Я знаю — это моё последнее слово, да и оно будет задушено в стенах трибунала. Но анархистское движение, которое расстрелять нельзя, понесёт мой завет и передаст миру трудящихся.

Это цитата¹ из заявления Давида Когана в Верховный трибунал Всероссийского центрального исполнительного комитета, написанного 09.12.1922. 

15 декабря того же года Давид Коган был расстрелян². В этой статье по итогам проведённого исследования я расскажу о судьбе этого человека, которая, одна из многих, характеризует судьбу анархистского движения в ранние годы советской власти. Множество документов, имеющих непосредственное отношение к герою статьи (газетные статьи, письма, протоколы) приводятся с минимальными сокращениями.

1. Самара

Толчком к исследованию послужил поиск каких-либо свидетельств о жизни самарских анархистов в 1918 году. Было найдено упоминание существовавшей тогда газеты: "Чёрное знамя: Газета: Орган Самарской федерации анархистов / ред. Д. Коган (1918, № 1, 27 янв. -№ 3, 1 (14) апр.), Самара"³, но ни в самарских областных архивах, ни в номерах этой газеты не оказалось сколько-то ясных сведений о редакторе.

Редакция данной газеты размещалась в бывшем купеческом особняке Курлиных, одном из самых роскошных зданий Самары и образце архитектуры модерна. Вот как о захвате этого особняка сообщили анархисты в первом номере своей газеты:

"В тумане позднего осеннего вечера, в мглистом вихре бушующей бури, в тихую задумчивую ночь, — всегда одинаково нагло и вызывающе смеялся одинокому прохожему рядом освещённых окон дом на углу Алексеевской и Саратовской улиц.

Свет и уют за оградой прочных стен, полувнятные звуки и раздражающие запахи будили тайную зависть бесприютного и голодного, раздражали одинокого прохожего, как грубый смех пьяной женщины, возмущали, как чёрное пятно притаившегося тёмного прошлого.

И было вероятно, что за этими окнами смеётся торжество тёмного и лукавого. И было вероятно, что в этот час томительного бдения и напряжённого внимания тысяч воинов Революции — за стенами этого дома притаились тёмные силы контрреволюции.

Слухи росли. Ждать больше нельзя было.

И над домом было водружено чёрное знамя местной группы анархистов.

Сколько тёмных инсинуаций и провокационных слухов посыпалось на нас.

Пусть многие свидетельствуют правду о наших действиях: касса была отдана служащим и рабочим буфета, игральные карты на много тысяч рублей были сожжены на улице и т. д.

И если даже некоторые “товарищи справа” задают ехидно вопрос — “А чем живут ваши товарищи?” — то приходится отвечать: “узость взгляда и ограниченность ума такое же наследие прошлого рабства, как и невежество других”.

И как других, надо также их прощать! О, как много надо ещё прощать!⁴"

Последняя строчка этой поэтической заметки, как мне кажется, стала роковым, самоисполняющимся пророчеством для Когана и многих других анархистов, подвергавшихся преследованиям и преступной жестокости со стороны государства до конца своих жизней.

Итак, согласно делу из Центрального архива ФСБ РФ, Давид Коган родился 20 марта 1890 года в Киеве и, вероятно, его настоящее имя — Левин Лев Михайлович⁵.

О первой половине его жизни практически ничего не известно. Единственно, его имя несколько раз упоминается в статье Савченко В. "Анархістський рух в Одесі (1903-1916 рр)": Давид Коган значится в списке махаевцев (последователей индивидуалистического анархизма), которые были привлечены к дознанию в 1904 году в Одессе; Д. Коган — в списке активистов-пропагандистов "Нового мира" в 1907; Леон Коган — Давид Самарский — в списке арестованных лидеров и боевиков «Рабочей группы анархистов на Юге» в декабре 1907–1908 году⁶.

В данный момент сложно сказать, являются ли эти сообщения посвящёнными одному и тому же человеку. Тем не менее, известный список его псевдонимов включает следующие:

Давид Коган, Лев Рубин, Маленький Христос (точнее, Христосик) и, наконец, Давид Самарский⁷.

