Сопли
1
Мое первое воспоминание про Отца датировано тем годом, когда мне было несколько лет отроду. Тогда я уже умела составлять слова в краткие предложения, а все то, что не умела — рисовала. Как-то ночью раздался телефонный звонок. Мать подошла к телефону и закрыла за собой дверь. Она никогда не делала так ранее, так что я в любопытстве наматывала круги коридором, чтобы хоть на секунду уловить ее слова. После разговора, который длился около получаса, мать была встревожена, сказала, что мне пора спать, а сама длительное время копошилась в бумагах в гостиной.
На следующий день в разговорах с бабушкой я услышала, что речь идет про Отца, о котором ранее говорить было просто неприлично. Отец. Отец приезжает.
Отец приехал практически ночью спустя неделю. Я играла в углу в
2
С приездом Отца все стало сложно. До этого мать зачастую находилась в затяжной депрессии, тупо упершись головой об телевизор, отвлекаясь лишь на еду, которую готовила ей бабушка. Иногда она ходила гулять с подругами, иногда на пару недель уезжала в санаторий на воды и процедуры. После приезда отца мать купила яркие помады. Она стала чаще менять одежду, выходя за рамки привычной ночнушки в пол. Первое время, мне казалось даже, что она счастлива. Бывало, они уходили утром и возвращались в ночь, когда я уже спала. Но уже спустя месяц начались ссоры. Мне сложно вспомнить, что их вызывало, или что провоцировало, но мать стала постоянно плакать. Одна из первых драк, которая произошла на моей памяти, была в гостиной. Я мылась, когда услышала повышенные тона. Отец грубил бабушке, и речь была про
— Отродье! Такое же тупорылое как и твоя мать! — не успев договорить фразу он ударил меня ладонью в висок. Дальше картина была смутная, в глазах потемнело и лишь урывками были слышны крики. Той ночью Отец домой не возвращался.
Ссоры и драки между родителями стали учащаться. То мать закрывала его на балконе и вела меня на прогулку на несколько часов, то он кидал в нее подручные средства, хватал за волосы и разбивал очки. До приезда Отца единственное, что говорило мне о его существовании — армейский фотоальбом и письма, которые писала мать, будучи беременной, и уже имея меня на руках. «Андрей, у меня девочка весом 3,800», «Я назвала дочь Дашей, как ты и хотел». «Даша сказала первое слово». В одну из драк, когда отец кидал в мать бытовую утварь, мать порвала их все. Спустя время они закрылись в комнате, продолжая выплескивать ненависть, я ходила босыми ногами по ковру, где были рассыпаны фрагменты букв, из которых составлялось всегда слово «Даша».
Когда я стала взрослее, отец принялся бить меня чаще — за грязь на одежде, за то, что не хотела одевать то, что он выбирал, за то, что хотела пойти в первый класс не с черным рюкзаком, а с ярким, таким, какой был у девочек со двора. Самыми частыми были подзатыльники, сопровождающиеся искрами в глазах, дальше следовал ремень, розга и домашние тапочки. У Отца был 42 размер ноги.
Позже, когда отец уже практически перестал жить с нами, эстафету наказания силой перехватила мать. У нее это получалось очень наигранно и даже не вызывало слез. Больше всего она любила бить розгами. И в этом была своя эстетика — тонкие, всегда ровные шрамы, которые сползали в симметричные линии едва скрытые под одеждой. Был, конечно, и минус. Раны от розг заживали хуже всего.
3
Отец не любил детей. Это я поняла намного позже, чем нужно было. Он не любил детей и детство. Воспитывая меня, он часто рассказывал, как было там, в детском доме, в котором он вырос, угрожая отдать меня туда на исправительные работы. Ему казалось, что иметь больше двух пар обуви — роскошь, которую я не заслужила. Я не заслуживала сладкого, кроме как по праздникам, не заслуживала подарков и всех детских прихотей.
Мать, в отличии от отца, к детям относилась как к галочке в парткниге. Ей нравилось поводить время на лавочке во дворе с такими же 20-летними горе-матерями, обсуждать качество творога на базаре, телевизионные ток-шоу, реже — мужчин. Но когда мы приходили домой образ вежливой домохозяйки превращался в монстра. Пытаясь ударить меня за
4
Вскоре начался сезон секций. Больше всего я ненавидела танцы. Никому ненужное чертовское занятие, которое напоминало рыночную конкуренцию. Сидя в раздевалке днем, я молча наблюдала за тем, как десятки матерей из кожи вон лезут, чтобы их дочь была лучшим товаром на этой секции — лучшие купальники, дорогие пуанты и идеально уложенные волосы. У моей матери это не получалось. У нас не было денег на атласный купальник, только на хлопковый, а вместо фирменных пуантов, большой палец ноги приходилось совать в пробку, очень похожую на шампанскую. Разница в движениях особо не ощущалась, кроме того, что бюджетная версия обуви раздирала ноги в кровь. И, пожалуй, все это время я запомню, как
С секции народных танцев, где основной акцент ставился на балетной школе, меня вскоре забрали. Забрали потому, что мать мечтала видеть меня на сцене одного из самых известных танцевальных ансамблей в стране «Вирского», но тренерша, 30-летняя садистка с вечно зализанными волосами, которую звали Нина Валентиновна, назвала меня «безнадежной». Старалась я и вправду мало. Меня неимоверно бесили девочки. У них еще не выросли сиськи, но они уже болтали о том, как покорят своей жопой какого-то мужика. Мерзкие, ушлые создания.
