Этот текст был написан в качестве рефлексии над сюжетом некоторых медийных скандалов, происходивших в российском феминизме и около него. Здесь, правда, нет отсылок к конкретным кейсам. Но здесь воспроизводится общая логика некоторых феминистских нарративов: знание и позиция оппонент_ок не объективно, потому что объективность — социальный конструкт, который не может претендовать на адекватное отражение реальности и статус истины. Парадоксальным образом, тут скрывается допущение, что единственная объективная, неопровержимая истина — это сам тезис о сконструированности и невозможности объективности. Еще более парадоксальным образом, после критики объективности, которая всегда оказывается критикой объективности именно оппонент_ок, может следовать описание того, как «все обстоит на самом деле». Объективности не существует, да здравствует объективность. Эта логика характерна не только для феминистских постов в социальных сетях, но, до некоторой степени, может быть прослежена и в феминистской эпистемологии как таковой.

Оригинал опубликован в разделе «Философия» на сайте проекта Republic.

***

Вера в существование объективного знания, кажется, вышла из моды. По крайней мере, если мы говорим о старом понимании объективности как соответствия наших представлений действительному положению вещей в природе и обществе. Сейчас практически в любом гуманитарном отделении практически любого университета вам скажут, что теория отражения устарела, и что знание — это не сладкий плод истины, но социальный конструкт, который если что-то отражает, то лишь историческую динамику, экономические интересы, культурные установки и отношения власти. Феминистские теории и исследования не просто встроились в общий критический тренд, но стали одной из важнейших его концептуальных и политических составляющих. Но споры по поводу научной объективности не только сделали феминизм одним из центральных течений современной эпистемологии, они также являются постоянным источником противоречий и парадоксов в его политической логике.

Начать разбираться с феминистской критикой объективности стоит с текста Дороти Смит “Женская точка зрения как радикальная критика социологии”, опубликованном во влиятельном журнале Sociological Inquiry в 1974 году. Смит, опираясь одновременно на (пост)марксистские и феноменологические традиции, заявляет, что длительное исключение женщин из социальных наук невозможно исправить просто включив их в уже существующий процесс дискурсивного производства с его гласными и негласными правилами. Потому что сами эти правила изобретены мужчинами-академиками, то есть они изобретены из перспективы, заданной определенной формой жизни. Как пишет Смит, бытие ученого мужа характеризуется его оторванностью от повседневности, от той фабрики постоянного, но невидимого труда и заботы, без которых невозможно производство и воспроизводства самой ткани социальной реальности и которые традиционно возлагаются на женские плечи. Вследствие того, что они не вовлечены в живой быт, в конкретные и материальные микро-практики и интеракции (домашний труд, сфера услуг, практики заботы и т.д.), без которых общество было бы невозможно, мужчины-ученые неизбежно облачают свое знание в абстрактные формы, находящиеся не в реальности, а над ней: “мир, сконструированный социологически, оказывается отделен от мира, данного в непосредственном опыте”. Но это не просто заблуждение или обман восприятия (демоны пещеры и рода, в терминологии Фрэнсиса Бэкона), это — идеология, за которой скрываются экономические и политические интересы мужчин-ученых как класса. Такая форма знания им выгодна, поскольку она соотносится с традиционной мужской гендерной ролью, предполагающей активность во внешнем публичном мире в ущерб погружению в критическую сиюминутность домашнего труда, ухода и обслуживания. Другими словами,

традиционный подход к производству знания ставит в привилегированное положение мужские формы существования и исключает женские.

Естественно, что при таком положении вещей ни о какой объективности в подлинном смысле слова не может быть и речи. Скорее, наука должна пониматься как форма идеологии, легитимирующей мужское доминирование. Поэтому участие женщин в социологии и других дисциплинах должно привести к смене эпистемологической парадигмы. Как заявляет Смит, “единственный способ познать социально сконструированный мир — это познать его изнутри”, то есть познать не воспаряя в мир трансцендентных абстракций, но оставаясь в конкретности и воплощенности повседневного. Именно такой тип мышления могут привнести в социологию и другие дисциплины женщины, которые, как уже отмечалось, исторически больше связаны с бытовым и телесным. Объективное знание не противостоит реальности, как абстрактное противостоит конкретному. Но оно состоит в прояснении и разъяснении тех неотрефлексированных, фоновых знаний (tacit knowledge), благодаря которым становится возможным существование самого мира.