Вероятно, в Самаре Давид Коган появляется в 1917 году. С января по апрель 1918 выходит газета "Чёрное знамя", а 31 мая за Коганом устанавливается слежка по просьбе Следственной комиссии Самарского Революционного трибунала, как сообщает единственный найденный в самарских архивах документ, содержащий упоминание этого имени:

Трудно сказать, в связи с чем именно было принято такое решение. Известно, что 7–8 мая 1918 года анархисты в редакции "Чёрного знамени" (особняке) были разоружены⁸, а 17–19 мая в Самаре происходил т. н. "анархо-максималистский" мятеж⁹, однако однозначной связи самарской федерации анархистов и Д. Когана в частности с событиями мятежа установить не удалось.

2. Харьков

Весной 1919 года Д. Коган приезжает в Харьков и начинает работать в подпольном анархическом издательстве "Вольное Братство"¹⁰. В июне Харьков занимают войска "белого генерала" А. И. Деникина, Коган оказывается арестован, но избегает расстрела¹¹. В декабре в Харьков возвращаются большевики, а в январе 1920 года Когана арестовывает Центральное управление ЧК Украины во время засады в анархистском клубе и осуждает до конца Гражданской войны¹². Вот так об этом пишет соратник Давида Когана, Марк Мраный:

Когда в январе 1920 года пришли большевики, им, наверное, сначала было стыдно за то, что они пресекли пропагандистскую работу анархистов, которые совсем недавно были освобождены из деникинских тюрем вместе со многими коммунистами. Но эта «идиллия» длилась недолго, и ЧК рьяно взялась за дело. Весь состав анархистского клуба в Харькове был арестован, в том числе и Давид Коган, который снова сидел в тюрьме, не зная, какая судьба его ждёт¹³.

В июне при помощи нескольких анархистов Когану удаётся сбежать из тюрьмы, до октября он снова находится на нелегальном положении. Принимает активное участие в работе подпольной конференции Конфедерации анархистских организаций Украины «Набат», где он был избран в новый состав секретариата¹⁴.

В ноябрьском номере газеты "Набат" выходит статья с подписью Давид (Самарский) под названием “Без обмана!” — в ней он рассуждает о вопросах, связанных с договором между анархистами и советской властью, так называемой “легализации анархических организаций” после полутора лет работы “Набата” в подполье:

"Полтора года прошло с тех пор, как волей Советской Власти был задушен свободный голос «Набата» на Украине. Полтора года наш голос доносился глухо, из глубокого подполья.

В течение этого времени преследования анархистов усиливались с каждым днём и стали общеизвестным фактом, нормальным явлением.

Да иначе и быть не могло.

Действительно, как мог быть свободным наш голос там, где самым грубым образом попирается воля трудящихся масс?

Конфликт между анархистским движением и советской властью возник одновременно с конфликтом между последней и широкими слоями рабочих и крестьян и развивался параллельно, связанный общей судьбой.

Самым красноречивым доказательством этого могут служить тот безмолвный союз, те симпатии, которые живут по отношению к нам в сердце огромной части даже бессознательных трудовых масс.

Теперь же, легализация анархистов, появление «Набата» вызовет смущение не только у многих, сочувствующих нам, но даже и среди некоторых анархистов. Мы предвидим — это породит торжественные надежды у одних, досаду и презрение — у других, недоумение — у третьих.

Мы не разделяем чувств никого из них. Нам представляются события менее значительными — проще, мельче.

Действительно, что произошло? Что изменилось в общем течении революции, или хотя бы в политической жизни страны? Освободились ли огромные массы рабочих и крестьян от той гнетущей диктатуры, которая так варварски умерщвляет все их творческие способности?

Получили ли они, наконец, возможность свободно, по своему, строить свою жизнь?

Ничуть. А без их свободы — немыслима свобода для нас, анархистов.

Чем же была вызвана легализация наших организаций? На этот вопрос мы должны ответить ясно, без обмана — себя и других: легализация анархистов не есть следствие революционных, или даже крупных политических событий, а продукт военного соглашения.