После танцев было плаванье. Достаточно странное занятие, казалось мне. Ты постоянно мокрый, на твоей голове резиновая шапочка, которая буквально рвала волосы, от воды хочется постоянно ссать, но это делать воспрещалось, так как вода может поменять цвет. Больше всего в плаванье меня смущало ныряние. От хлорки у меня постоянно воспалялись глаза, и я непроизвольно плакала. Как-то я подошла к тренерке и сказала, что не буду больше ходить потому, что мне больно смотреть. Она взглянула на меня и сказала, что пока моя мать платит ей зарплату я буду ходить туда столько, сколько она захочет. Слава богу, я стала болеть и пропускать занятия. У меня не получались прыжки в воду, я достаточно средне плавала брассом, кролем и баттерфляем, зато у меня получалось плавать на спине. Этот стиль мне казался самым простым из всего арсенала пловца, но у моих ровесниц он не получался совершенно. Однажды я даже выиграла какие-то соревнования с разрывом практически в 5 секунд, забрала грамоту и больше на плаванье я не ходила.
5
В первой школе было скучно. Просто отвратительно скучно. Меня посадили на последнюю парту с самой толстой девочкой в классе, которую звали Лиза. От нее душно пахло разлагающимся телом старухи, а еще она съедала все мои обеды. Стоило только мне нагнуться за бутербродом или яблоком, как я уже слышала дыхание Лизы у меня за плечом.
— Что у тебя сегодня?
— Бутерброд с сыром.
Лиза протягивала свои толстые руки на мою часть парты.
— Давай или врежу.
Разговор с ней всегда был простой, и я никогда не доводила его до второго предложения. Хотя, реально было интересно, на что способна 60-ти килограммовая первоклассница. В столовой на обеде все повторялось. Если Лиза съедала все первой, мне приходилось отдавать ей все, что не доела я. Ходить в школу не имело смысла.
Только спустя полгода бабушка поняла, что что-то в моей школе не так. Она даже попросила мать наведаться и поговорить с учительницей. После этого разговора меня перевели в школу напротив. Как оказалось, Лиза жаловалась на меня учительнице, убеждая, что я тыкаю ее карандашом в зад. Господи, никто в нашем классе не имел ни малейшего понятия, где у Лизы Яровой находится зад, тем более еще и тыкать в него. Я искренне надеюсь, что учительница поняла, что Лиза врет, и я там была совсем ни при чем.
В школе напротив было чудесно. Именно там у меня впервые появились первые друзья — чеченка и бомжиха. Первую звали Седой, красивое и странное имя, казалось мне. Она и вправду была из Чечни, а ее родителей преследовали по
Почему Юлю прозвали «бомжихой» — сказать сложно. Она и вправду была из достаточно бедной семьи. Отца Юли я никогда не видела, а мать работала то ли на двух, то ли на трех работах, включая ночные смены. Юля жила фактически одна и нас это устраивало, ведь именно там можно было прогуливать уроки и тусоваться после школы, чтобы не маячить дома.
Мы были таким себе своеобразным трио, которое все делало вместе. Бомжихе, к примеру, нравилось кататься в белых колготках по полу, который натирали мастикой. Колготы становились буквально черными от грязи. Еще нам нравилось опаздывать на уроки, и сидеть на ступеньках за школой, чтобы нас быстро не нашли во время уроков физкультуры. Нас часто отправляли к директору, рассказывали о правильном поведении и о том, что великое будущее ждет нас впереди.
Но потом случился инцидент, который все изменил. Меня отдали на продленку. Я не могу сказать, что там было плохо. Всякое лучше, чем видеть унылое лицо матери. В то время как раз ко мне стал приставать одноклассник, которого боялись все мальчики на параллеле. Он воровал в буфете, бил каждого, кто говорил в его адрес мат и в открытую мог послать учительницу нахуй. В этом тоже был свой смак. Учителя его особо не ругали — мать продавщица в ларьке рядом со школой, а отец, кажется, на пожизненном. У Валика была еще сестра, которую выгнали после 8-го класса. Говорили, что она теперь учится жизни на Дарницкой окружной, но подтверждений этим догадкам у нас не было. Валик заигрывал со мной странно — то врезать пытался, то дарил валентинки. А однажды подошел на продленке и стянул с меня штаны, когда я стояла у доски. На мне были яркие цветастые трусы, которые он, к счастью, не задел. Я быстро надела штаны обратно и рванула за ним. Он бегал быстрее всех в классе, как у меня получилось догнать его тогда, я не могу понять до сих пор. Я била его всеми своими конечностями: сначала по лицу кулаками, а потом ногами в бок и в пах. Я остановилась лишь тогда, когда он дико завизжал как девка, и мне пришлось отпрыгнуть. Неужели вот этот тип с разбитым носом, который зажимает свой хуй в руке, — тот, кого боялась вся школа?
Прямо за мной стояла учительница.
— Мигом к директору!
И я медленно пошла на второй этаж. В тот день Валику вызвали скорую, и он еще неделю не появлялся в школе, говорили, что у него могут быть проблемы с яичками и с функцией деторождения, но меня это волновало мало. Однажды вечером мать заявила, что по окончанию учебного года, на пятый класс, я перехожу в другую школу.
6
Сезон секций не прекращался. Меня выгнали с пения, фортепиано, двух школ рисования и даже с курсов английского. Ебанное времяпровождение для тупорылых девиц и безмозглых кастратов.
