Здесь не бывает паровозов. Кособоков проснулся неожиданно, как поскользнувшись. Далекий паровозный гудок дернул его из сна. Он взволнованно ощупал тело. Здесь никогда не бывало паровозов. Он вслушался, пытаясь думать над гудком, который разбудил его, но, кажется, было что-то еще, что взволновало его сильнее, а именно, хотя он очень в этом сомневался, что некто вошел с улицы через дверь, как только он проснулся. Дверь, когда он ложился, была заперта, а сейчас она открыта внутрь, и через нее видно темно-синее небо. Вероятно, сейчас глубокая ночь. Что могло ее открыть? Кособоков опять ощупался. Притих и прислушался. По коже вдруг пробежало что-то, какая-то мурашка. Кособоков вздрогнул и хлопнул себя. Он задрал рукав и посмотрел, но было совершенно темно.

Кособоков все гнал от себя мысль о проникновении в комнату, но открытая дверь не давала забыть. Надо закрыть. Только он собрался встать, как опять что-то пробежало по нему, и еще раз, и еще. Да что это по мне бегает? Он стал бросать нервные взгляды, задирать рукава и штанины. Нет, ничего не разглядеть, темно. Но он всматривался и всматривался, и темнота немного прояснилась, потому что глаз привык, но тут беганье по его коже и прекратилось. Впрочем, что бы по мне ни бегало, вот я слышу еще один гудок, а это уже не сон. Он доносился слабенько, совсем издалека. Кособоков вслушался. Возможно, просто допустим, хоть здесь отродясь не ездили паровозы, где-то очень далеко есть рельсы, про которые я не знаю, потому что не бывал так далеко от дома. И вот однажды, именно сегодня, там едет паровоз с особенно громким гудком, и так вышло, что именно сегодня я впервые его услышал. Но дверь!

Кособоков огляделся по комнате. Никого. Но темно, и, хотя он немного привык, углы просматриваются плохо. Надо закрыть дверь. Он стал смотреть в угол и напряг глаза, которые от таких усилий стали дергаться и издавать звук мотора. Но угол, кажется, стал только темнее. Ничего не вышло рассмотреть, глаза заглохли и успокоились.

Вдруг опять мурашка. На спине. И уже не бежит, не суетится, а медленно ползет. Крадется, подумал Кособоков. Плавным и медленным поглаживанием она двигалась вверх по спине, а дальше к левому плечу, переехала плечо и поползла по руке. Вот сейчас я тебя прихлопну. Он аккуратно поднес руку к глазам, а другой замахнулся. Мурашка двигалась по запястью, ползла под рукавом, Кособоков ждал, замахнувшись.

Показалось что-то странное. Длинная черная ниточка ползла по руке. Приглядевшись хорошенько, Кособоков с удивлением увидел, что это крошечный, меньше волосков на его коже, паровоз, который ужасно сильно дымит черным дымом и тихонечко гудит. Дым ударял в глаза, и в этой черноте раздавалось пыхтение машины, гудело, сверкал блестящий паровозный бок, все как-то слиплось, и Кособоков вдруг забылся. Он как-то весь замер, задумался, а дым клубился ему в глаза и нос. Кожу на его лице покалывало от этого чада, и она будто колыхалась и пузырилась, а он, Кособоков, все смотрел на этот паровоз сверху и как бы окутался весь этим дымом, задремал в нем. Колыхания кожи усиливались и распространялись, и он весь стал колыхающимся, что неожиданно доставило большое удовольствие. Колыхаясь в дыму паровоза, он вдруг понял, что никогда, никогда не покинет больше этого дыма, а так и будет лететь в нем всегда. Он устроился поудобнее и стал смотреть за действиями паровоза, как он несется, не разбирая дороги, по полям, лесам, рекам, городам и улицам, влетает в толпы людей, которые с криком от него бегут, но он настигает каждого и сбивает, а люди эти отлетают от него в дым, и всем им тотчас становится весело, и они все вместе летят в дыму, и от души хохочут.

Рассказ является литературным ремиксом на рассказ Дмитрия Убыза, выполненным в рамках сборника подобных ремиксов.