Правда, махновское повстанчество доказало ещё больше свою революционность содержанием выставленных им политических требований. Но в силу своего положения, изолированное от остальных рабочих и крестьянских масс, оно диктовало свои требования тогда, когда последние ещё скованы неподвижностью покорных рабов.

Вот почему изменяющееся положение анархистских организаций мы можем лишь рассматривать, как случайный каприз нашей нервозной действительности.

И это обстоятельство должен уяснить себе каждый, приступающий с нами к легальной работе — без лишних иллюзий, без лишнего обмана.

Ещё два слова. Мы не желаем обойти молчанием вопрос об ограничительных условиях, которыми определяется возможность легальной работы для анархистов. Эти условия, как и все возможности легальной анархической работы, мы принимаем, принимаем сознательно — в целях тех неотложных задач организационного характера, которые встают перед нами в первую очередь. Но мы их принимаем, как следствие соглашения двух борющихся сил — Революционного повстанчества и Советской власти — в котором мы участия не принимали. Мы, анархисты, — как организация, — с Советской властью не договаривались, в соглашение с ней не вступали.

В движении к нашему идеалу подлинного Равенства и Свободы мы остаёмся непримиримыми безвластниками. А в неизбежном, всё растущем конфликте между трудовыми массами и властью мы остаёмся в рядах первых, их боевым авангардом, — до конца¹⁵!"

В этом и следующем номере Набата — соответствующее времени сообщение в конце выпуска:

"Вниманию т. т. анархистов.

Согласно политическому соглашению повстанцев-махновцев и сов. власти, все анархисты, находящиеся на территории Советских Республик в заключении за анархистскую деятельность, подлежат освобождению.

Но мы лишены возможности следить за правильным проведением сов. властью этого пункта соглашения в жизнь.

Поэтому просим всех товарищей, имеющих какие-либо сведения о заключённых анархистах, немедленно сообщить нам (можно по телеграфу) по следующему адресу;

Харьков, Московская, № 6, книжный магазин "Вольное Братство", т. Когану¹⁶."

В ответ на первый номер "Набата" Аполлон Андреевич Карелин (1863-1926) пишет следующее письмо:

Многоуважаемые товарищи!

В ответ на Ваше извещение в № 1(21)[здесь, возможно, опечатка — тот номер "Набата" шёл как № 1-28] «Набата» я, секретарь Всероссийской федерации анархистов и выбранный последующим съездом секретарем Черного Креста, сообщаю, что со времени заключения (по имеющимся в «Набате» данным) соглашения повстанцев махновцев с Советской властью количество арестов членов Всероссийской федерации анархистов возросло. Аресты продолжаются все время и каждый день я получаю сведения о новых арестах. Сегодня, вчера, третьего дня и т. д. получаю сведения об арестах. Аресты были произведены в Орле, Брянске, Смоленске, Гомеле, Малой Вишере, Стерлитамаке, Тамбове, Уфе, Екатеринбурге, Гжатске. Даже в Москве сидят несколько анархистов, арестованные на лекции т. Волина. Сейчас 14 ноября, но ни один анархист не освобожден из Московской тюрьмы. Освобождаются только бывшие анархисты, присоединившиеся к так называющимся анархо-универсалистами, которые являются не анархистами, а социалистами. Сидит т. Атабекян, известный анархист. Сидят давно уже арестованные товарищи в Шадринске, не все освобождены из давно арестованных в Самаре. Нет ни одного сведения об освобождении кого-либо из анархистов других городов Великороссии. Ваше сообщение и сведения об условиях «политического соглашения» не могут не вызвать чувства удивления.

Прошу Вас сообщить редакции «Набата», что сведения из Сибири (и Урала), помещенные в 1 номере «Набата» настолько не соответствуют действительности, что я советую им ничего больше не печатать поступающего от корреспондента, давшего эти сведения. Между прочим, Рогов застрелился, окруженный 12 красноармейцами и не желая сдаться, в тюрьму он заключен не был, в Омске открытая группа, с секретарем которой — старым анархистом — я лично знаком и т. д.

С братским приветом. А. Карелин.

