредельно разрушает; если мифическое насилие вызывает вину и грех, то божественное действует искупляюще», — пишет Беньямин. Эта витальная риторика как нельзя лучше описывает “искупляющее” движение BLM, которое запомнилось на весь мир кадрами горящего полицейского участка в Миннеаполисе.

Протесты в Миннеаполисе, США. Фото: AP Photo/Julio Cortez
Протесты в Миннеаполисе, США. Фото: AP Photo/Julio Cortez

Россия и Беларусь после громких (в случае Беларуси — оглушительно громких) аффективных мирных протестов 2020 года сейчас, несомненно, находятся в глубокой депрессии. Грязная и кровавая работа силовиков показала, что в полицейском государстве (если не считать карликовые государства, Беларусь находится на первом месте в мире по численности полиции на душу населения, а Россия — на седьмом) даже единомоментный выход на улицы 10% населения не приводит к смене режима. Для “цветной” революции необходимо существование альтернативных элит, для “народной” — существование витальных идей и готовность населения их реализовывать. Ни того, ни другого в этих странах, похоже, не наблюдается.

Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About