7
В это время мать стала чем-то болеть. Меня никогда не посвящали в семейные дела, но тут было что-то неладное — иногда я приходила со школы и видела всякие тряпки и салфетки наполненные кровью. Иногда кровь была на полу, и мне было от этого совсем не по себе. Я делала вид, что не замечаю и закрывалась в комнате. В то время к нам часто приезжала скорая. Доктора в белых халатах и красных жилетах заходили к матери в спальню и закрывали двери. Я то стояла в коридоре, то сидела молча в комнате, глядя в окно.
Мать стала еще более грустной. Она не реагировала на мои хорошие отметки, перестала следить за дырками на носках и колготах. Мне это нравилось, наконец-то она перестала на время меня бить. Шли дни, отец окончательно устроился работать в другой стране, а мать днями лежала на диване и смотрела телевизор.
Вскоре, когда врачи перестали ездить к нам домой так часто, я узнала, что у меня будет брат.
8
Начиная с 6 лет моя мать вкусила, что такое пионерские лагеря. Я же для себя их прозвала «ссылкой в Сибирь». Все знали, что есть человеческие лагеря, где есть бассейны, хорошее питание и прогулки в лес, но они стоили так дорого, что мать уверяла меня «полквартиры стоит дешевле». Куда мне ехать и когда — я не решала, меня просто ставили перед фактом. Первая такая ссылка была в Ворзель. Я вправду не имела ни малейшего понятия, как далеко это место находится от Киева, но мать сказала, что «очень далеко» и «ездить к тебе будем редко, надо экономить». Редко — два-три раза в месяц. В Ворзеле мне дико не нравилось. И началось все с первой встречи. Детей делили на младших, средних и старших. Как оказалось позже, большинство детей приехали из интерната за «хорошее поведение». Для нас, детей имеющих родителей, это же означало лишь одно — карманные деньги отбирались, еда съедалась. В первый же день меня поселили в комнату, где еще жило трое девочек. Мать, увидев комнату, сразу же сказала: «Ни в коем случае не ложись на верхнюю койку, упадешь, сдохнешь».
И я поверила. Моя койка была нижней. Только настала первая ночь, как я проснулась от того, что на меня капают капли. Одна за одной стучат мне по руке. Открыв глаза, я увидела огромную лужу мочи проступившую овалом на грязном матрасе сверху — моя соседка обоссалась.
Ссала она каждую ночь и просыпаясь утром, кажется, вообще не видела в этом никаких проблем.
— Ты ссышься, — не выдержала я.
— Нет! Неправда, — сказала она.
— Как же неправда, если уже, блядь, вся моя кровать воняет твоей мочой!
— Значить ты и ссышься.
Правила в лагерях для детей сирот были похожими на тюрьму — стуканешь — получишь пизды и исключений в этом не было. 28 дней я спала прижавшись лицом ко стене, чтобы ее моча перестала капать мне на руки.
Еда в таких местах была отвратительной, куда лучше, когда чьи-то мамки, выглаженные и вылизанные, приходили к своим дочуркам. В нашей комнате чаще всего приходили к ссыкухе и еще одной мелкой на спортивном. Они приносили им печенье, которое сами и пекли, всякие газировки и чипсы. Зачастую у нас была возможность взять что-то одно на пробу. Тогда я впервые попробовала чипсы.
Моя мать приехала спустя две недели и вместо вкусной еды привезла одежду.
— Зачем мне нужна еще одежда?
— Чтобы красивой ты была, а то выглядишь как цыганка неотесанная.
— Мама, тут большинство детей из детдомов.
— Не говори глупостей.
Мои вещи стырили на следующий же день. Кто и как слил информацию, что мне привезли платья — я не знаю, но, слава богу, их больше не было. Тырили в основном старшие. У них был целый механизм подрезания мобильных телефонов, карманных денег и одежды. Куда они потом их девали? Для нас, 6-леток, это оставалось тайной.
Мать считала, что ссылки идут мне на пользу — я меньше мелькаю перед ее глазами. Так, каждое лето меня отправляли то в этот же лагерь, то в лагерь для детей склонных к туберкулезу, а в 12 лет на лето отправили в Германию опять же по бюджетной путевке для детей сирот. Там я впервые узнала, что такое Макдональдс, чипсы Pringles и как выглядит хуй взрослого мужика.
9
Брат родился летом. Через несколько дней после этого события из командировки приехал отец. Я побежала его встречать к лифту, крича что-то о том, что у меня будет брат.
— Так бы сразу, — сказал отец и опять стал ворошить мои волосы на голове как шерсть.
В этот же день мы поехали проведывать мать. Нас долго не пускали: то ли не было врача, то ли мать была на процедурах. Отец стал заигрывать с
— И ты тоже, когда вырастешь, будешь такой, — с умилением сказала она в мою сторону.
— Не дай, Бог.
Чему тут умиляться? Они же, вашу мать, страдают! Вскоре нас повели в палату, где находилась мать. Она была распухшей, краснощекой и беспрерывно улыбалась, что было для нее не очень свойственно. Отец подарил ей букет цветов, поцеловал в щеку.
— Где мой богатырь?
Мать ткнула пальцем на стол для пеленания. На нем маленькими руками и ногами барахталось нечто.
— Вот это яйца, — выдал отец.
— Да что ты такое говоришь! Тут же дети, — смутилась бабушка.
— Вы только посмотрите на них, они же огромные, как у взрослого мужика!
— Весь в тебя, — пошутила мать.
— Однозначно! Сразу понятно — мой сын. Вот так бы сразу пацана родила и все нормально было!
Слушать такое было не очень приятно. Но родители стали повторять это практически каждый день, и я перестала обращать внимание. Чем тело с яйцами лучше тела без яиц?
