Лужков про Покров сказал: «Была бы моя воля Божья, я стер бы город Покров во Владимирской области с лица Земли». А лицо-то у земли Покрова все в песке, тут его добывали в промышленном масштабе. Покров и есть город на песке: нет ни одной нормальной дороги, нет ни одной целой детской площадки, нет Яндекс.такси.

Въезжала с пацанами в Покров под “For the damage coda” с горьковки и сразу на центральную улицу города — улицу Ленина. На ней кто-то с постамента украл голову Ильича.

Вечером ходила с мамой и братом к тете Ане. Тетя Аня в молодости была худой, «как палка», а теперь растолстела и ее волосы полностью поседели, она их красит. За российской красотой тети Ани стоит огромный бэкграунд. Я его знаю и удивляюсь, сейчас и вы тоже:

Тетю Аню изнасиловали и лишили девственности в четырнадцать, после чего она решила, что будет вести беспорядочные половые связи, доказывая мужчинам, что это она их выбирает, она их имеет, как имеет вещи: юбки, платья, люди.

Из–за ее такой половой жизни ее насиловали и второй раз, и третий. Одним разом изнасилования никогда не заканчиваются, потому что женщина навсегда застывает в беспомощном состоянии, как комар в смоле. Вылечить это почти невозможно. Вот и я как тетя Аня.

Мама ей не рассказывает о друге молодости моего отца, его зовут М***, мы видели его за день до этого. Потому что тетя Аня до сих пор о нем спрашивает в глухой надежде, имея мужа и детей. Так она что, не любит мужа? Любит, но М*** любит иначе.

Аня обещала, что когда она выйдет замуж, ее изменчивая личная жизнь прекратится, и она прекратилась.

Любава и Артем, ее дети, решили, что мне 15 лет. Вот и пусть мне будет всегда 15, потому что Артему 15, а Любаве через месяц будет 13. Любава очень красивая: пухленькая Лолита. Пригородный ребенок, которому нечего делать. Глупая, но очень добрая. Она показала мне свои бантики, свои блестяшки, «я как сорока, люблю сверкашки», она сделала сову из бумаги на уроке рукоделия, единственном развлечении-бесплатном-кружке, она делает симпл-димпл своими руками из скотча, обыгрывает моего младшего брата в игре на его телефоне.

Дети шепелявят, их никто никогда не водил к логопеду. В доме ремонт. На кухне кабачки. Запах еды.

Мы ходили в покровский краеведческий музей. Мне рассказывали, как Покров образовался на месте монастыря, и как всю жизнь был перевалочным пунктом для каторжников, идущих в Сибирь. Покров не всегда был Владимирской областью, но всегда был ниткой, торчащей от владимирской тюрьмы. В Покрове сидит Навальный.

Покров — это сто первый километр. Здесь я родилась.

В роддоме, которого больше нет: это был дореволюционный дом, долгое время стоявший двухэтажной заброшкой с нежными лепнинами, винтовыми лестницами и гинекологическим креслом в полукруглом зале. Теперь в нем поликлиника.

Но в музее не расскажут, что Покров должен был быть уничтожен по воле Лужкова, потому что в нем постоянно сбываются опиоидные наркотики: в новостях то и дело говорят о барыгах, которых поймали на крупной перепродаже героина, закупленного в Москве для Петушков и Владимира.

А в Покрове-то и делать больше нечего. У мамы три одноклассника умерли от передоза. Она как расскажет, то смех берет. Пишет ей, значит, одноклассник, что приглашает ее на встречу выпускников, а после нее сразу на кладбище — отдать своим дань уважения. А какое тут уважение? «Я их и при жизни-то не уважала», — вот и вся шутка.

На лавочке сидит лучшая подруга моей бабушки, баба Лина.

А в полтора года меня бросил отец, чтобы моя мать была вынуждена уехать в Москву работать, и я была оставлена наедине с этим городом, бабушкой, дедушкой и бабой Линой. На каждый праздник в детском саду я плакала, потому что ждала на нем маму.

В городе дома не меняются, только магазины в них. И я помню хлебопекарню, и я помню красный магазин, и как дедушка приходил с работы, как ему, мвдшнику, дарили странные подарки, как бабушка на высоких тонах выясняла с ним отношения.

А теперь у дедушки инсульт. Я нахожу в баре остатки роскоши от тех подарков: пачка коллекционных сигарет Капитан Блэк. От курения у дедушки и случился инсульт. Его еле оставили в живых. Теперь он не разговаривает.

Он лежал на покровской остановке, онемевший. Кто-то из знакомых вызвал скорую. В Покрове ужасная больница. Когда бабушке стало плохо, ей вынуждены были дать морфины, за неимением чего-то нормального под рукой.

Рассыпающийся на песок город. В моем паспорте написано “Покров Петушинского района Владимирской области”, а в три года я уехала жить в Москву в квартиру прабабушки. Она работала в правительстве Москвы.

Я стараюсь не приезжать сюда более, чем раз в пять лет. На моем столичном лице все глаза в песочной пыли.