Он научился обходить бешеных собак. Постоянно мучимые жаждой, они никогда не могут ни напиться, ни насытиться в городе Вечного Сияния, сжегшего своих поэтов и тем лишившего себя времени, глубины и различия его подводных течений. Теперь время имеет только длину, 24 часа, 365 дней, что равноценно Безвременью. Безвременье Нового Горизонта. Темное время руин под запретом. Руины похожи на кристаллы или эпосы, каждый из которых создает свой особый ритм течения. Они противятся ускорению и калибровке. Они замедляют наш шаг как мертвый дом на пути, где глубина дня или ночи может достигать веков и даже тысячелетий. Отныне запрещено останавливаться. Проклятие на вечное движение. Каждый должен проходить через установленные на улицах платформы, чтобы увидеть центр Нового Горизонта. Он занят рвущей небо Башней.

Время одного льется как дождь, другого — стоит как туман, третьему падает как снег на голову.И бывает так, что время истекает и начнется совсем в другом месте, в другом городе. А бывает что каменные складки города не по плечу. Каждый отстаёт от Вечности равно на свою жизнь, да и то, если она не вызжена безвременьем Нового Горизонта.Он шел по улицам снующих людей, которые говорили на непонятном ему языке модулей плоских наречий. Он убыстрял шаг, чтобы избавиться от них, и чем быстрее он шел, тем сильнее наступал Новый Горизонт, кромсая и ломая прошлое, меняя его вид до неузнаваемости. Временами он переставал понимать свой город. Это было похоже на наваждение, шум в голове нарастал, и он бессмысленно кружил по площадям… Стогны зодчего Росси. "И на немые стогны града наляжет ночи тень". Да, да Александр Сергеич, надо успокоиться. Надо остановиться. Когда ты утратишь возможность останавливаться, ты сровняешься с Генерализирующей Волной. До тех пор, пока она в движении, нет, не было и не будет возможности тебе Быть. Да что там быть, шаг сделать. Ведь каждый твой шаг начинается со свободного падения, которое преодолевается в направлении цели. Остановись. Он присел на позеленевшие от тины гранитные ступеньки у воды. Длинный стебли водорослей струились, колыхались устремляясь за течением из Екатериниского канала в Неву. Утопленники Достоевского. Ваше время…можно и поговорить

Люди пытаются стряхнуть время своей неповторимой жизни как капли дождя с лица, подставляя их Вечному Сиянию. Это делает их лица до ужаса похожими. Скоро совсем не останется стариков, по лицам которых можно гадать о прошлом, — подумал Странник, — кому ещё тут стучит в сердце пепел Класса? Узелок на сердце — морщинка у губ. У этих не бывает ни того, ни другого, —догадался Странник, — это калибры. Калибровака завершена? Похожие друг на друга, они торговали друг другом на аукционе плоти.....

И щелкает затвор замка
Сбитым рефреном косяка
И трещины на штукатурке,
Застывшей масками судьбы
Гримассами чудовищ лги,
Тем истину храни.
Вслед жесту,
Кто прячет ключи
В рукав и родниках?

Странник, дальше! Улица была пряма и широка, потому ни во что не могла развиться или развернуться. Ни ложбиночки, ни проулочка. По ней шагал Герасим наряженный и напомаженный с камнем на шее. МУ-МУ. Правда? Она так и сказала?
— В глухую полночь, бесприютный,
По стогнам города пойдешь…
Да будет Вам, Николай Алексеевич Некрасов, про "Стон бесконечный и вечный". Евдокс чай разольет, а Панаев Иван Иваныч денег даст на "Современник" и музу, жену свою. Глядь и коммуна на троих. И Чернышевский вдохновлен…вот бы так…приняв наличное за желанное. Что делать? "Что делать". Но мы не хотели бы остаться ханжами и выдавать воображаемое за действительное. Ничто никогда не существовало прежде чем что-либо на самом деле! Романтику вместо секса не предлагать.

Толпы китайцев и тюрок у греческого портика Камне-бада. Куда уж импортные Петер и Бург. Одни торгуют овощами, прилягут у гор спелых персиков и пурпурной вишни, другие движутся с деловым видом — у них туризм и бизнес, не обнаруживающий себя так явно. Они различают только друг друга, не глядя в глаза чужим, они делают свое дело. Может быть это программы, впечатанные алгоритмы поведения, что мертвы, просто и не просто потому, что это предписания. Иногда жутковато бывает от того, что при этом они могут имитировать, что угодно или почти что угодно, и с такой реалистичностью, что трудно бывает сразу разгадать, распознать. Жить среди образов, пусть даже и подвижных, это рисковать некрофилией.

Не сотвори себе ложных куполов,
Ведь все святыни наши на Лагерных шоссе.

Таджик, "тадж" —высший, с тонкими чертами иранца, показывает мне фотографию разорванного на куски брата и каску с надписью "Батя велел беречь себя". Мы —случайные попутчики в машине аварца. Наби собрал разорванного дроном брата по частям. Машину заносит. Не келейная колейная дорога. Слова Наби проваливаются в его сны, дорога становится лунными кратерами, а мы лунатиками говорящими сквозь сон и грезящими сквозь слова. Горе гнет и мнет душу так, что день уже не день. Ни день, ни ночь. Бывет, что некуда податься душе, так и небо с овчинку покажется. Отары и орды. Шум.

Шум. Ужасающий шум разрывал голову Странника. Как будто шумело само Время, подвергшееся стольким толкованиям и интерпретациям, шумело голосами гениев, графоманов, копирайтеров и овершерингов. Внезапные не контролируемые наплывы шума. Остановка. Мертвый дом на пути. Метафизические качели раскачиваются мертв- жив. Мерцание. И почему бы склепу не быть колыбелью? Над которой и даются обещания не от мира сего:
Ночует сердце в склепе скромной ночи,
К земле бескостной жмется. Средоточий
Знакомых ищет, сладостных сплетений…

— Не меняйте в пьяной ораве свой золотой, — прошептал над головой Странника голос. — Пройдемся? Туда… сюда…
— Золотые звезды в темном кошельке, это Вы мне, Осип Эмильевич, мне?
— Да, Вам амплитуда колебания едва по плечу. Ну что делать. Шторм не выбирают. В нем живут и умирают. Вам, голубчик, на ваших качелях метафизических не хватает второго закрепа. То есть, мертвых точек две! И одна, то мертвая, то само движение, а вот вторая, должна быть закреплена, намертво, правда, это состояние удается удержать, не всегда. То есть, все относительно практики. Но в идеальных качелях, одна точка, точно мертвая, и это видимо вечность. И потому вера состоит в том, что вечность может быть живой. И религиозная вера, в это как раз через абсурд. Можно ли преодолеть метафору качелей иным способом? Можно ли вырасти, пересатать раскачиваться, не переставая раскачиваться?

(продолжение следует)