Идеи Дороти Смит получили дальнейшее развитие в трудах Нэнси Хартсок и Сандры Хардинг, которых принято считать основательницами позиционного феминизма (feminist standpoint). Хардинг возводила свою теорию к гегелевской диалектике раба и господина и утверждала, что любые социальные группы, находящиеся антагонистических отношениях, например, пролетариат и буржуазия или женщины и мужчины, неизбежно смотрят на мир из разных позиций. Но эти позиции не просто отличаются, они даже противоположны: доминирующая группа старается сохранить статус-кво, поэтому сопротивляется в том числе прогрессивным изменениям в эпистемологии. Угнетенные же ничего не потеряют в результате критики существующего положения вещей. У них даже есть интерес в том, чтобы избавиться от идеологических ограничений познания и стремиться к построению более объективной картины мира. Как пишет Хардинг, “в силу своего угнетенного положения женщины меньше заинтересованы в воспроизводстве невежества.” К тому же, как уже отмечала Смит, женщины обладают уникальным опытом, который долгое время оставался вне поля академического внимания, и обращение к которому может расширить и обогатить представление о реальном устройстве мира и общества. Все это позволяет Хардинг утверждать, что

феминизм “способен производить менее предвзятые и искаженные представления о природе и социальной жизни, чем сексистские и андроцентричные позиции, использующие якобы ценностно нейтральные процедуры для производства научного знания.”

Однако собственная логика позиционного феминизма не лишена своих собственных противоречий. Во-первых, когда речь идет о некой общей перспективе угнетенных, то женщины представляются как некая гомогенная группа, занимающая одну и ту же позицию, при этом стираются классовые, расовые и другие различия. Положение служанки отличается от положения ее госпожи, также как положение рабочей отличается от положения начальницы, а положение белой американки отличается от положения мексиканки. И в этом случае речь тоже зачастую идёт не просто о разнице, но о противоположности и антагонизме. Далее, как отмечает сама Хардинг, женщины, и даже феминистки, точно также как и мужчины могут воспроизводить мизогинные, патриархальные, колониальные, расистские, буржуазные, гетеросексистские и прочие идеологически репрессивные установки. К тому же самих феминизмов существует довольно таки много — либеральный, социалистический, деколониальный, исламский и т.д. — которые предлагают отличающиеся и зачастую критические по отношению друг к другу определения и способы анализа женского опыта. Наличие множества различных и противоположных точек зрения, оценок, интерпретаций и форм жизни делает говорение о некой более объективной перспективе угнетенных проблематичным, потому что позиция одних угнетенных может исключать позицию других, и какая из них более истинна определить невозможно.

С другой стороны, оказывается что феминистская критика объективности основана на принятии тезиса об угнетенном положении всех женщин как объективного факта. То есть получается, что все знание сконструировано и потому не может обладать статусом истинности, кроме аксиомы угнетения и женского опыта этого самого угнетения. Голландская исследовательница Аннмари Мол называет такую позицию избирательным релятивизмом: объективность одних знаний оспаривается и объявляется лишь видимостью, скрывающей динамику социально-политических и культурных конфликтов, в то время как другие знания рассматриваются как безоговорочно заслуживающие доверия и рассматриваются вне того контекста, в котором они производятся. В то время, как последовательный социальный конструктивизм предполагает, что

все формы знания опосредованы знаковыми системами, культурными кодами, габитусами, формами жизни, историческим моментом и т.д.

Женский опыт обусловлен всеми этими измерениями в не меньшей степени чем мужской или чей бы то ни было еще. Другими словами, угнетенным действительно могут быть доступны те перспективы, которые остаются незамеченными в доминирующей парадигме когнитивного производства, однако это не означает что их перспектива наделяет их привилегированным доступом к истине или объективности. Более того, сами понятия “угнетения”, “женщины”, “мужчины” тоже социально сконструированы. Что однако не означает что они лишены смысла или не реальны — мир сконструирован и реален одновременно.

По мнению Мол непоследовательность феминистской эпистемологии вытекает из его политической логики и интересов: ведь постановка под сомнение угнетенности женщин и их опыта может обернуться постановкой под сомнение и целей и задач самого феминистского проекта. Но Мол, сама являющаяся феминистской, предлагает альтернативный взгляд. Она считает, что феминизм не обязательно должен выстраиваться вокруг опыта угнетения, хотя и должен его учитывать. В конце концов, целью движения является не утверждение статуса женщины в качестве жертвы, а трансформация такого положения вещей. Поэтому феминизм может выстраиваться не только вокруг травматичного опыта, но и вокруг ценностей и идеалов, к которым мы стремимся, вокруг того общества, которое мы хотим видеть взамен существующего. Все наше знание и сама наша реальность сконструированы, с помощью слов, символов, технологий, предметов, отношений, пространств, сил. Разговор об объективной истине может быть действительно устарел, и даже феминизм не может претендовать на обладание ею. Но вместе с тем сконструированность нашего мира также означает, что его можно переконструировать, пересобрать в другой конфигурации. Конструирование сексизма можно заменить конструированием гендерного равенства, производство сексуальных ограничений — изобретением новых сексуальных свобод и практик, отношения угнетения и подчинения — отношением взаимного уважения и кооперации. Борьба “против” неотделима от борьбы “за”. И феминизм может и должен быть про это: не только про угнетение, но и про позитивные ценности и воображение другого общественного устройства. Для построения которого как раз необходимо учесть, а не исключать, разнообразие перспектив, знаний и опытов.

Автор — Жайворонок Даниил, телеграм-канал «Смерть и Мебель»