10
Школа, в которую меня собрались переводить, называлась КММ. Если все школы находились в зданиях, которые сразу же можно было идентифицировать, то моя новая школа находилась в помещении детского сада. Мои старые одноклассники называли ее «притоном для мажоров», и меня смущало это больше всего. Родители часто ссорились из–за нее, ведь обучение в ней стоило в три раза дороже, чем в предыдущих школах. Взамен она обещала лучшие знание и перспективу сразу отправиться в университет. Я не хотела туда идти, но мое мнения никто не спрашивал.
В КММ девочки учились отдельно и мальчики тоже. Казалось, нет ничего хуже. В первый же день я почувствовала вроде я снова вернулась на уроки танцев, где тебя оценивают как товар, в который вложена определенная сумма денег.
— Какой славный бант. Где купила?
— Мать купила на рынке.
— А я одеваюсь только в магазинах.
Приблизительно так и проходили мои первые дни в новой школе. Беспрерывная скука, чертовски удушающая скука.
Самым странным в новой школе было то, что детей, помимо экономического неравенства, делило и интеллектуальное. В классе нас было 35 девочек, и нас всех практически на каждый предмет решили поделить по группам сильных и слабых. Распределение проходило с помощью тестов и контрольных. Так как я не теряла надежду вернуться в старую школу да поскорее, ответы на вопросы я писала иногда даже наобум. Как оказалось, даже за заваленные контрольные детей с этой школы не выгоняли, а просто отправляли в самые слабые группы, в которых я и была. Попав в них, некоторые персоны сразу стали рыдать, умоляя их отправить в группу, где пировали одни ботанши. Меня это все вообще не волновало. Быть с аутсайдерами в разы лучше, чем вечно кидать салюты перед преподавателями.
С друзьями мне не везло. В этой школе все девки были высокомерными и ряжеными. Ни у кого не было рваных колгот, дырок в обуви, плюс ко всему, они не грызли ногти. Мне даже слабо верилось, что такие создания могу срать и ссать. Я приглянулась одной высокой и стройной девочке с длинным хвостом на макушке. Она была на то время единственной дочкой советника депутата и любила лошадей. Она понимала, что я даже близко не дотягиваю до ее уровня, но и не сильно акцентировала на этом внимание в отличии от некоторых других. С Яной было достаточно скучно. Она постоянно говорила о себе и заставляла хвалить свои рисунки. Имея небольшой опыт учебы в художественных школах, я понимала, что это не рисунки, а дерьмо собачье, но все равно лицемерила, так как больше друзей у меня не было.
Учеба давалась невыносимо. Было так скучно, что иногда я засыпала прямо с открытыми глазами. К шестому классу мы с любительницей лошадей стали все больше спорить. У меня уже просто не хватало сил слушать о всех ее успехах и достижениях.
11
Где-то в тот период, между шестым и седьмым классом, я впервые влюбилась. Он был не особо примечательным мальчиком, ростом чуть выше среднего, зато у него были зеленые глаза и черные кудрявые волосы, а еще он просто волшебно играл на пианино и при этом пел. О том, что это взаимно я узнала однажды на дискотеке, когда его друг по имени Жан, принес мне записку, в которой было написано что-то типо " с любовью для Дашы". Буква "ы" в конце моего имени меня дико смущала, но любовь была все же важнее.
Мы танцевали на всех школьных дискотеках, часами говорили по телефону и ставили в трубку любимые песни. Нам нравился какой-то стремный рок и, конечно, последний альбом Эминема. Мы поцеловались впервые в поезде, когда мы с классом возвращались из Крыма, и то на спор.
— Ты делал это раньше?
— Да, не раз сосался с девками во дворе. А ты?
— Да, было тоже дело с одном типом, — соврала я, даже не зная, чего мне стоит ожидать.
Мы расстались спустя пару месяцев, когда он написал мне смс о том, что хотел бы трахнуть меня 100 раз. Ее прочитал Отец и мне запретили с ним общаться. Спустя пару месяцев он стал встречаться с девочкой с самыми большими сиськами в классе.
12
О сексе со мной никто не говорил. О том, как это делается, я узнавала исключительно из рассказов девочек во дворе.
— Вот серьезно, кто из вас, малолеток, знает, как делаются дети?
Карина была на два года старше меня и моих подруг. Она много материлась и постоянно бычила на всех. Поговаривали, что она бьет по лицу тех, кто ей не отвечает. Поэтому мы не рисковали.
— Конечно, я знаю, — сказала бомжиха.
— Валяй.
— В общем мужчина возбуждается, у него встает хуй, после чего у него что-то выделяется, и он должен втереть это быстро женщине в живот, пока живы будут активные вещества.
Я в это время смотрела в сторону, чтобы показать Карине, насколько мне не интересна тема секса.
— Ты че конченая? Во-первых, никто ничего ни в кого не втирает в какой, блядь, живот?
— Тогда расскажи ты.
— Короче, мужчина и женщина трахаются. Они оба кончают и так берутся дети.
— Кончают?
— Ну да, идиотки. Он ссыт в нее! Мочей! Понимаешь? А если женщина тоже получила удовольствие, она тоже зассыт. Непроизвольно это все получается. И вот, когда их моча соединится, получатся дети. Ясно?
После этого разговора я поспешно отправилась домой. Меня должны будут обоссать, вы представляете? А я должна ссать на
13
Я реально хуевый человек. Вот уже шесть месяцев я представляю, что, когда брат замолчал — он умер. Этот ребенок орет беспрерывно, а еще постоянно хочет жрать. Когда я увидела во что превратилась грудь мамаши, я решила, что никогда не хочу превратиться в это.
