Эмпирическая критика преподавания литературы в современной российской школе
Проучившись десять лет в среднестатистической российской школе, и не имея филологического или педагогического образования, говорить о несостоятельности современной образовательной системы не можно, но нужно. Практически каждый ученик чувствует давление со стороны родителей и учителей, целью которого является лишь получение сухих результатов в виде оценок, заучивание и последующее оценивание умения репрезентировать заученное. Часть этого хаоса выпадает на предмет школьной литературы, малое количество преподавателей которой способны заинтересовать или не отбить желание читать у своих учеников. Более же всего удручает, что конкретные проблемы можно выделить, структурировать, а затем и решить, чего пока не наблюдается.
Будучи низшим звеном некой школьной иерархии, в которой над тобой стоят сначала педагоги, а за ними и администрация с последующей прокуратурой и ФГОСами, может показаться, что на учителях пробелы системы как начинаются, так и заканчиваются, и стоит лишь заменить преподавателей на более компетентных, однако, это лишь симптомы, бороться с которыми можно, но бесполезно, и нужно зреть в корень болезни.
Обратиться к личному опыту жизни в девяностых я не имею возможности за отсутствием такового, но могу прислушаться к чужому и выстроить некую картину на его основе. Так и получается, что наравне с бандитизмом и повсеместной бедностью существовала не только настоящая свобода слова, но и отсутствие строгих норм и контроля над образовательной системой. Это выливалось в свободу творчества и разнообразия подходов педагогов к обучению, что положительно сказывалось на процессе. При всём же моём желании чуть гиперболизировать существующую проблему, будет нечестно упускать из виду остатки этой былой роскоши и, тем более, зарождающийся слой молодых и предприимчивых преподавателей.
К сожалению, добиться каких-то реформ от Минобрнауки, помимо ежегодного изменения ЕГЭ ради продажи сборников для подготовки, пока не представляется возможным, что, к счастью, не препятствует моим размышлениям об улучшении школьной программы по литературе.
Любому ученику, погружающемуся в историю предмета самостоятельно, уже в начале пути становится понятно, что, помимо условного Толстоевского и других портретных бородатых мужчин, существует и мировая классика, которая не ограничивается Шекспиром и Оруэллом. Как выражалась Екатерина Михайловна Шульман, школьная программа рассказывает о наших писателях, исключая мировой контекст: так, будто Державин с Чернышевским и Пастернаком стоят в ряд, где каждый подталкивает вперёд последующего. Но без мировой литературы русской не существует, как, в частности, не существует Льва Толстого без Энтони Троллопа. Писатель любого масштаба, имевший доступ к зарубежным текстам, использовал их в качестве референсов, а многие сюжеты довольно прямолинейно, что не умаляет их художественной ценности, повторяют сюжеты европейских, более ранних, авторов. В школе вы, если и услышите о
Всё, что проходят на уроках, считается каноном русской литературы, существование которого глупо отрицать, только вот за окном XXI век, и давно существует Гарри Поттер. Так почему же мне должен быть интересен условный Раскольников? Почему бы не разбавлять классику, которую должен знать каждый, чем-то актуальным для подростков? Я не прошу разбирать произведения современных авторов, достаточно было бы их упоминать и советовать на внеклассное чтение вместо дурацкого списка, произведения из которого всё равно надо будет перечитывать в течение года. Один раз на уроке русского языка в моей школе разговор всё-таки зашёл о нынеживущих авторах, и даже здесь мой учитель смог назвать лишь роман «Дом, в котором…» Марьям Петросян. Моя претензия нарисовалась сама собой — с каких пор восьмидесятые годы прошлого столетия стали сегодняшним днём?!
Казалось бы, на то у нас и век информационных технологий, дети сами могут искать актуальную для себя литературу, с чем даже сложно не согласится. Ведь на то школьная программа и существует, чтобы дать общий базис и контекст для учеников конкретной страны, дабы, когда заговорите с незнакомцем на улице, вы могли быть уверены хоть на
Возвращаясь к последовательности изучения авторов и их произведений, странно будет спорить, что проходить их очень даже логично в хронологическом порядке. Но так ли это на самом деле? Пусть Сэр Вальтер Скотт и считается ныне детским автором, но на это есть причина — отсутствие в текстах тех времён глубинных смыслов и подтекстов. «Тарас Бульба» же многие годы издаётся в повсеместных сериях «школьная/детская библиотека/литература» явно ошибочно, ведь понять здешних героев дано не каждому взрослому человеку. Затычка для этой бочки сама материализуется в моей руке — разделение не по векам и эпохам, но по смыслам и стилям, ибо, пусть в некоторые времена и прослеживается пик условного романтизма, таковые произведения можно найти практически в любом историческом периоде. Стоит лишь переставить авторов местами, и ученики уже с большей вероятностью смогут находить в их произведениях нечто, откликающееся в их душе, и ассоциировать себя с героями. Может показаться, что тогда школьники запутаются в историческом таймлайне, но с каких пор человек перестал быть способным на реверсивное восприятие информации, особенно в условиях современного кинематографа с его множествами приквелов и сиквелов.
Поэзия. Сколько же стихов задают учить в школе… На самом деле, немного, но сколько из них остаётся в головах у детей? «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты». А вспомнит ли кто-нибудь из моих одноклассников любую другую строчку того же Пушкина? Сомневаюсь. Удивительно, но на это в моей черепной энциклопедии тоже нашёлся ответ — никто не спрашивает личного отношения учеников к стихам Мандельштама и Цветаевой, их просто заставляют учить, чтобы после поставить оценку. Ребята же забывают всё в следующую секунду после оглашения своего приговора. Как они забывают, так и не задумываются над личным для них смыслом стихотворения, они именно прочитывают его, не читают. А
Последняя по списку, но не по важности, заметная при беглом обзоре школьного круса, проблема — женщины, а точнее, их отсутствие. Кто-то может недоумевать и пытаться вспомнить хоть одну немужскую персону, но я очень сомневаюсь, что, помимо Цветаевой и Ахматовой, этот человек вспомнит Ольгу Берггольц, которая триумфально завершает феминный список школьной литературной программы. Понятно, что историю пишут белые привилегированные мужчины. Понятно, что «месяцы чёрных писателей» звучат странно, но мы живём в обществе, в котором слово «дайвёрсити» стало для русского языка не иностранным, а просто англицизмом. И чем заниматься пустым перечислением, про кого бы всё-таки стоило посмотреть презентацию на уроке, можно лишь пожелать и всячески продвигать идеи не отхождения от канонов, но их расширения и углубления. Ведь и Виктор Олегович Пелевин уже, считайте, классик.
Эссе это или публицистика, попытка создать что-то стоящее или переиначивание клишированного школьного сочинения: на эти и другие вопросы я бы очень хотел ответить, пользуясь знаниями, данными мне школьными учителями на уроках той же литературы. Жаль только, не выходит…