Дорогой Андрей Олегович, пишет Вам Иван Ильич в недобром здравии. Причиной недуга, одолевавшего меня со студенческих лет, оказалось злокачественное образование, поселившееся в моём изнурённом учёбой мозгу. Доктора всем своим видом показывают, что ситуация под контролем, но за этим спокойствием скрывается молчаливое признание того, что катастрофа неотвратима. Родственники тоже пока ещё не набрались духу сказать вслух то, что витает в воздухе. Смерть — дело одинокое… Как и размышления, которым я посвятил значительную часть сознательной жизни и не заметил, как пролетело время, и вот уже садится солнце. Осталось совсем немного: достаточно лишь для описи воспоминаний и подведения итогов. Был ли во всём этом смысл? Или же моя сугубо созерцательная жизнь была «не то»? Хорошо, санитар человечный попался, Фома. Моя полная противоположность: простой, прямой, во всех смыслах здоровый. Наверное, его пример и вдохновил меня на мысли, которых я себе раньше не позволял.

О чём же я думаю в свой последний час? Об интеллектуальной традиции и её проводниках. Мне посчастливилось учиться у Вас печально малый срок, но эти уроки всегда со мной — в этом плане наша философская жизнь куда комфортнее, чем у древних. Вы всё так же напоминаете об их героическом наследии? Тогда позвольте поделиться своей находкой, вынести на обсуждение один важный, но несправедливо малоизученный термин. Это я о Тюмосе, присутствии духа в переводе с древнегреческого, а по-нашему — мужестве. Простите за каламбур, но понятие мужества, которое ассоциируется скорее с волей и страстью, нежели с интеллектуальными добродетелями, столь близкими Вашему сдержанному нраву, перекликается со значением имени Андрей/Андреас: мужественный, храбрый. Я об этом Фоме сказал, но он не поверил. Не уверен он в Вас в этом смысле.

В каждой шутке… Некоторые идеи невозможно донести, выражаясь сухим академическим языком. Связано ли это с тем, что трактаты пишут на темы, не достойные философии, или же с тем, что их никто не читает? А может, художественная форма просто более удобоварима, более естественна для восприятия? Тогда в этом есть что-то от жульничества: читателя отвлекают формой от содержания, небрежным тоном от серьёзности ситуации. С другой стороны, написание художественного произведения тоже требует какого-никакого мужества. Да и тесно Тюмосу в смирительной рубашке прозы. По сходной причине я буквально ощущаю стилистическую необходимость в резкости выражений, бескомпромиссности умозаключений. Право, местами это может показаться оскорбительным. В наш плебейский век и так хватает хамства, и мудрые люди научились не принимать близко к сердцу, но анализировать с умом. Вы, Андрей Олегович, понимаете это лучше других, а ещё понимаете других. Ну что ж, мне пора на покой, а письмо допишет Другой. 

I

Наслышан я, что Тюмос не в цене 
У мудрых, хитрых и трусливых:
Не знают чести, хают веру,
Боятся мужества и гнева.
Вместе с тем я здесь, это мой долг:
Поведать тайну мироздания;
К ней разум глух, и не лежит душа
Людей пластмассового мира.
Стерильные — чужда им жизнь, 
Кою не схватишь силой мысли,
Её формами поэт лишь обладал.  
Учёный муж узнал бы — вскрикнул: 
“Непорядок, беззаконье”! Так и есть.
Но на запреты наплевать судьбе.

II 

К чему загадки внутреннего мира?
Что на уме, тем с публикой делюсь.
Такую щедрость не простят 
Те, кто не знают места своего.
Последних первенство смущает;
В забвеньи греков алфавит.
Ишь, каково неуважение!
Вы же обязаны мне всем…
По-вашему, то Эрос, Афродита –
Любовь и красота мир покорили?
Может, абсолютный разум-дух 
Взрастил науки и искусства? Ах!
Блаженна жизнь, пока живёшь без дум,
А также лишних сантиментов, 
Присущих женщинам и старикам, 
Что получили мир в наследство.

III 

Возразит мудрец:
“Но человеком делает рассудок –
Божий замысел в тебе: 
Над голой жизнью возвышаться.” 
Ба! Ума магистр — смелый зодчий;
Чудны́ми чертежами устлан стол.
Воображает полис в облаках:
Воздушные кварталы, игры в бисер,
Школа магии, Храм Разума и…
Умилительный проект! Но вот беда:
Реальность не подчинена 
Метафизическим законам. 
Мир идей — философа смешного сон. 
А сам он — лишний человек; 
Не знает ни любви, ни дружбы, ибо 
Несовершенны соплеменники его.
Удел один — быть отстранённым, 
Голубом над схваткой воспарить,
С элитной ложи объявить: 
“Старо как мир! 
Разборки варварских народов,
Вернее их дурных вождей,
Они холопов гонят на убой, 
Чтоб те геройски погибали.
Эту глупость, эту низость, 
Эту бессмыслицу в стихах 
Увековечат слуги тех, 
Кто наживаются на горе.
O tempora, o mores! C’est la vie!
История не учит ничему!
А я тебя предупреждал,
Страна невывченных уроков…”

