В первой изданной книге «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше определил место искусства в своей философии. По сути, это самая главная его работа, касающаяся эстетики. В ней раскрыта популярная среди континентальных правых мыслителей (О. Шпенглер, А.Г. Дугин) дихотомия аполлонического и дионисийского начала, но об этом немного позже. Манифестирующий тезис Ницше, который он периодически повторяет состоит в том, что:

«Существование мира может быть оправдано лишь как эстетический феномен.»

Сразу возникает вопрос, зачем вообще оправдывать бытие как таковое? Лейбниц нам говорил, что мы живем в лучшем из возможных миров, какое же тут может быть оправдание? Прежде всего это связанно с влиянием шопенгауэрской идеи воли и пессимизма. Ницше вместе со своим духовным наставником признает весь ужас мироздания, обрушающегося на индивида. Однако в отличии от своего учителя не призывает к метафизическому убийству, а к утешению через искусство. Смотреть на муки эсхиловского Прометея и не сострадать ему, не вычленять какой-то нравственный урок, а восхищаться трагедией — вот что он нам говорит. И тут мы как раз подходим к различению дионисийского и аполлонического начала в искусстве, да и в культуре в целом. Аполлон как покровитель муз и провидец выступает в роли великого геометра придавая материи формы, образы, символы. Он — бог индивидуации; граница так восхищающих нас форм. К аполлоническим видам искусств относится: живопись, скульптура и даже поэзия, ведь слово — это тоже некий образ со своими границами. Мир явлений в целом характерен для аполлонического начала. Дионис является его противоположностью, представляя собой неограниченность, бесформенность; единение с естественностью, с первобытным состоянием бытия. Его мощь безгранична, он — живое воплощение воли. Как вы уже могли догадаться дионисийское начало является человеку посредством музыки. Чтобы понять всю красоту и в то же время разрушающую силу дионисизма Ницше приводит пример:

«Превратите ликующую песню “К радости» Бетховена в картину, и если у вас достанет силы воображения, чтобы увидать «миллионы, трепетно склоняющиеся во прахе”, то вы можете подойти к Дионису.»

Таким образом варварский бог проводит человека в самое лоно бытия, освобождая его от оков индивидуации; объединяет его с мирозданием и природой. Греческая трагедия — это синтез Аполлона и Диониса, «братский союз», наивысший вид искусства. Аполлон усыпляет нас иллюзией образов, Дионис же пробуждает опьяняющем танцем первобытного хора.

Подходя к человеческой культуре с данной концепцией двух начал, легко заметить как преобладание одного из приводит к упадку во всех сферах жизни общества. Век теоретического человека, время сократизма, бюргерской расчетливости — это вырождение аполлонического начала. Эпоха первобытности, необузданного и вульгарного варварства — это извращение донисийства. Греки как праотцы европейской культуры смогли совместить и примирить двух братьев. Исторический опыт показывает, насколько успешно у них это получилось. Искусство и культура не должны быть нравственными примерами, а быть пропитанными жизнью до самого фундамента, тем самым возвышая и утешая нас в вечности.

«И всякий народ — как, впрочем, и всякий человек — представляет собою ценность ровно лишь постольку, поскольку он способен наложить на свои переживания клеймо вечности; ибо этим он как бы обезмирщивается и выявляет свое бессознательное внутреннее убеждение в относительности времени и в вечном, то есть метафизическом, значении жизни.»