По крайней мере, в пять раз надо больше номеров «Набата», да и то очень мало. По одному номеру на каждую группу надо 73 экземпляра каждого номера.

15 ноября 1920 г. А. А. Карелин^16.1.

К этому времени (1920-е годы) советская власть уже совершала переход от ситуативного союзничества со своими конкурентами в виде социалистов, анархистов и других не-большевистских групп к их планомерному подавлению. Вернее сказать, практически каждый, кто в глазах большевистского руководства выглядел политическим конкурентом, рисковал подвергнуться тем или иным репрессиям, и в дальнейшем их механизм только усиливался — травля в официальной прессе, аресты за контрреволюцию, посадки и, наконец, расстрелы.

Давид Коган получил своё прозвище "Христосик" в силу своего мягкого характера, он был строгим вегетарианцем¹⁷, вероятно, в принципе противником всякого насилия. Что он и его товарищи чувствовали, когда видели, как революционная борьба в большевистской трактовке разворачивается против них самих?

В конце ноября 1920 года происходит разгром харьковской организации, уничтожение книжного магазина "Вольное Братство" и очередной арест Когана ЧК. Марк Мрачный, 29.11.1920:

"Пока что предварительное следствие по нашему делу поручено следователю Украинской ЧК Бенедикту Рыжину, бывшему анархисту. Этот Рыжин принадлежал в начале революции к типу всё разрушающих (на словах) анархо-индивидуалистов, был редактором или соредактором анархической газетки где-то в Нижнем, кажется, и писал скромно статьи на животрепещущую тему “Бог и Я” и тому подобное. Проповедовал он эксизм, “через разрушение всего ко всему” и т. д. был он кокаинистом и по своему паразитировал революцию. В 1919 году в нём “произошёл перелом”, он вступил в коммунистическую партию, а оттуда ведь до ЧК рукой подать¹⁸."

Бенедикт Рыжин, к слову, публиковался и на страницах самарского "Чёрного Знамени". Так же стоит отметить, что дата этой записи в дневнике Марка Мрачного соответствует дате из дела Д. Когана в ЦА ФСБ, что подтверждает ценность этих тюремных записок:

"29.11.1920, Харьков

М. Мрачного и Д. Когана вызывают на допрос к Бенедикту Рыжину, Коган от дачи показаний отказывается¹⁹."

В декабре Давид Коган и Марк Мрачный этапируются во внутреннюю тюрьму Особого отдела ВЧК в Москве.

16.12.1920, Марк Мрачный:

"Давид долго ходит по диагонали камеры туда и обратно, затем останавливается около меня и говорит: “Знаешь, мне кажется, что нас поместили в благоустроенный сумасшедший дом. Надзиратели, которые видно, только и умеют, что “тише, граждане” и “пожалуйте в уборную”, начальник тюрьмы и — мы с тобой: все мы тихо помешанные”.
Он снова начинает свою нескончаемую прогулку по камере. Затем снова останавливается и продолжает с детской улыбкой на устах: “В январе 1920 года я впервые попал в руки ЧК и снова поселился в той тюрьме, в которой незадолго до этого я сидел при Деникине. Утром открывается дверь камеры и надзиратель, мой старый знакомый; надзиратель по недавней деникинской сидке, торжественно заявляет: “в уборную, товарищ!” Приглашение это показалось мне таким смешным, что я неудержимо расхохотался. А теперь вот привыкли и — ничего. Пожалуй, когда даже они расстреливают в подвале, они говорят: “становись к стенке, товарищ!” Разве это не сумасшедший дом²⁰?"

3. Москва

13.01.1921 происходит допрос Д. Когана:

“По соображениям принципиальным — как анархист — я отказываю всякой следственной и иной власти в праве судить и допрашивать меня. Нас судят именем Социальной революции: всякая дача показаний есть попытка к самооправданию, а мы себя перед революцией виновными не считаем — даже наоборот! Тем теперь понятней должно стать такое поведение на фоне нашей революционной действительности. Действительно, вся система судебного издевательства, в своё время взорванная октябрьской революцией, теперь усердно насаждается руками тех, кто тогда был с нами в первых рядах революции. Что может быть гнуснее и нелепее того, что нас — анархистов — преследуют именем революции? И что же, наконец, может быть естественнее того, что в кабинеты преступлений, мы, анархисты, пройдем с безмолвным протестом, обращая свой голос лишь к миру труда²¹?”