14
Во дворе у меня была одна подруга, которую звали Катей. Блондинка, крепкого спортивного телосложения с ахуенно большой задницей. Катя была единственным и желанным ребенком в семье, ей давали карманные деньги на конфеты, а еще покупали массу игрушек, которых у меня не было.
Катя всегда говорила, что она очень красивая, а у меня лишь миленькая мордашка. Поэтому, играя в игры, Катя всегда была ключевым персонажем, когда мне доставались роли гномов, чертей, неотесанных мужиков и даже домашнего пса. Она ласково называла меня «хрюшей».
15
Все, что волновало 12-летних девочек — рост груди. Она росла очень медленно, казалось, что вообще по миллиметру в год. Как раз к этому времени, мальчики стали шутить про огромные сиськи, между которых они бы выебали какую-то порно модель. Мои сиськи не росли.
Каждый день я смотрела в зеркало и видела эти нелепо торчащие соски, которые уже были видны сквозь одежду. Зрелище было жалкое. Ходя в белой футболке, я стала замечать, как взрослые мужики пялятся на мои глупо торчащие соски. С того времени пришлось носить только свободные кофты и лишь надеяться, что мать согласится купить мне лифчик как можно быстрее.
16
Тема с секциями не закрывалась. После того, как я перестала ходить в театральную школу, мать отдала меня на бальные танцы. И это, пожалуй, был кружок, на который я проходила дольше всего. Первые соревнования, танцы со старшими мальчиками, блестящие платья и возможность беспрерывно ходить на каблуках.
17
В 11 лет у меня начались месячные. Как-то в журнале COOL была женская страничка, где было написано, что месячные могут начаться в любое время суток. На картинке была изображена девочка в школе, у которой на заднице было огромное красное пятно. Господи, пожалуйста, я бы никогда в жизни не хотела бы оказаться той девочкой с картинки. Я бы скорее закопала себя живьем, нежели увидела у себя на заднице свою же кровь.
Мои молитвы были услышаны. Однажды утром в унитазе вместо желтой мочи я увидела бордовую от крови воду, мои трусы были все в крови. Я села на пол и подумала, что я умираю. Все мои убогие знания про месячные испарились. Я вспомнила историю про
Самое сложное было сказать про это матери. Однажды мы смотрели телевизор, я дождалась, когда бабушка выйдет из комнаты, и на рекламе тампонов спросила.
— А что это? Как ими пользоваться?
Мать даже не повернула голову в мою сторону.
— Ты еще маленькая, чтобы знать это.
Следующий раз разговор о месячных я подняла только спустя полгода и то с бабушкой. Та взялась за голову.
— Ты столько времени молчала?
Я утвердительно кивнула. В тот же день мать купила мне пачку прокладок, которые пахли какими-то персиками.
18
С Жаном мы подружились на почве моей первой влюбленности. Он был самым мелким мальчиком из параллельного класса, забавно одевался во все оранжевое и делился со мной тем, как растут и меняются мальчики. Он жил в доме от меня, мы часто ходили вместе в школу, а после — играли в футбол. Он рассказывал мне о компьютерных играх, а под вечер мы слушали какой-то пряный рок и разговаривали о семьях.
19
В 13 лет наконец-то выросли сиськи. Господи, благослови поролоновые лифчики.
20
Чем старше я становилась, тем невыносимей для меня была обстановка дома. Отец был на заработках, мать опять впала в депрессию, так как была уверена, что у него в России другая семья. Я тоже так иногда думала. Вообще, мне казалось, что она настолько возненавидела жизнь за эти годы брака, что вся квартира пропахла ее тухлым презрением. Мать и бабушка стали все чаще ссорится. Последняя хотела поучать во всем мать — как надо пеленать ребенка, что ему надо давать есть, сколько с ним нужно гулять на улице. Мать же считала себя всегда во всем правой, поэтому на любые советы реагировала истерикой. Говорить с ней я практически перестала. Да и это не имело смысла. Она не запоминала имена моих друзей, классных руководителей, преподавателей и даже не слушала о моем участии во всяческих школьных инициативах. Иногда ее невнимательность доходила до абсурда, и я по нескольку раз пересказывала одни и те же истории, наблюдая за ее идентичной реакцией.
Желание бить меня за все подряд у нее не утихало. Я получала ремнем за каждую секцию, из которой меня выгоняли, пощечины за мат или грубые высказывания в адрес ее или бабушки. За остальное были подзатыльники.
21
Впервые я сбежала из дому, когда мне было 14. Предварительно получив от мамаши раскаленным утюгом по спине. Тогда я и решила, что терпеть это больше нет сил. Я бросила в школьный рюкзак самые нужные вещи, пару кусков хлеба и 20 гривен. Останавливать меня никто не собирался. Проблема была только в одном — куда идти дальше. Как-то на днях в школе рассказывали о 10-летнем мальчике, который убежал от родителей и жил в подвале две недели. Подобная перспектива меня радовала мало, так что нужно было думать. Я пошла к Кате в дом напротив. Мы посмотрели кино, съели какой-то бутерброд, запеченный в микроволновке. Спустя час я подвела к сути.
— Можно я останусь у тебя на ночь?
Как оказалось, Катя с родителями вечером должна была куда-то ехать, поэтому моя просьба оказалась не в тему. Вскоре я опять оказалась на улице. Единственное место, где мне нравилось, был книжный рынок на Петровке, к которому можно было доехать на автобусе всего за 40 минут. Туда я и отправилась. Рынок оказался закрыт, погода стала портиться, и через минут двадцать полил ливень. К этому я была не готова. Я стрельнула у прохожего сигарету, спряталась под навесом, села на ступеньку и стала ждать. Темнело. На телефоне было свыше 50 пропущенных звонков и через пару минут опять раздался звонок.