IV 

Да… 
Непросто будет выпутаться нам
Из паутины смыслов, что наплёл тут
Хитрый разум, променявший 
Волю к жизни на науку мёртвых форм.
И всё ж позвольте замечание,
Здесь показательный симптом: 
Философ сторонится филологии,
Причём великой и могучей! 
Ни в немецком, ни в латыни
Не найдёте различенья 
Истины и…. правды. 
Верный первой в корень зрит и видит 
Сущности вещей. Познавшему
Уже понятен абсолютно мир
Как представление; сюжет знаком:  
Извечная борьба гадюк и жаб.
А посему на сторону вставать 
Безнравственно, невыгодно, опасно; 
Нет врагов у гражданина мира.
Но скажи мне, иностранец, 
Сила в чём? За что готов ты будешь
Убивать и умирать? Да ни за что!
Ведь в жизни этой всё не слава богу:
Глупость, пошлость да грызня 
За почести и женщин. Правда, там 
Берут начало добродетели мужчин, 
Достиженья греков, римлян, немцев.
Скажешь, нет, источник Бог иль Разум,
Может, дискурс? Если так, то почему 
Тебе не внемлет ни дворец, 
Ни академия, ни плебс? 
Сам знаешь — люди любят деньги, 
Мифы, оды, лесть, самообман, 
Самих себя, в конце концов, 
Миропорядок зиждется на этом.
Как иначе вынесть лёгкость бытия? 
Как иначе нам держаться вместе,
Размножаться, достигать вершин?
Нет ли здесь заслуги зверя, 
Что внутри сидит, на волю рвётся 
В непредвиденный момент? 
Не стыдится, не робеет; 
Мысль и действие — одно.
Мудрый же семь раз отмерит, 
Кончит старым и бесплодным;
Совесть с малодушием едины.
Этого желаешь человеку? 
Аполлона статуей застыть
На моральном пьедестале, 
Что недостижим для смертных?

V 

Но постой. У этого вопроса 
Есть другая сторона, её 
Твоя порода предпочла не замечать. 
Скажи, мудрец, цель какова 
Пытливого ума, что безустанно,
Беспардонно ставит под сомнение 
Все правила, порядки, идеалы?
Чего пытается добиться, 
Критикуя всё и вся за не-
Разумность, без-
Основательность и чуждость со-
Временным тенденциям, духам,
Которыми пропитана эпоха?
Что за маской рацио сокрыто? 
Разум — инструмент, но в чьих руках?
Кто нынче пожинает сочные плоды
Свершившегося просвещенья?
Спекулянты, крючкотворы, болтуны –
В искусствах риторических умельцы,
Способные любого засудить 
С вершин морали превосходства, 
А корыстный, частный интерес 
Продать под видом гуманизма.
Этот виртуальный мир живёт 
По своим сказочным законам,
Которых слушается люд, 
Обманываться радый до тех пор, 
Пока желудок сыт, дом тёпел,
Улица спокойна и светла. Но
Что об этом говорил Платон?
Каких людей рождают времена 
Богатства, мира, процветания? 
Что будут они делать в годы
Решений непростых, непопулярных? 
Старый мир пытаться сохранить:
Одних из клуба исключить, 
Других бесстыдно подкупить
И с самим чёртом замириться. Да… 
Великий Инквизитор — как и был –
Циничный умный реалист, формально
Добродетелен и прав во всём. 
Вот только ни во что не верит сам 
И не даёт другим, допросит да
Засудит каждого, кто сколько-нибудь 
Сходен со спасителем, пришедшим вновь. 

VI 

Тот скажет “знаешь ты безумие мое”. 
Умалишённые Творцу угодны, как и 
Непонятный мир, Им созданный 
Дабы «учёным» преподать урок.
Прогресс наук и технологий
Их вдохновит на зодчий подвиг;
Общий язык, однако, не найдут
Между собой, и башня рухнет снова.
Недаром древние боялись Бога 
И не мечтали обмануть судьбу. 
Быть может, потому мы их потомки, 
А Фауст (Сталкер?) предпоследний
Человек, предвестник скорого конца? 

VII 

Пора уж просветить мудрейших,
Как далеки от Истины они, 
Когда рассказывают про разумность,
Диалог, умеренность как свойства
Якобы «подлинной Европы».
На этом неожиданно сойдутся
Либерал и консерватор — 
Гегельянцы оба «правы»; 
Историю желают заковать
В уютный статус-кво, где навсегда 
Исключено любое исключенье, 
Нет ни друга, ни врага; а значит,
Больше не придётся никому 
Ни убивать, ни умирать за веру.
Революция, насилие, вражда — 
Остатки «ложного сознанья»,
Отклонение от курса, что сейчас
Сверх меры ценят: накопленье 
И передача капитала знаний 
От воспитателей к ученикам, 
От поколений к поколениям.
В Касталии пугаются приливов,
Штормов, наводнений, что крушат 
Сооруженья для защиты грёз –
Пустых надежд на вечный мир.
Не осознать им блага разрушенья 
Творческого, обновления того,
Что нежизнеспособно, посему
Должно дорогу дать могучим, 
Смелым, молодым, уверенным в себе.
Их выбрала судьба; им суждено
Табу нарушить, преступить закон,
Заполнить кровью полиса артерии,
Ослабших духом к жизни возвратить.
Ведь сердце мира — Тюмос, воин,
Бейся. Ты достоин похвалы.