8 февраля 1921 года умирает Пётр Алексеевич Кропоткин. 10 февраля в Дмитров прибыл специальный траурный поезд, на котором гроб с телом был доставлен в Москву и установлен для прощания в Колонном зале Дома Союзов (бывшем здании московского Дворянского собрания) на Большой Дмитровке. С Кропоткиным прощались в течение двух дней сотни делегаций от заводов, фабрик и учреждений Москвы, тысячи простых людей. Около гроба в почётном карауле стояли и анархисты, в том числе и арестанты, выпущенные под честное слово из тюрьмы на похороны того, кого они считали своим вождём. Среди них находился и Давид Коган²².

Годом позже зарубежным бюро конфедерации анархо-синдикалистов в Берлине был издан альбом с фотографиями похоронной процессии. На одной из них, в центре — Д. Коган.

На похороны, вопреки договору, выпустили далеко не всех анархистов, находившихся тогда в заключении в Москве. Известно по крайней мере о семи — Арон и Фаня Бароны, Александр Гуевский, Давид Коган, Марк Мрачный, Алексей Олонецкий и Ольга Таратута.

18.02 Коган написал заявление о переводе в Бутырскую тюрьму²³.

4. Рязань

26.04.1921 Д. Коган попадает в рязанский концлагерь принудительных работ и подписывает письмо в Политический Красный крест:

"Политическому Красному Кресту (для информации).

Рязань. Лагерь принудительных работ.

Здравствуйте, дорогие товарищи!

Настоящим спешим уведомить вас о том, что мы находимся в Рязанском Концлагере принудительных работ. Привезли нас вчера, 26-го апреля. Нас, анархистов, всего здесь 10 человек.

1). Давид Коган, 2). Курбатов, 3). Лилов, 4). Тарасюк, 5). Феодоров Константин, 6). Буданов, 7). Хохотва, 8). Гаврилов, 9). Пелипенко, 10). Фаня Барон.

Кроме нас, десяти, с нами привезли из той же Бутырки еще 9 чел<овек> правых эсеров и 16 меньшев<иков>. Всего 35 чел<овек>. Взяли нас из Бутырской тюрьмы ночью с 25 на 26 апреля, в 3-5 час<ов> утра. Взяли всех социалистов, более 300 чел<овек>. Брали насильно. Многих избивали и брали в одном белье (правда, потом за вещами водили каждого в отдельности).

Избиению подвергались более всего женщины. Некоторым попробивали головы. Женщин спускали вниз по лестнице, а некоторых тащили за волосы. Мне лично тоже надавали тумаков таких, что сейчас болят все части тела. Главным образом били тех, кто сопротивлялся.

Вообще, в эту ночь во всей тюрьме был кошмар и ужас, который нельзя описать и словами передать.

Нас всех разделили на несколько групп, полагаем, что не меньше пяти (5). Куда кого увозили, нам неизвестно.

Просим вас навести справки через Черный Крест и Красный Крест о месте нахождения остальных и сообщить нам, а также о нас им.

Мы не знаем, останемся ли здесь или куда-либо через некоторое время направят в другое место.

Условия жизни здесь ужасны. Камеры закрыты, на прогулку не пускают. Пища отвратительная, грязна, везде грязь, клопы и проч<ие> паразиты.

На днях думаем объявить войну за лучшие условия.

Только что сообщили, что нам нужно собираться с вещами, куда-то отправят, куда еще не знаем.

С тов<арищеским> приветом²⁴."

Из концлагеря их переводят в рязанскую губернскую тюрьму, откуда они пишут следующее письмо:

"РЯЗАНСКАЯ ТЮРЬМА

Вчера вечером нас перевели в тюрьму. Находимся в полной изоляции. Как выясняется, было предписано из ВЧК держать нас всех строго изолировано. Помещаемся все 35 человек в одной камере. Жить здесь будет очень, очень тяжело, в особенности после Бутырки.