Я не слышала, чтобы она орала сильнее того раза. Она несколько раз повторила, что я, тварь неблагодарная, захотела свести ее в могилу. Зачем мне это? Я просто хотела, чтобы ты перестала меня ненавидеть. Я бросила трубку и зарыдала. Грустная картина, но приток слез я не могла остановить никак. Они просто ручьями катились с глаз и падали мне на джинсы. Я впервые очень сильно захотела сдохнуть. Может тогда она начнет меня ценить? Я стала привлекать внимание прохожих, так что пришлось убраться из–под козырька и двинуть дальше. Я пошла в сторону дома. Все было мокрое: хлеб в рюкзаке, волосы, носки и даже трусы. Я шла мимо трассы пешком и продолжала неистово рыдать. Почему я вообще иду тут? Почему не пеку с родителями пироги, почему меня не возят в лунапарк, почему она так сильно меня не любит? Я не хотела, чтобы она так страдала, правда. Я бы поиграла с ней в игры, поехала бы в лес или покаталась на каруселях, которые она так ненавидела.
К 11 ночи я дошла до прабабушки, которая жила в нескольких домах от нас. Я долго стояла у двери и не решалась позвонить, с пальцев рук стекала вода. Бабка открыла дверь, и я опять расплакалась. Какое же я жалкое создание. Я хотела жить в подвале неделю, а вместо этого рыдаю на пороге чужой квартиры. Я возненавидела себя за трусость.
Утром за мной зашла мать. Она вежливо поздоровалась с бабушкой, спросила о ее здоровье, после чего взяла меня за руку и вывела из квартиры. На лестничной клетке она принялась меня избивать. Я несколько раз вскрикнула, на что та сказала, что я всех соседей подниму и влепила ладонью по голове. Она орала еще неделю. Мне запретили гулять с друзьями, а весь мой досуг свелся к изучению своей комнаты, вида из окна и рисунков на обоях. Жизнь была похожа на тюрьму.
22
Впервые курить я попробовала в 13. Курили из класса всего три девочки и в основном для того, чтобы похудеть. Не знаю, где они вычитали эту ерунду, но в унисон они повторяли: курение — это счастье, жрешь, что хочешь и при этом не поправляешься. Однажды мы пошли после школы на стадион, который находился прямо напротив школы. Жирная Лера достала пачку сигарет и закурила, после чего протянула сигарету остальным. Кто-то отказывался, кто-то сильно кашлял, что даже слезы проступали на глаза. Я почувствовала как запекло горло, неприятные ощущения добирались и носа, но при этом мне удалось выдуть первую затяжку и даже не кашлянуть.
— Ты просто создана для сигарет, — улыбнулась Лера.
Курить мне нравилось. Особенно влекло ощущение некой пьяности от табака. Многие курили через веточку, носили влажные салфетки и выливали на себя баллон духов. Я же знала, что даже если я приду домой с разбитым лицом, это вряд ли заметят.
23
Мой протест заключался в одежде. Мать считала, что девочки должны быть чистыми, ухоженными, у них должны быть коротко сострижены ногти, а волосы всегда уложенными. Поэтому она запрещала мне отращивать волосы длиннее плеч. В таком случае я сразу превращалась в замухрыжку. Она покупала мне отвратительные вещи. Всякие блузки с широкими кружевными воротниками, коричневую школьную форму, и розовые футболки, штаны со стразами и прочее. Как раз в то время у всех на мобильных телефонах появились первые эротические фото, которые передавались через инфракрасный порт. Поэтому в наших головах складывался цельный образ шлюхи.
Если мальчиков такое привлекало, то девочки, негодуя, уходили в сторону ярого консерватизма, презирая каждую, кто ходил в школу в коротких юбках, кружевных лифчиках и колготках в сеточку. У меня был весь этот арсенал. Мне сложно было донести до матери эту истину, поэтому приходилось молча носить то, что есть и лишь умолять ее перестать покупать мне трусы с ультранизкой посадкой, которая оголяла волосатый лобок, шорты, которые едва прикрывали ягодицы и кофты с глубоким декольте.
Когда мой блядский видок стали не на шутку обсуждать мои одноклассницы, пришлось выкручиваться тем, что надевать на себя все подряд. К примеру, я считала, что стильно носить зауженные джинсы, поверх них одевать рваную короткую юбку, а на верх накидывать толстовку, которая бы скрывала фигуру. В то время отец из России привез высокие кеды — один ботинок был красным, а второй — синим, а сбоку был британский флаг. С моим новым стилем одежды они стали моим спасением.
24
К 8 классу учеба в школе стала мне нравится. Моими друзьями стали мальчики из параллельного класса, что не могло не радовать. Так как беспрерывное пребывание с девочками лишало меня трезвого рассудка. Их вообще интересует что-то помимо их самых, их внешности, сисек, разговоров о месячных и эпиляции? Точного ответа на этот вопрос я не знала. Я стала организовывать всякие школьные концерты, ставить девочкам помладше танцы и писать песни, которые потом мы исполняли на сцене. Про меня узнала вся школа, я получала больше всех остальных девочек валентинок, подарков на праздники, плюс ко всему мне иногда писали анонимные признания в любви. Быть в центре внимания было заебись. И все продолжало бы так быть, если не зависть некоторых моих одноклассниц.
