Она увидела город, который дышал через документы. У каждого человека был свой номер, но никто не помнил, кто был первым. И сказал: «Ты свободен». И дал ключ от комнаты без двери. Сказал: «Ты равен и связан с системой, которая взвешивает тишину в граммах». Сказал: «Ты брат». И она увидела своего брата, держащего приказ об отмене мысли, и она засмеялась, закричала, как ветер, над улицами, где никто не знает, что такое работа, крепостные для кооперативo озера. Небо полно формул и молитв, которые звучали одинаково. Она попросила ответа и получила обновление. Теперь всё безопаснее. Она шла по улицам, где реклама сияла, словно святые, крадущие свет на каждом закате, пока солнце не устало и не вернулось. И тогда тишина, не мир, а упорядоченное безразличие, тишина с разрешения государства. Она открыла рот, чтобы закричать, но система записала это как стихотворение. Сказала: «Как красиво?» Сказала: «Как ужасно?» Они сказали: «Это одно и то же». И она поняла: мир — это бюрократия, которая кричит и смеётся одновременно. Она защищает себя от истин, шепчущих за зарешеченным окном. И тогда шумы доносились не с улиц, а из снов. кто заснул перед телевизором, проснулся с кулаками в воздухе и не знал, протест это или рефлекс серверы начали потеть данные кричали слова отказывались сотрудничать со смыслом каждая истина стала кодом, который стер саму себя она видела людей танцующих на мостах, с которых давно стерли их имена они пели на языке, которого еще никто не одобрил, и их голоса были так прекрасны, что система рухнула от эстетической перегрузки свобода пришла не как спасение, а как помеха в сигнале, как ошибка в идеально построенном сне, как ребенок, смеющийся на забытом языке, и в этот момент все зарешеченные окна начали дышать каждый шов ржавчины превратился в свет, как раскрывшаяся рана они пробежали сквозь решетку, как звук сквозь стекло мир впервые услышал себя братство сбросило маску равенство разбилось и возродилось и свобода стояла обнаженная с пылью в волосах и привкусом крови во рту и смеялась не над ними, а вместе с ними и этот крик был ценнее любого закона, потому что он был настоящим неутвержденным несанкционированным несвязанным и она сказала да будет свет, который не убьет нас всех и Шум непрерывно лился рекой, потоком по улицам, окнам, телам, дыханием, словами, которые уже не были словами, а были звуком. Криком была свобода, и каждая душа начала вибрировать в этом хаосе неразрывно, необратимо, и сердце мира пульсировало вместе с ней до самого конца горизонта, до последней мысли, до последнего вздоха, до момента, когда всё стало одним звуком, одним светом, одним криком, когда не было никого и никого, кроме девушки, которая плыла к своей свободе и не останавливалась, несмотря на танки, социальные сети рабства и всеобщее безразличие, в котором плавает и тает соль этого мира.

P. S. Мы застрелили её на следующее утро, мы выбрали другого Варавву, мы не распяли его, онa не сын бога, просто девушка, которой не было всё равно.