Сообщите, кто из наших товарищей остался в Бутырке и др<угих> тюрьмах Москвы. Где Ч., все его вещи я оставил в камере и заявил коменданту.

Убедительно прошу вас узнать и сообщить мне, где находится Ф.: сообщите ей о моем местонахождении и передайте от меня ей привет.

И так кончено. Желаю вам всего наилучшего²⁵."

Из этой тюрьмы группа анархистов, в том числе Давид Коган, совершит побег 18–19 июня 1921 года²⁶. Дальше — Петроград и снова Москва.

5. В целях обеспечения секретности

В Петрограде Коган работал в газете "Безвластие". Выпусков этой газеты найти не удалось, однако известно, что он публиковался в ней под псевдонимом "И-с". Как утверждается в постановлении следователя следственного отдела Верховного трибунала ВЦИК, средства на издательство этой газеты добывали анархисты-экспроприаторы (эксовики), совершившие совместно с уголовниками-рецидивистами ограбления по подложным ордерам Петроградской ЧК²⁷.

Не совсем ясно, когда именно, но вскоре Коган снова попал в заключение в Москву, в Бутырскую тюрьму, где сидел вместе с другим анархистом, Иваном Ахтырским. 29 июня 1922 года они объявляют голодовку:

Г.П.У.

(копии Московскому Политическому Красному Кресту)

Анархистов, заключенных в Бутырской тюрьме Левина-Когана-Рубина Давида Михайловича и Ахтырского Ивана Александровича.

Заявление.

5-6 месяцев тяжелого заключения, как по условиям содержания, так и по обстановке искусственно созданного судебного процесса, выяснили для нас окончательно, что впереди ничего другого, кроме той же неволи, ожидать не приходится. Между тем вызванное долгим заключением физическое и моральное состояние наше таково, что исключает всякую возможность мириться дальше с тюрьмой и делает возможным только один выбор: между свободой и смертью (на обороте)

С таким решением мы сегодня, 29 июня, прекращаем прием всякой пищи.

29 июня 1922 г. 

Д. Коган (Л. Рубин)

И. Ахтырский²⁸.

Четвёртого июля они совершили побег, перепилив решётку окна. В камере, откуда они бегут, обнаружили пилки-ножовки. Жена Когана, Тамара Вегер, привезла для него из Харькова фальшивый документ, револьвер и патроны. Коган, Ахтырский и Т. Вегер, видимо, проживали какое-то время на конспиративной квартире; так или иначе, 4 сентября при выходе из неё пытались задержать Ивана Ахтырского, при чём он "открыл стрельбу из двух револьверов, убил одного разведчика и смертельно ранил милиционера, оказывавшего содействие разведке". Интересно, что на даче № 40 в селе Новое Коптево, где они скрывались, при обыске кроме тех же пилок-ножовок был обнаружен "том № 17 энциклопедического словаря, трактующего по крепости железные решетки, и книга о современных взрывчатых веществах с выписками составов сильно взрывчатых веществ²⁹."

В деле из ЦА ФСБ есть упоминание о том, что Коган изготавливал для ВЧК "адскую машину" — вероятно, имеется в виду мощное самодельное взрывное устройство с осколочными компонентами³⁰.

В октябре Д. Когана и И. Ахтырского арестовывают в последний раз. Коган содержался снова на Лубянке, во внутренней тюрьме ГПУ. Обвинён в участии в организации действий в направлении свержения завоеванной пролетарской революцией власти, т. е. в преступном деянии, предусмотренном ст. ст. 58-60-95 уголовного кодекса³¹.

07.12.1922:

Выписка из протокола распорядительного заседания Военной Коллегии Военного трибунала ВЦИК.

7 декабря 1922 г.

Обвинительное заключение утвердить. В целях обеспечения секретности дело заслушать в закрытом судебном заседании без участия сторон обвинения и защиты 12 декабря 1922 г. в составе:

Председателя т. Ульриха

Членов тт. Павулана и Пострейтер.