Врагинь у меня было четверо. Больше всего я ненавидела Аню. Мелкая, борзая подруга с носом в виде картошки. Ее в классе уважали за то, что она не боялась сказать правду в лицо. «Ты похожа на шлюху с этим блеском для губ», «Никогда больше не крась так глаза», «Ты вообще в зеркало смотрелась». Кому нахуй такая правда была нужна? Те, кто ее не уважал поддавались публичному унижению. К примеру, это была ее идея подарить девочке, страдающей от лишнего веса, на день рождения крем от целлюлита. Разве это, блядь, смешно?
Аня встречалась по очереди с двумя самыми популярными мальчиками с параллельного класса. Говорили, что Аня уже даже трахалась, хотя так ли это никто не знал. Ане разрешалось то, что другим было запрещено — занимать раздевалку в перерывах, садится на то место в классе, которое ей заблагорассудится. С 12:00 до 12:30 Аня сосала хуй своему бойфренду в раздевалке. Две ее подруги Аня и Маша стояли на шухере.
Войну начала она. Сначала были подколки, потом ее «правда» о том, что у меня стремное ебало. Однажды Аня с подругами буквально уничтожили мой новый пуховик, измазав его об побелку и продырявив ручкой рукава, вскоре они обписали всю школу «Даша Ч. шлюха». Спустя некоторое время Аня с подругами решили, что будет забавно меня избить. Драка особо не вышла, так как они просто схватили меня за волосы и стали вращать по своей оси, после чего подняли вчетвером, отнесли в женский туалет и закрыли дверь на защелку. Прозвенел звонок на урок. Я сидела на подоконнике первого этажа в женском туалете. На окнах были решетки и только другой человек из вне мог бы выпустить меня из рая зловония. Спасение в виде уборщицы пришло через минут 15. На следующей перемене я взяла черный маркер, который практически невозможно было смыть, подошла к ее парте и написала: «Аня Воронина толстозадая мразь». Через полчаса я уже писала объяснительную директору.
«Я вправду назвала Воронину “мразью”, так как считаю, что именно так и стоит назвать людей, унижающих тех, кто слабее нее. А также считаю, что у Ани Ворониной огромный зад»
После этого случая моей матери позвонила ее мать. И долго, невыносимо долго, что-то рассказывала. Мать пожелала хорошего вечера, улыбнулась, взяла полотенце в ванной и отправилась ко мне.
25
Впервые я попробовала алкоголь в 7 классе. Это были две бутылочки шейка по 0,33. Меня унесло. Говорят, что я танцевала с пылесосом, шутила пошлые шутки. Но я ничего из этого не помню. Время от времени мои одноклассники, в основном мальчики, стали пить, я стала пить с ними. Процесс набухивания мне абсолютно не нравился, но вот эффект, который он вызывал, был похож на благоухающий запах свободы. К концу 8-го класса у меня появилась собутыльница. Высокая, конопатая девочка Лиза, живущая в соседнем от школы дома. Мать у Лизы всегда работала, поэтому мы в ее отсутствие устраивали попойки. Пить пиво нам казалось шалостью, поэтому мы всегда брали водку, когда были деньги — абсент. Вкус коньяка мне казался невыносимым, а с этими соками и колами все становилось только хуже. Попойки длились по пару часов. Мы быстро опускали стопки водки, закусывали сухариками и шли курить на балкон. После чего процедура повторялась. Веселее всего было собирать много людей из класса и играть в бутылочку. Целовались все по-разному, кто-то просто совал язык в рот, кто-то вылизывал все твое лицо, а
26
К десятому классу я уже успела повстречаться, как минимум, с 5-ю ребятами — трое одноклассников, один тип не из школы и он. Двухметровая икона школьной субкультуры — косая челка, большие тоннели, одежда вся в заклепках и шипах. До его первого сообщения в сети, мы практически не говорили, лишь краем глаза поглядывали друг на друга. Он был старше, а я лишь только постепенно превращалась то в страдающего эмокида, то в панка, то в скинуху.
— Ты бы стала со мной встречаться? — внезапно в разговоре спросил он.
Я была ошарашена. Как вроде глыба льда упала мне на голову. Он предложил мне замутить? В качестве вежливости я ответила, что подумаю. Через день в мою дверь рано утром прозвенел звонок. Отец, только приехавший из командировки, отправился ее открывать. На мою кровать рухнули полсотни роз, а с ними записка «Идем в театр в пятницу на 17:00?». И мы пошли. Представление оказалось дерьмо, и мы сбежали после первого антракта.
— Ты бы стала со мной встречаться? — повторил он.
Вариантов у меня не было, и я сказала да. Всю дорогу домой мы держались за руки и говорили о его музыкальном будущем, о моих родителях и о современной украинской литературе.
Мы стали часто гулять, лазить по крышам, красили глаза черным и пугали людей. Он дарил мне цепи, а я ему — значки. Однажды мы пошли на концерт Аматори, предварительно бухнув, разукрасив лица и одев все черное. Я вернулась домой пешком с метро Шулявской в 4 утра. И ни крики мамаши, ни ее угрозы меня запереть дома не играли роли. Я не верила в происходящее.
Так прошло два месяца. Школа окончилась и началось лето. Он уехал к бабушке в село, после чего пропал. Я знала, что он в городе, я знала, где он бывает, но он не звонил. Он не отвечал на сообщения, и я стала переживать. Он вышел на связь спустя две недели и сказал, что нам стоит поговорить. Я одела новую футболку SOAD и джинсы и через час была на назначенном месте.
— Помнишь, я предлагал тебе попробовать секс?
— Ага, — заикаясь сказала я.
— Ты ответила, что в 14 лет это делать еще рано. Но мне 16, понимаешь? Все мои друзья уже трахались с
— Но я вправду не готова,- оправдалась я.
