«Он строит слово "будущее" и сжигает его». Интервью с Бйорном Гельдхофом
После пресс-конференции в PinchukArtCentre, посвященной открытию «Хрупких состояний», и кураторской экскурсии, во время которой журналисты чуть было не повредили несколько арт-объектов, что было бы яркой иллюстрацией пресловутой хрупкости, арт-директор ПАЦ и куратор выставки Бйорн Гельдхоф ответил на несколько вопросов.
Алексей Буистов: У меня сложилось впечатление, что представленные работы неплохо обыгрывают различные грани и смыслы «хрупкости», но дальше иллюстративности, уровня наблюдения не идут. Я не заметил ни глубокого исследования, ни желания вдаваться в детали.
Бйорн Гельдхоф: Мне кажется, что искомая вами проработка деталей может быть обнаружена между работами, в их диалоге. Я не уверен, что каждый художник должен всесторонне анализировать выставочную концепцию, ведь концепция является кураторским решением. «Хрупкое состояние» — кураторский проект, и компоненты его — не просто наблюдения. Прежде всего, это реакции художников, они — манифестация их собственной хрупкости. Задачи провести глубокое исследование в этом конкретном случае не ставилось. Мы пытались создать ряд диалогов между работами, диалогов, берущих начало из тех или иных состояний хрупкости. Ну и если уж на то пошло, я не считаю, что стоящий лицом к стене ветеран [перформанс Сантьяго Сьера Ветеран войны в углу — А.Б.] — проект, которому не хватает исследовательской глубины. Эта работа переносит ужасающую реальность в выставочное пространство, тем самым требуя вашей собственной реакции. Автор не обязан быть тщательным и скрупулезным, практиковать скрупулезность может и должен зритель. Предполагается, что вы как зритель станете искать (и находить) те диалоги, на которые я не смог сделать акцент в кратком пресс-туре: как они организуются, за счет чего, и так далее. Как графика Оскара Мурильо [серия Частоты — А.Б.] соотносится с работой, рядом с которой мы находимся [диалог имел место в зале, занимаемом Дугласом Гордоном и его видеоработой Конец цивилизации — А.Б.], о чем ведут диалог Сегодня есть, завтра нет [инсталляция Демиена Херста со скелетированными рыбами] и ветеран, как они работают друг с другом, влияют друг на друга, создавая более глубокие нарративы?
А.Б. Вы правы, диалогичность на выставке имеет место и считывается. Мой вопрос состоит вот в чем: считаете ли вы возможным построение и адекватное раскрытие кураторской концепции, имея в своем распоряжении всего пятнадцать работ?
Б.Г. Суть вовсе не в количестве. Реалии нашего мира, реалии Украины, — вот что имеет значение. Мы не загадываем загадок, мы провоцируем, побуждаем вас думать, например, о том, что делает тающий восковой человек [Урс Фишер Без названия (2011) — А.Б.] в комнате с вазами [Бартелеми Тогу Победить вирус! (2016) — А.Б.] Эти вазы, взятые сами по себе, — очень прямое, «один к одному» -высказывание, но стоит посмотреть
А.Б. Лаконичным…
Б.Г. Думаю, все же сложным, а не лаконичным. Представляете, если провести красные линии от каждой работы ко всем остальным, какая сложная получится «сеть» возможностей, идей! Горящее будущее [Сантьяго Сьерра, Сожженное слово (2012) — А.Б.], как оно работает с крепостями Карлоса Мотты, как оно работает с разбитыми вазами Ай Вейвея [Роняя урну династии Хань (2016) — А.Б.]? В каком смысле нарратив европейского финансового кризиса, глубоко затронувшего Испанию, может отражать специфику китайской культуры? Конечно, тут требуется мыслительная работа. Конечно, не все можно описать и повесить в виде текста на стену. В этом и прелесть тематической выставки: при том, что имеются очевидные связи, могут быть и будут найдены диалоги, которые даже я как куратор не мог предвидеть. Так что да, пятнадцать работ более чем достаточно! (смеется)
А.Б. Возможно, вы правы. Меня также беспокоит наличие формальных повторов в «Состояниях хрупкости»: вазы Ай Вейвея, вазы Бартелеми Тогу… Огонь в трех проектах. Вы не боитесь, что это сочтут тавтологией?
Б.Г. Да, но видите ли вы только вазы? Метафора огня действительно использована трижды, но всякий раз по-разному: в одном случае это медленный огонь, постепенно деконструирующий тело, в другом случае это взрывной огонь — будущее, и вот тут перед нами живописный огонь культуры. Мне не кажется, что имеет место избыточность, напротив, это разница в трактовке. Более того, именно огонь может стать отправной точкой к объединению этих трех работ в некую единую линию. Выставки, подобная этой, равно как и произведения, подобные тем, которые представлены сегодня, могут и не идти от фундаментального исторического исследования. Как я уже говорил, зачастую это работы-реакции, работы-высказывания. Сантьяго Сьерра не нужно никакое исследование. Для него важно, что его страна коллапсирует, люди теряют работу, и все почему? Потому что капитализм! И что делает Сьерра? Он строит слово «будущее» и сжигает его! Это его высказывание…
А.Б. Его реакция…
Б.Г. Не столько реакция, сколько действие. Художник не сделал это постфактум, а как раз во время разворачивания событий. Действие, фактически, — удар в нос! Да, не все работы на выставке таким же образом «бьют в нос». В проектах Бартелеми Тогу и Карлоса Мотты больше исследовательской составляющей, она не так очевидна, но это и не требуется. Как куратор, я задаюсь вопросом, как обьединить разнородные авторские стратегии, как добиться того, чтобы, объединившись, работы художников «заговорили» по-новому.
А.Б. Как вы знаете, сейчас в Афинах и Касселе проходит четырнадцатая документа. Покинув родной для себя Кассель, кураторская команда, очевидно, выходит из своей зоны комфорта. Часто ли вам как куратору приходится покидать свою зону комфорта, и были ли такие моменты в процессе работы над «Хрупкими состояниями»?
Б.Г. Очевидно, иногда нужно работать вне зоны комфорта. Я считаю, что перформанс Сантьяго Сьерра — это опасный перформанс. Как относиться к тому, что солдат, вырванный из продолжающегося в эту самую минуту конфликта, стоит в углу галереи? Зрителю вряд ли удастся избежать сопоставления себя с этим безмолвным человеком и связанного с этим дискомфорта. Зачем он там стоит? Что все это значит?