Секретарь Военной Коллегии Верховного трибунала ВЦИК³².

После того, как Коган был арестован в последний раз, о его положении достаточно долгое время не было известно его товарищам на воле — в России или в эмиграции, и даже его мать, по всей видимости, ничего не знала о его судьбе — в июле уже 1923 года она подала заявление прокурору следственной комиссии при Верховном трибунале с требованием дать информацию о сыне³³.

Тем не менее, накануне публикации этого материала я случайно наткнулся на выпуск газеты "Нижегородская коммуна" от 26 октября 1921 года, № 243:

Как видно из данной заметки, какая-то информация о происходящих с анархистским движением событиях и условиях его существования всё же могла просочиться в официальные газеты, пусть даже и подобным способом — Политический Красный Крест, лондонская газета "Freedom"(речь идёт об августовском номере газеты, где помещено приведённое мной выше письмо из рязанского концлагеря под заголовком "A cry from a russian prison", Freedom Vol. XXXV. — No. 386). Но интенция официальной прессы понятна: так называемые анархисты есть уголовники-провокаторы, недостойные сочувствия в рабочих кругах. Тем не менее, интересно выделить из этой заметки отдельные моменты, как "Советский режим, производящий насилия над политическими товарищами", "ужасные условия, в которые советская власть ставит политических работников других партий". Газета "Правда" — пишется в кавычках.

И теперь — снова декабрь, 09.12.1922:

Весьма срочно

В Верховный трибунал 

Заключенный во Внутреннюю тюрьму ГПУ анархист Левин-Коган-Рубин Давид-Лев Михайлович.

Заявление.

Те же мотивы, что вызвали отказ от всяких показаний, диктуют мне теперь последнее решение: отказ от всякого участия в суде. Как от прямого  — каким была бы попытка самозащиты, так и косвенного — каким является простое присутствие на заседании суда. Таково моё принципиальное анархиста отношение ко всякому суду вообще. Тем категоричнее отказываюсь я отчитываться в своей революционной деятельности, имевшей единственной целью Социальную Революцию, перед теми, кого я сам, как участник Октябрьской революции, обвиняю в измене Октябрю: в измене пролетариата и перемирии с буржуазией. Возрождение буржуазии — это последний акт, которым Советская власть завершает предательство трудящихся. Это акт, который ставит её на одну доску с теми, кого она же заклеймила социал-предателями. Возрождение буржуазии — это пощёчина Октябрю, на которую истинные революционеры могут ответить только баррикадами. 

В этой непримиримой борьбе у нас не может быть общего языка. И своё последнее веское слово скажет Грядущая Революция. Ей я поверяю мой последний завет — смерть Капиталу и Власти! Да живет безвластная Коммуна!

Я знаю — это моё последнее слово, да и оно будет задушено в стенах трибунала. Но анархистское движение, которое расстрелять нельзя, понесет мой завет и передаст миру трудящихся.

А вам я предлагаю вершить свой суд надо мной не в моем присутствии и без моего участия, а меня понапрасну в суд не вызывать.

Анархист Левин-Коган-Рубин³⁴.

12 декабря был объявлен приговор, через три дня Давида Когана расстреляли. В 1996 году в соответствии с заключением Генеральной прокуратуры Российской Федерации он был реабилитирован³⁵.

Так прервалась жизнь анархиста Левина-Когана-Рубина Давида-Льва Михайловича. Как оказалось, за достаточно скудной информацией, доступной в интернете об этом человеке, стоит судьба преданного революционера, опытного конспиратора, которому удавалось снова и снова уходить от чекистов. Большая часть его прямой речи доходит до нас через тюремные записки или письма, протоколы несостоявшихся допросов, на которых он, как анархист, отказывался от показаний перед любой властью. Он — один из многих людей, убитых властью, и не только властью конкретной — советской ли, американской, но властью и господством человека над человеком. Давида Когана расстреляли — но анархистское движение расстрелять не получилось.

[Автор статьи — Шаламов А, были использованы результаты работы с делом из ЦА ФСБ, предоставленные С. А. Овсянниковым]