— Я знаю, поэтому считаю, что нам нужно расстаться. Так как мне нужно другое.
Слов у меня не было. Меня никто никогда ранее не бросал и выглядело это все максимально унизительно.
— Ну ок, — выдала я и стала поспешно собираться.
— Ты не обижаешься?
— За то, что ты хочешь ебаться и не можешь подождать, пока мне тоже стукнет хотя бы 16? Нет, конечно. Еби кого хочешь.
Я гордо свалила прочь. Купила по дороге красный Mallboro и отправилась к Лизе. Мы долго молчали. Плакать не хотелось совершенно, меня распирала злость.
Как выяснилось позже, когда он бросал меня, он уже ебался с
27
У меня наступила депрессия. Первая длинная и совершенно всепоглощающая. Мне не хотелось есть, спать, ходить в школу. Я выходила на лестничную клетку курить, иногда бухала с Лизой. Я стала писать рассказы, в которых обязательно кто-то умирал. Потом стала колоть себя пирсингом и резать руки. Только боль, которую я причиняла себе, помогала мне абстрагироваться от боли, которая орала внутри. Тогда я решила, что когда вырасту буду вся исколота татуировками и никогда не превращусь в обывалу, с которой изменил мне он.
28
Спасало меня чтение. Я стала меньше гулять, меньше сидеть в чатах с ноющими эмокидами. Я погрузилась полностью в чтение. Сэлинджер, Хемингуей, Драйзер, Бальзак, Есенин, Маяковский, Пушкин, Чехов, Абэ, Мурками, Зюскинд. Они все стали моими лучшими друзьями. Помимо у меня было несколько томов Синельникова про медицину, пару книг по истории Украины и мира, Маркс и его рыночная конкуренция и Шопенгауэр с его волюнтаризмом.
29
Близился конец школы. Как-то раз мать в очередной раз замахнула на меня руку, но я ловко поймала ее своей правой.
— А ведь я тоже могу врезать, — процедила я сквозь зубы.
Мать посмотрела на меня. Я была выше ее, танцы благосклонно влияли на наличие мышц в теле, да и агрессии у меня к ней за все годы хватало. После этого она перестала меня бить, только унижать словами, но меня это особо не задевало.
Мои отметки стали лучше. Практически все предметы я сдавала на высший бал, ходила на олимпиады по украинскому языку, немецкому и рисованию. Я знала, казалось, все, кроме того, кем я хочу стать в будущем. Наверное, художником или журналистом. Так как больше я не умела ничего.
30
Последний класс школы обернулся в сплошную подготовку к вступительным экзаменам. Мальчики все время говорили о сексе, мерились членами и хвастались тем, за сколько могут кончить. Почему-то скорострелы были в почете. Девок интересовал же выпускной. Как-то бухая с Лизой мы договорились, что зажжем на этом празднике, а поэтому наши платья должны быть максимально комфортными для всяких случаев. Мать наотрез отказалась покупать мне черное платье, пришлось довольствоваться белым с корсетом. Сиськи выпирали наружу, на голове была пачка кудрей, блядский макияж и туфли на шпильке. Такая себе Мэрилин из пригорода.
По оценкам я должна была получить серебряную медаль, но она досталась одной ботанше, которая ни с кем никогда не общалась. Не могу сказать, что это меня сильно расстроило. Главное было — затусить, как в последний раз.
31
Пожалуй, в последнем классе школы меня как никогда волновала тема секса. Конопатая Лиза трахнулась с
О том, что пора, я стала задумываться в 15. Был случай, когда мы с Жаном порядочно накатили Рево, лежали на кровати и представляли будущее. Я смотрела на него и думала: ну давай, сделай это. Это же твой друг. Точно не будет ничего ужасного, тем более ты же знаешь, что ты нравишься ему. С чего надо начать? Че делать? Все мои мысли сводились к просмотренным порнороликам. У меня нет огромных сисек, на моем лице прыщи, а на зубах брекеты. Он ниже меня на голову, да и телосложением, пожалуй, будет меньше. Как, черт побери, это делают подростковые уроды? Я так и не решилась сделать первый шаг.
Наш секс футболист стал планировать на второй день, после того, как я сказала да. Он словно песню воспевал наше общее лишение девственности, кидая мне на страницу отвратительный реп, где какой-то хуй трахает свою девчушку.
— Где бы ты хотела это сделать? На крыше? На кладбище? Или как люди?
Я просто пожимала плечами. Мне казалось все как-то очень быстро отправляется мне в трусы. Гулять с ним было противно, а смотреть кино еще хуже. Мне казалось, у него никогда не падал член, и смущает это только меня.
— Как думаешь, во время минета твои брекеты мешать не будут?
Слышать такое было еще более отвратительней, чем чувствовать его эрекцию какой-либо частью своего тела. Мы расстались спустя месяц. Я высунулась в окно Катиного дома и заявила, что не хочу его больше видеть. Мы так и не переспали.
32
Я проснулась от того, что меня будил кондуктор. Время было то ли 5, то ли 6 утра. Я все еще пьяна и, кажется, проехала свою остановку. На мне белые балетки, вязанная кофта и выпускное платье. Ебанный в рот, когда же меня попустит. Во рту стойкий вкус какого-то бургера в примесь с блевотиной, на белом платье красное пятно от вина. Кажется, я села в жевачку. Макияж потек, кудри превратились в месиво. Вот я, 15-летняя алкоголица, закуриваю сигарету и петляю в сторону дома.
Дашенька, кем бы ты хотела стать в будущем?
Хуй знает.
Наверное, панком.
