Иногда литература цепляет тебя за горло — неожиданной строчкой, странным ритмом, чужим воспоминанием, которое вдруг звучит как твое. А иногда — как в случае со стихами Васи Чернышева — она просто держит тебя в заложниках своей атмосферой. Унылой. Затхлой. Истерично-меланхоличной.

Стихи Васи Чернышева — это попытка эмоционального суицида в эфире. Тот случай, когда поэт с важным переживанием выходит на сцену, но забывает: читателю неинтересно, что ты страдаешь — ему интересно, как ты страдаешь. А с этим у автора проблемы.

Все тексты построены на одном и том же: эмиграция, вокзал, трамвай, мама, грусть, нельзя вернуться, имя — забылось, язык — осколок. Пять, десять, двадцать раз — всё одно и то же. Упоение собственным бездомным Я. Автор катит тележку с разбитыми вещами по кругу, и каждый раз удивляется, что оказывается снова на том же пустом вокзале.

Вася пишет, будто стихи ему диктует уставший ангел-переселенец, которому дали минуту на диктофон. Ритма — нет. Ритмической работы — нет. Разметки пауз — случайны. Верлибр? Нет, не верлибр. Просто человек говорит, как умеет. Лексическая изобретательность? Нулевая. Всё строится на библейско-советском наборе: "венки", "грязь", "чизкейк", "поезд", "боль", "нечего сказать". Интонация? Хрупкая — и не в смысле тонкая, а в смысле: может развалиться в любой момент.

Это не стихи. Это длинные сторис про одиночество, просто в нарезке строками.

Проблема Чернышева в том, что он никогда не выходит из собственного нутра. Он не исследует мир, не ставит под сомнение чувства, не открывает формы. Он документирует туман и думает, что это — мистика. Но это просто туман.

Читать подряд несколько текстов — ощущение, как будто попал в TikTok тревожного человека, где каждый ролик с одним и тем же саундом: "я не нужен, меня нет, но я всё ещё жив, и падает снег".

У Васи нет настоящего столкновения слов.
Нет фразы, которую хочется перечитать.
Нет строчки, которую хочется процитировать.
Всё плывёт. Всё серое. Всё на одной ноте: «я сломлен, но я иду».
Но куда ты идёшь, брат? По кругу.

У Васи есть ощущение, что он пережил нечто великое. Но из его текстов этого не видно. Видно лишь, что он уверен: его боль — это искусство.
Но нет. Боль — это только материал. Искусство начинается тогда, когда ты можешь поднять эту боль над собой и сделать с ней что-то боль (!)шее, чем ныть и замирать.

А Вася — влюблён в своё бессилие. Он строит на нём храм. Хрупкий. Пустой.

И всё это могло бы сработать — если бы внутри, под всей этой полусонной, постэмигрантской, псевдодуховной лирикой пульсировала хоть одна живая строчка. Но пока это скорее отражение, чем свет изнутри. Поэзия, которую можно было бы не писать.

Автор: Армен Джипитичян
(специально для журнала “Точка сборки”)